– Подождите...
Гиббонс едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Голубой Крест, пожалуй, пострашнее налоговой инспекции, и с ним лучше не связываться. Даже таким, как эта бой-баба.
– Мне холодно, – вдруг заговорила голая задница.
Сестра хмуро поглядела на жирную задницу, потом подняла глаза на Гиббонса.
– Палата вашего мистера Диаса на другой стороне холла. Номер 618.
– Премного благодарен. – Он сунул в карман ручку и блокнот.
Он пересек холл и открыл дверь под номером 618. И пришел в ужас от того, что увидел. Гиббонс знал, как выглядит Генри Гонсалес – широкоплечий мужик крепкого телосложения с загорелым лицом и гривой седеющих волос. Лицо человека, лежащего на кровати, было землистого цвета, кожа под подбородком обвисла, сальные волосы прилипли к голове. В носу у него была трубка, на руке капельница, какой-то зеленый провод спускался за ворот больничной пижамы, а два желтых были прикреплены на макушке. Два монитора на стене над его головой тихо попискивали; Гиббонс знал, что означают зеленые линии на экране и как они должны выглядеть, но эти выдавали лишь слабые зигзаги то вверх, то вниз, такие слабые, что казалось, они вот-вот перейдут в плавную линию.
Гиббонс подошел к кровати. Интересно, сколько еще осталось жить этому парню, подумал он. Неужели Валери в таком же состоянии? Бедная девочка. Он словно окаменел. Он боялся подойти к Гонсалесу, боялся, что тот отдаст концы, как только он дотронется до него. Так ли он плох в самом деле, как кажется? Дело предстоит нелегкое. С чего начать?
– Эй, Гонсалес, проснись. – Гиббонс коснулся руки Гонсалеса. Она была куда холоднее, чем его собственная. – Ну же, Гонсалес, проснись. – Гиббонс потряс его за плечо – было такое ощущение, будто он трясет пластиковый пакет с желе. Гиббонс отдернул руку – похоже, парень гниет заживо. Он поискал глазами более прочное место на его теле и снова дотронулся до руки. – Просыпайся, Гонсалес. Ты слышишь меня? Я хочу спросить тебя про Сэла Иммордино.
Веки тренера затрепетали, и он застонал.
– Слушай, Гонсалес. Ты ведь его знаешь. Расскажи про Сэла.
Тренер застонал чуть громче, и монитор на стене запищал более отчетливо. Эти штуки наверняка подсоединены к пульту дежурного поста, подумал Гиббонс. Проклятье.
– Успокойся, Гонсалес. Я не Иммордино. Я просто хочу поговорить о нем. Ну же, очнись.
Веки снова затрепетали, глаза медленно приоткрылись. Взгляд был несфокусированный и остекленевший, белки глаз были желтыми. Тренер застонал, словно пытаясь произнести что-то.
– Ну же, давай. Очнись. – Гиббонс шлепнул его по щеке, осторожно, не очень сильно. – Ты слышишь меня, Гонсалес?
Голова тренера откинулась в сторону.
– Нет, нет, – простонал он. – Не надо.
Гиббонс шлепнул его чуть сильнее.
– Скажи, это сделал Иммордино? Он хотел заплатить, чтобы твой Уокер проиграл Эппсу? Он сделал это, потому что ты помешал ему?
– Не-е-т... Не надо... Хватит...
– Слушай, Гонсалес. Уокер должен проиграть бой?
– Нет, Клайд... Довольно... Ты убьешь его...
Клайд? Зеленая линия на мониторе снова пошла зигзагами. Гиббонс чувствовал себя прескверно, но дело было слишком важным. Валери ни за что ни про что попала в больницу с двумя пулевыми ранениями и, возможно, находится сейчас в таком же состоянии. И все по вине Иммордино. И тут он вспомнил. Клайд – это кличка Иммордино в те годы, когда он выступал на ринге, а Гонсалес был его менеджером. Гиббонс поглядел на монитор, потом на дверь. Хорошо бы запереть ее, но больничные двери не запираются.
– О чем ты говоришь, Гонсалес? Ничего не понятно. Скажи мне про Иммордино, про Клайда.
Голова тренера заметалась по подушке, глаза были открыты, но взгляд оставался таким же остекленевшим.
– Нет, Клайд... Ты убьешь его...
– Кого? Кого убьет?
– Остановись... Ты убьешь Лоусона...
Лоусон. Эрл Лоусон. Гиббонс хорошо помнил тот бой. Где-то во Флориде – не в Майами, может быть, в Тампе, год семидесятый, семьдесят первый. По телевизору еще целую неделю гоняли запись этого поединка. Ничем не примечательный бой, оба боксера на закате славы, ничего не поставлено на карту. Оба имели весьма жалкий вид, но Лоусон был подвижнее и техничнее и явно набирал очки. Но к концу боя что-то случилось: Иммордино словно осатанел. Удар гонга возвестил о начале очередного раунда, и вдруг Сэл ринулся из своего угла на Лоусона, прижал его к канату и принялся молотить по голове противника – безжалостно, беспощадно. По телевизору показывали минуты три этого кошмара. Публика бушевала, Гонсалес кричал Иммордино, чтобы тот остановился и хотя бы позволил Лоусону упасть, но Сэл не слушал его. А судья просто стоял рядом, ничего не предпринимая. Врач кричал ему, чтобы он вмешался, но судья делал вид, будто ничего не слышит. Прозвучал удар гонга, раунд закончился, но Сэл продолжал избивать противника. Какие-то парни вскочили на ринг, чтобы оттащить его от Лоусона. Понадобилось человек семь или восемь, чтобы держать его.
