— Почему она пошла к вам? — спросил я. — Она знала, что вы ее отец?
— Нет, нет. Мы, Вероника и я, решили, что лучше скрыть это от нее.
— Поэтому вы решили, что лучше скрыть и от полиции…
— Мы не могли позволить себе открыть всю подноготную, — сказал Джефри.
Я-то знал, что все это было двадцать четыре года назад.
— Вы видели, как они сейчас обращались с Вероникой, — сказал он. — Я уверен, они все еще считают ее каким-то образом причастной к преступлению. Если бы мы сказали, что Санни была в моем доме…
— Тогда и вы могли бы стать причастным, разве не так?
— Мы оба, — уточнил он, — Вероника и я.
— Я думал, Вероника не знала, что она была там.
— Не знала! — воскликнула Вероника. — До сегодняшнего вечера.
— Вы не позвонили, чтобы сказать ему, что она пропала?
— Нет.
— Его собственная дочь? Вы не сняли телефонную трубку…
— Говорю вам, нет!
Я обратился к Джефри:
— Имела ли обыкновение Санни приходить к вам домой, когда у нее были неприятности?
— Не часто, но иногда бывало. Она считала меня своим хорошим другом.
— Хорош друг. Она пряталась от этого паскуды убийцы…
— Молодой человек, мне не нравятся такие выражения, — сказал Джефри.
— Она сказала, почему пришла к вам?
— Она была напугана. Ей нужно было побыть где-нибудь несколько дней, пока она решит, как поступить дальше.
— Она сказала, чего боялась?
— Да. Она считала, что кто-то может попытаться убить ее.
— Значит, вы знали это.
— Да.
— И не позвонили Веронике, чтобы сказать, что ваша дочь — у вас?
— Нет. Я чувствовал, что обману этим доверие Санни.
— Вам не приходило в голову, что Вероника может беспокоиться о ней?
— Приходило.
— Вам не приходило в голову, что Вероника может заявить в полицию об исчезновении дочери?
— И это тоже приходило.
— Но вы не позвонили ей?
— Не позвонил.
— Итак, она была на «М. К.» и не подозревала, что ее дочь в вашем доме, а вы были на расстоянии всего трех миль и не подозревали, что полиция разыскивает Санни.
— Все точно.
— Блум приходил к вам?
— Приходил.
— Где был «порше»?
— В гараже.
— Значит, он не видел его?
— Нет.
— Если Санни призналась вам, что боится…
— Призналась.
— …сказала, что кто-то может попытаться убить ее…
— Да.
— Почему вы не позвонили Блуму?
— Я считал, что со мной ей ничто не грозит.
— Вы чувствовали, что ей ничто не грозит, когда она ушла сегодня вечером?
— Меня не было, когда она уходила.
— Тогда откуда вы знаете, что она ушла в половине седьмого?
— Я не имею в виду, что меня вообще не было дома…
— А что вы имеете в виду?
— Я был на заднем дворе, с собаками. Я обслуживаю всяких животных, не только домашний скот. Мне приносят собак, кошек…
— Итак, вы были с собаками…
— Да. Зазвонил телефон — о, я не знаю — было, должно быть, без чего-то шесть. Видимо, она взяла трубку, потому что звонки прекратились. Затем я услышал, как «порше» выезжает из гаража. Пока я шел к воротам, она уже уехала.
— В половине седьмого.
— Да, около этого.
— Вы не знали, что она собирается уехать?
— Не знал.
— До этого она не говорила, что собирается куда-то пойти?
— Нет.
— Хорошо, что она рассказала вам?
— Только что она боится, что кто-то может попытаться убить ее.
— Она сказала кто?
— Тот, кто убил ее брата и мистера Берилла.
— Кто?
— Она не сказала.
— Не сказала или не знала?
— Она боялась сказать мне.
— Почему?
— Она чувствовала, что этим может поставить под угрозу мою жизнь.
— Она приходит к вам за помощью, рассказывает вам, что кто-то может…
— Верно.
— Но не говорит кто?
— Она не захотела назвать мне его, это правда.
— Его? Она сказала, что это был мужчина?
— Да, из ее слов я сделал вывод, что это мужчина.
— Что она говорила о нем? Она описывала его?
— Нет.
— Она сказала, что у него испанский акцент?
— Она не упоминала об этом.
— А о чем она упоминала?
— Что он знал о намерении ее брата.
— Каком намерении?
— Купить ферму.
— Она назвала это намерением?
— Не покупка земли сама по себе, — сказал Джефри.
— А что?
— Цель, ради которой он собирался купить ее.
— И что это за цель?
— Он собирался выращивать марихуану, он собирался выращивать и продавать марихуану.
