— Миссис Мэтсон была единственной, через кого я мог передать тебе сообщение.
— Как бы не так! Я проверил код номера, который она мне дала. Вы в горах, инспектор. На зимнем курорте. И, конечно, страшно заняты, сидя у камина и играя в эти дурацкие шахматы с Конкэнноном, так или нет, Френк?
— Послушай, Гроувер, раз тебе передают, чтоб ты срочно позвонил мне при любых обстоятельствах…
— А знаете, чем я сейчас занят, Френк? Пишу на вас докладную комиссару, вот чем!
— Пишешь что?..
— Уже не раз писал. Чуть ли не каждую неделю.
— Нет, это я обращался к нему чуть ли не каждую неделю с просьбой о твоем переводе.
— А теперь я пишу комиссару официальную докладную, целое письмо, где подробно объясняется, что и почему, Френк. Лично самому комиссару.
— Ты имеешь в виду Д'Эзопо?
— Ну вот вам, пожалуйста, еще один пример! Вы не имеете права называть вышестоящее начальство по имени или фамилии, Френк. Для вас, инспектор, он комиссар Д'Эзопо.
— Учту твое замечание.
— И вообще, все, что вы делаете, плохо влияет на моральное состояние полиции…
— Точнее, твое моральное состояние.
— Нет, на моральное состояние полиции в целом. К примеру, называете меня Гроувером…
— Но этим я как бы выделяю тебя среди остальных.
— И потом эти ваши внезапные и необъяснимые исчезновения. Нынешнее отсутствие, к примеру. И тот факт, что подобные штучки все время сходят вам с рук. Вот, у меня тут все записано, инспектор. Все даты, ваши объяснения, все. И согласно этим так называемым объяснительным запискам вам уже дважды вырезали аппендицит, Френк.
— Просто сидел на специальной диете. Вот и вырос еще один.
— И вы не пустили меня на встречу лиги по боулингу. И это, заметьте, в воскресенье вечером! Бог ты мой! Меня так хвалили за работу по проведению кулинарных конкурсов, а вам будто все равно! Вы даже не удосужились ответить мне, нравится вам тунец или нет.
— Ладно, ближе к делу, Гроувер. Я имею в виду, делу Мэтсона. Сегодня днем я приеду в город и…
— Торчите себе на курорте и ведете расследование по телефону! Верите всяким глупым россказням плаксивых баб! Нет, с меня хватит! Я все записал, черным по белому, Френк. Вы никудышный полицейский, и я направляю эту докладную комиссару Д'Эзопо. Лично!
— Это ни к чему не приведет, Гроувер.
— Интересно знать, почему?
Флинн решил воздержаться от резкостей и, перед тем как повесить трубку, туманно заметил:
— Да просто потому, что мы с ним знаем то, чего ты пока не знаешь.
Флинн вышел из комнаты с чемоданом в руке и увидел, что на лестничной площадке его дожидается Данн Робертс.
— Доброе утро, инспектор Флинн. Как самочувствие?
— Какое может быть самочувствие у человека, которого сперва напичкали какой-то дрянью и усыпили, а на следующий день огрели по голове прикладом от ружья? У человека, которого обманывали, использовали, водили за нос, оскорбляли и сделали пленником?
— Оскорбляли?
— А вы считаете, это не оскорбление, когда на обед тебе подают отварную рыбу с брокколи и пудинг из тапиоки?..
— О…
Дверь в комнату 23 была открыта.
— И какую же причину смерти Чарлза Рутледжа Второго вам удалось изобрести?
— Прочтете в газетах.
— Более чем уверен, что прочту. Пресса наверняка заинтересуется тем фактом, что разные известные личности только и знают, что погибать последнее время от несчастных случаев на этом замечательном курорте.
— Ну, все они были люди активные… Спортсмены, знаете ли…
— Ну а какой план действий разработан относительно Хевитта?
Робертс скрестил руки на груди и привалился к перилам.
— Ваш друг Конкэннон просидел с ним всю ночь.
— Это меня не удивляет.
— И он согласился с нашим планом. Сегодня утром Бакингем и Тейлор отвезут Хевитта в маленькую лечебницу, нечто вроде хосписа, который, естественно, финансируется фондом Хаттенбаха. И уж там природа довершит начатое. До суда он все равно не доживет, Флинн. Так что нет абсолютно никакого смысла приводить в действие машину правосудия.
— Правосудие правосудию рознь, — Флинн шагнул к Робертсу. — А что касается вас, вы освобождаете кресло в сенате.
Робертс изумился:
— Я… что?
— В течение тридцати дней.
— С чего это вы взяли?
