— Пожалуйста, не пытайтесь останавливать меня, мистер Арчер. Я знаю, что делаю.
— Жена отправляется с вами?
— Надеюсь. Она еще не решила. Мы вылетаем завтра, и ей нужно будет решать второпях.
— Считаю, что никто из нас не должен решать второпях.
— Вашего совета никто не спрашивает.
— Однако вы просили его в известном смысле, когда втягивали меня в это дело. Боюсь, что теперь вам от меня не отвязаться.
Мы сидели, глядя друг на друга, два игрока в покер с замаранными руками, которые зашли слишком далеко, чтобы, встав из-за стола, выйти из игры. На мгновение до меня еще явственнее донесся шум океана, а по ногам иод столом пробежал холодный сквозняк. Что-то хлопнуло в другом конце дома, и сквозняк прекратился.
— Где ваша дочь?
Он пересек комнату и распахнул дверь.
— Сэнди!
Я прошел за ним в освещенную спальню. Это была странная комната, такая же странная, как и квартира Лупа. Дикие, необузданные цвета сочно взрывались на стенах и потолке. Посредине, словно алтарь, стояла круглая кровать. На ней была разбросана одежда Сэнди.
Себастьян открыл раздвижную застекленную дверь. Мы подбежали к самой кромке воды. Сэнди заплыла уже за линию прибоя, стремясь то ли выплыть, то ли утонуть.
Себастьян зашел в воду прямо одетым и беспомощно оглянулся на меня.
— Я плохо плаваю.
Его опрокинуло волной. Пришлось вытаскивать Себастьяна из воды, чтобы его не унесло.
— Идите звоните шерифу.
— Нет.
Я залепил ему пощечину.
— Звоните шерифу, Кит. Непременно.
Он побрел по пляжу, спотыкаясь.
Сбросив туфли и почти всю одежду, я устремился в воду за Сэнди. Она была молода, и догнать ее было трудно. Когда я поравнялся с нею, от берега было уже далеко, и я начал уставать.
О моем присутствии Сэнди узнала, лишь когда я коснулся ее. Она широко раскрыла свои темные, словно тюленьи, глаза.
— Оставьте меня. Я хочу умереть.
— Я не дам тебе этого сделать.
— Дали бы, если бы знали обо мне все.
— Я почти все знаю, Сэнди. Поплыли назад со мной. Я слишком выдохся, чтобы дотащить тебя.
На берегу вспыхнуло огромное яркое око поискового прожектора. Оно обшарило весь прибрежный участок поверхности океана и нащупало нас. Сэнди поплыла прочь от меня. Ее белая кожа слабо фосфоресцировала, мерцая в воде лунным светом.
Я держался поблизости от нее. Она оставалась единственной, кого еще можно было спасти. Человек в черном резиновом костюме подплыл к нам на лодке и поднял ее из воды, уже не встретив сопротивления.
Себастьян и капитан Обри ждали нас с одеялами. Вытащив свою одежду из-под ног столпившихся на берегу зевак, я пошел за Себастьяном и его дочерью к коттеджу. Капитан Обри шагал со мной.
— Попытка самоубийства? — спросил он.
— Она месяцами говорила о нем. Надеюсь, сегодняшний случай отобьет у нее эту охоту.
— Не надо рассчитывать на это. Пусть лучше ее семья примет меры предосторожности.
— Я им это постоянно твержу.
— Вы говорите, она вынашивала это намерение в голове месяцами. Стало быть, у нее началось все до этой заварухи.
— Верно.
Мы подошли к коттеджу. Хотя под одеялом меня колотила дрожь, Обри задержал меня у двери.
— Что толкнуло ее на самоубийство прежде всего?
— Я сам хочу поговорить с вами об этом, капитан. Но сначала мне нужно принять горячий душ и вытянуть все из Себастьяна. Где вы будете через час?
— Буду ждать вас у себя в отделении.
Я раздвинул застекленную дверь и вошел в расцвеченную яркими красками спальню. Себастьян, словно часовой, стоял в другом конце комнаты у приоткрытой двери, за которой шумел душ. С его одежды стекала вода. Волосы у него были в мокром песке, а в глазах читалась маниакальная готовность выполнить полученное распоряжение.
— И что же вы планируете делать в течение ближайших пяти или десяти лет, Кит? Вот так сторожить ее, уберегая от самоубийства?
Он озадаченно посмотрел на меня.
— Не совсем понимаю вас.
— Сейчас мы едва не потеряли ее. Вы не можете продолжать рисковать ее жизнью. И не можете стоять рядом, следя за нею все двадцать четыре часа в сутки.
— Я не знаю, что делать.
— Сегодня же опять отвезите ее обратно в психиатрическую клинику. Забудьте про Южную Америку. Вам там не понравится.
— Но я дал слово.
— Кому, Сэнди. Она скорее умрет, чем будет продолжать вот так. В буквальном смысле этого слова.