Теперь хотя бы эта часть истории обрела смысл.
В свое время я привел Джеку Мак-Кинни все доводы, которые доказывали безрассудность попытки вдохнуть новую жизнь в умирающую ферму ломкой фасоли. Я объяснил ему, что он может получить чистой прибыли не более ста двадцати шести долларов с акра, потому что собирается выращивать культуру, которая не приносит дохода на среднезападном побережье Флориды. Джек Мак-Кинни пропустил мимо ушей все мои доводы, потому что он хотел выращивать марихуану, а не фасоль. Ее не нужно поливать и опылять, для сбора урожая не нужна механизация, не нужны сборщики и упаковщики, нет затрат на оплату маклеров и другие расходы, которые так обременяли Берилла. Берилл готов был плясать от радости, когда этот болван Джек Мак-Кинни согласился освободить его от пятнадцати акров фермы ломкой фасоли.
Но Мак-Кинни знал, что марихуану можно выращивать на земле, которая не годится даже для погребения, что ее можно выращивать в ящике на окне, на куче мусора, на проклятых Богом скалах и что она везде будет процветать и давать урожай. Ее можно выращивать между грядками ломкой фасоли, чтобы посадки нельзя было обнаружить с воздуха; пилотам патрульного вертолета окружного шерифа останется только качать головой и удивляться тупости еще одного глупца, пытающегося вырастить на этих землях дурацкую фасоль.
Вот так Джек! Он убедил нас, что готов продать всех коров своей матери за пригоршню фасоли. А на самом деле он собирался выращивать золотые самородки. Я не знал, какова может быть цена за пакет марихуаны, Блум наверняка знал. Но я был готов поклясться, что первый же урожай дал бы Мак-Кинни вчетверо больше, чем было вложено в ферму.
— Как Санни узнала об этом? — спросил я.
— Ей рассказал сам Джек, — ответил Джефри. — Они были очень дружны.
— И он же рассказал ей, что крал у матери коров?
— Нет. Эту версию она сама сочинила.
— А этот человек, которого она боялась, как он узнал о планах Джека?
— Я думаю, она невзначай проговорилась о них.
— Когда?
— Как только узнала сама. Перед тем как Джек…
— Кроуэл, — осенило меня.
Блум не был убежден.
В машине по дороге в Ньютаун он разыгрывал тот же спектакль, что в недавнем телефонном разговоре со мной, только в этот раз его молчаливым партнером был детектив Купер Роулз, огромный негр с широкими плечами, с грудью как бочка и толстыми руками. Рядом с ним я чувствовал себя мышонком. Даже черного полицейского в чине детектива полиции Калузы можно встретить чаще, чем такого крупного человека, как Купер Роулз. Возможно, в полиции считали, что лучше иметь его на своей стороне, чем на стороне хулиганов. Роулз сидел на заднем сиденье тихо, как гора, а я впереди рядом с Блумом.
— Прежде всего, — сказал Блум, — у крошки алиби длиной в милю. Его алиби — это Санни Мак-Кинни, которая сказала, что была с ним всю ту ночь, когда убили ее брата, верно, Куп? Девушка именно так и сказала нам, что была с Кроуэлом всю ту ночь, в постели с ним, когда ее брата закололи. Если этот парень действительно тот, кто убил ее брата, зачем ей его выгораживать? Мне это непонятно, а тебе, Куп?
Роулз знал, что ответа от него не ждут, Блум вслух разговаривал сам с собой, пытаясь склеить все куски вместе. Роулз кашлянул.
— Оказывается, этот ее брат, о котором мы говорим, как теперь выяснилось, был только наполовину братом. У нее никогда не возникали сомнения в этом? Никто не станет придумывать алиби тому, кто убил твоего собственного брата, каким бы великолепным он ни был в постели. Но она сказала, что была именно с этим ублюдком Кроуэлом с того момента, как они вернулись из «Макдональдса», и до утра следующего дня. Итак, это первое алиби, которое получил Кроуэл, вернее, имел. Теперь его алиби мертво.
— Почему, черт побери, эти двое не рассказали нам все, что знали? — Это относилось к Веронике и Джефри. Я знал, о чем идет речь, но не был уверен, что Роулз тоже в курсе дела, хотя он опять кашлянул.
— Девушка у него четыре дня, — продолжал рассуждать Блум, — а он и не думает звонить в полицию, хотя она говорит, что кто-то охотится за ней. Оказывается, он отец девушки, а? Ну и отец… Он что, не понимает, что его дочь в опасности, не звонит в полицию, оставляет ее без присмотра, не звонит нам, даже когда она уезжает, — в половине седьмого, так сказал Джефри?
