— Я не переживаю, — самонадеянно заявил я и собрался выйти на балкон, чтобы отвлечься от странных разговоров со странным человеком, но тут кто-то потянул меня за язык. Николай сидел на табурете, я стоял рядом, глядя на его согбенную спину, на пальцы, беспокойно теребившие ткань брюк. Он ни на секунду не расслаблялся, мой клиент. — Ребенок должен заниматься музыкой, — сказал я. — Что это значит?
На этот раз он был проворнее меня. Он рванулся всем телом, и его голова врезалась мне в живот. Я ударился об стену спиной и сполз на пол.
Из этого положения я приготовился пнуть Николая в колено или в пах, но клиент и не думал приближаться ко мне. Он отошел на противоположный конец кухни и спросил, вытирая пот со лба:
— Откуда? Откуда ты это знаешь?!
— Мало ли... — уклончиво ответил я, и тогда Николай схватил с подоконника бутылку из-под портвейна, треснул ею об край стола и продемонстрировал мне готовую к употреблению «розочку».
— Я бы на твоем месте не уклонялся от ответа, — прохрипел он, напрягшись всем телом, от ступней до пальцев рук. Я видел, как пульсирует жилка у него на шее, как налились кровью глаза. Похоже, я задел его за живое.
— Ты сам это сказал, — произнес я, пристально наблюдая за разбитой бутылкой. — Во сне.
— Черт! — с досадой воскликнул Николай. — Черт! Болтаю много!
Я приготовился перехватить его правую руку, но Николай сам положил бутылку на стол.
— Больше не буду ничего говорить, — пообещал Николай. — Вставай, хватит валяться. Ехать пора.
— Но еще не вечер, — возразил я. — Два часа дня...
— У меня есть еще дела, — озабоченно сказал Николай и почесал в затылке. — Кое-куда надо заехать. Кое-что взять. А потом уже буду звонить им. Усек?
— В общем и целом — да.
— Ты бы пил поменьше, — вдруг сказал Николай. — А уже если пьешь, то сдавай посуду. Иначе видишь, что получается...
— Что получается?
— Порезали бы тебя твоей же собственной посудой, — вздохнул Николай и осуждающе покачал головой. — И вообще: достал ты меня своими вопросами.
— А ты меня достал своими ответами, — сказал я. — Так что, едем?
— Ну а что же, чаи тут с тобой распивать, что ли?
Возразить я не смог.
— У тебя очень маленькая машина, — сказал Николай, как только мы сели в «Оку». Я пропустил эту реплику мимо ушей, потому что не хотел затевать новую свалку.
Однако минуту спустя, когда я стал выезжать со двора, «комплимент» был повторен.
— Очень уж маленькая у тебя машина, — задумчиво произнес Николай и стал крутить головой, оглядывая салон, словно прикидывал, уместится сюда некая вещь или нет.
— А у тебя что, большая была? — язвительно поинтересовался я. По моим умозаключениям, Николай не мог быть обладателем чего-либо более крупного, нежели «Запорожец».
— Порядочная, — скромно сказал Николай. — «Мерседес-500».
Я ничего ему не сказал в ответ. Если человек хочет врать, почему бы ему это не позволить?
— Хорошая была машина, — грустно произнес Николай. — Продать пришлось.
— Это ты уже говорил. А зачем ты все продал? Квартиру, машину... Зачем?
— Больше болтать не буду, — сказал Николай, напоминая скорее себе самому, нежели мне.
— Как хочешь, — пожал я плечами, и остальной путь мы проделали молча. Я попытался включить приемник, но Николай зверски покосился на меня, и затею пришлось оставить. Как-то странно сочетались в моем клиенте убеждение, что ребенок должен заниматься музыкой, и неприязнь к самой музыке.
Минут через десять я остановил «Оку» в том самом месте, которое было указано Николаем перед отъездом.
— Пойдем, поможешь, — сказал он.
Я вылез из машины и пошел вслед за своим клиентом к высокому кирпичному забору, тянувшемуся на полкилометра. За забором возвышалось серое здание, виднелись какие-то трубы и прочие индустриальные аксессуары. Николай остановился у проходной, нажал кнопку звонка и что-то негромко сказал в переговорное устройство. Видимо, сказал он то, что нужно. Дверь распахнулась, и Николай скрылся внутри, предварительно проинструктировав меня:
— Стой здесь. Я скору вернусь.