— Дело здесь не только в ней, — ответил он потерянно. — Что касается Южной Америки, то у меня нет выбора. Это неотъемлемая часть всей договоренности в целом.
— Объясните лучше, о чем идет речь.
— Не могу, я обещал не разглашать этого.
— Кому вы дали обещание? Стивену Хэккету?
— Нет. Это был не мистер Хэккет.
Обогнув круглую кровать, я подошел к нему.
— Я не смогу больше ничего для вас сделать, если вы не раскроете все карты. По-моему, от вас обоих хотят попросту избавиться — от вас и от вашей дочери.
Он упрямо твердил свое:
— Я знаю, что делаю. Не хочу от вас помощи и не нуждаюсь в ней.
— Может быть, и не хотите, но определенно нуждаетесь. Собираетесь вы отвезти Сэнди обратно в клинику?
— Нет.
— Тогда я буду вынужден заставить вас.
— Вы не сможете. Я — свободный гражданин.
— Долго вы им не останетесь. Капитан Обри сейчас ждет меня для беседы. Когда он узнает, что вы покупали и продавали материальные улики по делу об убийстве...
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду пленки с записями, которые вы купили у миссис Флейшер.
У меня было лишь предположение, хотя и основанное на анализе фактов, что пленки с записями тоже являются составной частью всей договоренности в целом, о которой он говорил. И выражение на его лице подтвердило это предположение.
— Для кого вы купили их, Кит?
Он не ответил.
— Кто платит вам за то, чтобы вы увезли дочь из страны?
Он опять отказался отвечать. В дверях за его спиной возникла Сэнди. На ней был чистый желтый махровый халат, после душа она порозовела. Ночной заплыв явно пошел ей на пользу. При виде этого мне стало труднее простить ей ее поступок. Она обратилась к отцу:
— Тебе кто-то платит за отъезд? Мне ты этого не говорил. Ты сказал, что компания выплачивает тебе какую-то сумму в связи с тем, что вынуждена отказаться от твоих услуг.
— Именно так, дорогая. В связи с этим отказом. — Он стоял между нами, глядя то на нее, то на меня.
— Какую сумму?
— Не твое дело, дорогая. Я хочу сказать, позволь мне самому заняться всеми делами. Тебе не нужно забивать себе этим голову.
— Ха, ну спасибо. Деньги тебе дает мистер Хэккет?
— Можно сказать и так. Эта компания — его.
— И ты получаешь деньги, если увозишь меня в Южную Америку? Правильно? В противном случае, не получаешь ничего?
— Мне не нравится этот перекрестный допрос, — возмутился Себастьян. — В конце концов, я — твой отец.
— Ну конечно же, папочка. — Говорила она саркастически, с мрачной интонацией человека, имеющего право на превосходство из-за перенесенной им боли и страданий. — Но я не хочу в Южную Америку.
— Ты же говорила, что хочешь.
— А теперь не хочу. — Она резко повернулась ко мне: — Заберите меня отсюда, пожалуйста. Сил нет созерцать эту сцену. Именно здесь летом я захорошела и поймала сильный кайф, в этой комнате. А это та самая кровать, на которой Луп и Стив «заделывали» меня по очереди. Во влагалище и в задний проход. — Она дотянулась до этих частей своего тела, как ребенок, показывающий, где ему причинили боль.
Ее слова и жесты были обращены ко мне, но предназначались отцу. Себастьян был потрясен. Он сел на кровать, но сразу же резко вскочил, стряхнув с покрывала насыпавшийся с головы песок.
— Не может быть, что ты говоришь о мистере Хэккете.
— Может. Я совсем забалдела тогда и почти не соображала, что происходит. Но всякий раз, когда я вижу Стивена Хэккета, я сразу узнаю его.
Глаза Себастьяна изменились, словно линзы в объективе сложного фотоаппарата. Он хотел бы не верить ей, отыскать какую-нибудь брешь, ставящую под сомнение достоверность сказанного ею. Но это было правдой, и мы оба понимали это.
— Почему ты не сказала мне, Сэнди?
— Вот сейчас говорю.
— Я имею в виду, летом, когда это случилось.
Она презрительно посмотрела на него.
— А откуда тебе известно, что это случилось летом? Я об этом сейчас ничего не сказала.
Он лихорадочно огляделся вокруг и зачастил:
— Твоя мать мне что-то говорила. Я имею в виду, не этими словами. Но что-то было записано в твоем дневнике, ведь так?
— Я описала все именно этими словами, — ответила Сэнди. — Я знала, что Бернис читает мой дневник. Но ни один из вас и слова мне не сказал. Ни единого.
— Я считал, что это должна была сделать твоя мать. В конце концов, я ведь мужчина, а ты — девушка.
— Знаю, что девушка. Выяснила это нелегким способом.
Она была взволнована и разгневана, но говорила скорее как женщина, а не как девушка. Она уже не боялась. Мне подумалось, что она перестрадала свое превращение в женщину, словно непогоду в океане, и что шторм для нее теперь позади.