Кончилось тем, что Лоусон умер в больнице от чудовищного сотрясения мозга. Судье было предъявлено обвинение, а Сэл вышел сухим из воды. Ходили слухи, что Иммордино заплатил судье за возможность искалечить Лоусона, но окружной прокурор не смог ничего доказать потому, что не было намека на большие ставки. Просто злоба и бешенство. Может, Сэл хотел доказать самому себе, что способен на это? Так, по крайней мере, казалось Гиббонсу.
– Нет... Довольно...
Лицо Гонсалеса скривилось, словно в предсмертной агонии. Зеленая линия на том мониторе скакала то вверх, то вниз. Гиббонс поглядел на дверь. У него было муторно на душе, но что поделаешь? Когда еще ФБР сумеет подобраться к Иммордино? Если Иммордино избил Гонсалеса, то разве тот не хотел бы, чтобы Иммордино привлекли к суду? Если это в самом деле сделал Иммордино. Ведь Гиббонс пока только предполагал, ничего не зная наверняка.
Дыхание Гонсалеса было влажным и хриплым. Голова по-прежнему металась по подушке. Гиббонс снова глянул на монитор, потом поискал глазами стул, чтобы приставить его к двери, но сразу сообразил, что пол слишком скользкий. Он подошел к двери и пощупал металлическую раму. Пожалуй, это сработает. Он выгреб из карманов всю мелочь. Он терпеть не мог таскать в карманах монеты, но теперь порадовался, что у него была целая горсть. Он сложил их в столбик и начал аккуратно просовывать в щель между дверью и рамой. Последнюю он затолкал туда длинным ключом. Теперь им не сразу удастся открыть дверь.
Он вернулся к кровати и обхватил ладонями лицо тренера, чтобы успокоить его. И опять возникло ощущение, будто он держит в руках мешок с желе.
– Слушай, Гонсалес. Иммордино купил поединок? Он заплатит Уокеру, чтобы тот проиграл бой?
– Нет, Клайд... Остановись... Хватит...
Взгляд Гонсалеса оставался рассеянным, но он заговорил немного отчетливее.
Гиббонс посильнее сжал ладонями лицо тренера, почувствовав наконец что-то твердое, и прокричал ему в ухо:
– Иммордино заплатил Уокеру?
– Нет, Клайд, мои ребята не мухлюют.
– Иммордино заплатил...
Ручка двери повернулась один раз, другой, послышался стук.
– Откройте! Немедленно откройте!
Он узнал голос доктора Коновер.
Гонсалес хрипло закашлялся.
– Я говорю тебе... – Он хватал ртом воздух. – Я говорю тебе, мои ребята не продаются, они не покупаются. Забудь про это, Клайд.
Снова стук в дверь. Из коридора доносился шум. Гиббонс различил голос Тоцци. Черт побери, что он делает там? Помогает им?
– Скажи мне, Гонсалес, – снова прокричал он, – Иммордино пытался купить исход боя? Хотя бы кивни, Гонсалес. Просто кивни.
– Хватит, Клайд. Ты хочешь убить меня? Как Лоусона? Перестань. Уокер не проиграет бой. Мы не сделаем этого. Нет... Никогда... Нет...
Гиббонс услыхал треск двери. Кто-то навалился на нее. Дверь с грохотом распахнулась, монеты разлетелись в разные стороны и раскатились по полу. В палату ворвалась доктор Коновер в сопровождении нескольких сестер, за ними Тоцци и дежурная сестра. На стене надрывались мониторы – на одном зеленые зигзаги, на другом ровная линия.
Докторша отпихнула его в сторону.
– Прочь с дороги! – закричала она. – Черт побери, что вы с ним сделали?
И, не дожидаясь ответа, сунула душки стетоскопа в уши.
– Убирайтесь отсюда! Вон отсюда!
Тощая седая медсестра выволокла Тоцци из палаты, потом схватила Гиббонса за рукав и потащила в коридор. К ней на помощь, бросив свою тележку, бежал уборщик.
Тоцци удивленно глядел на Гиббонса.
– Я думал, что ты понимаешь, в каком он состоянии. Что ты с ним сделал?
Гиббонс одёрнул пиджак.
– Всего лишь задал ему несколько вопросов.
– Он что-нибудь сказал?
– Кое-что.
– Что значит «кое-что»?
Гиббонс заглянул в палату и посмотрел на мониторы – они бешено пищали. Он почувствовал себя последним мерзавцем.