— Да с того, что вы уже достаточно наворовали, занимая этот пост. Особенно если учесть, что банковский счет вашей жены изрядно пополнялся всякий раз, когда вы голосовали «за» в комиссии по дерегуляции транспорта, — Флинн отошел на шаг. — Это и послужит мне вознаграждением.
Секунду-другую Робертс пристально всматривался ему в лицо.
— И что же… у вас есть доказательства?
— Разумеется.
Робертс отвернулся. Отошел от перил. Нахмурился, потом заметил:
— А вы, я смотрю, джентльмен, Флинн.
— Да, — кивнул Флинн и стал спускаться по лестнице. — Но не член клуба.
Подняв воротник пальто и щурясь от яркого солнца, комиссар Эдди Д'Эзопо стоял на веранде у главного входа в клуб «Удочка и ружье» и наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой.
— Как голова? — спросил он Флинна.
— Чья именно?
На стоянке Хевитт наблюдал за тем, как Тейлор укладывает его вещи в багажник. По другую сторону от машины нетерпеливо расхаживал взад-вперед Бакингем.
Чуть поодаль стоял Коки со своим ранцем.
— Ты в состоянии вести машину? — спросил Д'Эзопо.
— Думаю, да. Тем более что дорога отсюда почти все время идет под уклон. А ты решил продлить свое пребывание в клубе «Удочка и ружье»?
— Нет. Сейчас поднимусь и буду собираться.
— О… А я думал, собираешься совершить очередной налет на холодильник под замком.
Хевитт что-то писал на листке бумаги, который положил на крышу автомобиля.
— Я страшно благодарен тебе, Френк.
— Благодари лучше детектива-лейтенента Уолтера Конкэннона, Эдди. Это он остановил убийцу. И прошлой ночью, Эдди, ты бы сгорел в собственной постели, если бы не детектив-лейтенант Уолтер Конкэннон. На пенсии.
Д'Эзопо кивнул:
— Он больше не на пенсии. К концу недели будет работать на полной ставке, обещаю, Френк.
По склону холма съезжал на лыжах Клиффорд.
— То есть автоматически восстанавливается в должности, — сказал Флинн. — На самом деле, чтоб ты знал, он никогда и не был на пенсии.
— Да, автоматически восстановлен, — кивнул Д'Эзопо.
Хевитт протянул Коки сложенный пополам листок бумаги.
— Что-нибудь еще могу для тебя сделать, Френк?
Флинн на минуту задумался. Он знал, что потом будет проклинать себя за то, что не воспользовался моментом. И не избавил раз и навсегда свою контору и вообще всю свою жизнь от сержанта Ричарда Т. Уилена. Но в эти секунды Флинна обуревало сильнейшее желание как следует наказать Гроувера. Ну, если не наказать, то хотя бы проучить за то, что тот не отзвонил, когда его просили.
— Нет, — ответил Флинн, — думаю, ничего.
Флинн спустился с веранды. Как раз в это время Тейлор вывел машину с автостоянки.
На заднем сиденье рядом с Хевиттом сидел Бакингем.
Коки, стоя поодаль, провожал их взглядом.
Клиффорд подъехал на лыжах к Флинну и остановился.
Они вместе наблюдали за тем, как машина съехала с холма и медленно двинулась по дороге вдоль озера.
Клиффорд сказал:
— Отчего это он так нас всех ненавидел?
Флинн обернулся и взглянул на Клиффорда. Тот стоял на лыжах и держал палки под мышками. Глаза Флинна разом вобрали красивое загорелое лицо, ясные глаза, в которых отражалось голубое небо, тонкие черты, густые черные волосы, широкие плечи, обтянутые дорогим ручной вязки свитером, высокую стройную фигуру, длинные ноги и узкие лыжи. То был молодой человек, значительно продвинувшийся в карьере, достигший больших успехов, чем полагалось по возрасту и опыту. Человек, наделенный властью. Наделенный крепким здоровьем, куда лучше других защищенный от несчастий и болезней. Куда более благополучный и защищенный даже от закона. Человек, которому заранее были гарантированы прекрасное место в этом мире, власть, право голоса и возможность всем этим воспользоваться.
И Флинн сказал:
— Приятной прогулки, Эрнст.
Коки уже сидел на переднем сиденье пикапа «Кантри-Сквайер», на коленях шахматная доска, внизу, у ног, ранец. Флинн занял место за рулем, предварительно уложив чемодан в багажник.
Коки чихнул.
— Через минуту печка будет работать на полную мощность, — сказал Флинн и завел мотор.
— Кажется, все же простудился…
Разворачиваясь, Флинн заметил:
— Может, заскочить в тот бар, «Три красотки Беллингема»? Вольем в тебя добрую порцию виски «Джеймсонс». Вроде бы от простуды помогает.
— Нет, не помогает. — Коки высморкался в платок. — Но общее самочувствие улучшает, это точно.