После того как металлическая дверь захлопнулась, я потянул за ручку, но тщетно. В течение следующих десяти-пятнадцати минут я медленно прогуливался по узкой полоске серого асфальта вдоль забора. Учреждение, находившееся за металлической дверью, напоминало небольшой завод, а отсутствие каких-либо вывесок и рекламных щитов с внешней его стороны наводило на мысль, что завод этот — режимное учреждение. То, что раньше называлось «ящик».
Тем более странным выглядел тот факт, что мой неразумный клиент с такой легкостью проник за металлическую дверь. Хотя... Можно было предположить, что Николай раньше трудился здесь и именно здесь потерял здоровье. Душевное, разумеется. Он сказал, что ему пришлось стать безработным. Может быть, на заводе случилась какая-то авария и Николая уволили по состоянию здоровья? Может быть. Тогда зачем он снова здесь?
Дверь проходной распахнулась, и Николай крикнул мне надрывно-задыхающимся голосом:
— Эй, ты! Помогай, блин!
Пока я возвращался к проходной, из открытой двери показался зад Николая. Потом стало видно, что он (Николай, а не зад) тащит за собой железный ящик. Вероятно, тяжелый. Во всяком случае, ящик не отрывался от пола, а Николай дергал его за ручку на торцевой стороне.
Вдвоем мы кое-как стащили груз с крыльца проходной. Еще пять минут потребовалось на транспортировку ящика к «Оке». На асфальте после наших усилий остался неровный след, процарапанный металлом.
Когда мы закинули ящик на заднее сиденье машины, я был таким мокрым, словно только что попал под ливень. Николай сел на бордюрный камень и несколько минут приходил в себя, тяжело дыша и обмахиваясь платком.
— Ты хоть спросил разрешения, когда утаскивал эту штуковину? — поинтересовался я. — Я надеюсь, там нет никаких военных секретов? Я не хочу, чтобы через пять минут за моей маленькой машиной увязалась колонна тяжелых танков.
Ответный взгляд убил меня на месте. Я выпал в осадок и никогда более не всплывал.
— Твое дело — крутить баранку, — подкрепил Николай словами свой смертоносный взгляд. — Я уж как-нибудь без сопливых разберусь.
Он поднялся с земли и полез на заднее сиденье, поближе к своему ненаглядному ящику. Когда я занял место за рулем и посмотрел в зеркало, то не удивился, увидев, как Николай поглаживает ладонью ржавую поверхность. Выражение его лица при этом можно было определить как «плотоядное».
Видимо, что-то не то было с этим грузом. И я постарался поскорее унести шины от серого здания за серым забором.
Лаская ящик, Николай назвал еще один адрес — на другом конце Города. Я поехал, между прочим полюбопытствовав:
— Может, включить радио? Ты шлифуешь свой сундук, а мне скучновато в такой обстановке крутить баранку, как ты выражаешься...
— У меня нет слуха, — чуть смущенно признался Николай. — И поэтому я не очень-то разбираюсь во всем этом. Просто не слушаю.
— Да? — вкрадчиво спросил я, следя за поведением клиента в зеркальце. — А как же ребенок? Ребенок же должен заниматься музыкой...
Я опасался, что он двинет мне ящиком по черепу и тогда я уже больше никогда не смогу задавать глупых вопросов. Но то ли Николай сообразил, что ящик в одиночку ему не осилить, то ли я удачно выбрал момент, но клиент лишь чуть посуровел лицом, поскреб щеки ногтями и неожиданно кротко согласился:
— Конечно. Раз уж я такой болван уродился, так пусть хоть ребенок научится.
— Так у тебя есть ребенок? — продолжал я медленно и коварно, словно змей, вползающий в запретную зону. — Сын или дочь?
— Сын, — сказал Николай, и на лице его расплылась сентиментальная улыбка. Я вспомнил, что обручального кольца на пальце Николая я не видел. Ни на левой, ни на правой руке.
— Сколько ему?
— Восемь, — признался Николай и после паузы добавил: — Большой уже.
— Ходит в школу?
— В школу? — Он задумался, и тут выражение его лица резко изменилось: из добродушного отца, гордящегося своим отпрыском, Николай снова превратился в непредсказуемого странного мужчину неопределенных занятий и неизвестных целей. — Какую школу! Какую, к черту, школу! — Его пальцы впились мне в плечи, я дернулся, и машину повело вправо, к обочине.
— Убери руки, кретин! — заорал я и саданул назад локтем. Боковым зрением я увидел, что Николай отвалился на спинку сиденья, зажимая кровоточащий рот. Странное удовлетворение почувствовал я, выравнивая машину. А Николай, размазывая по подбородку красные полосы, продолжал яростно выдавливать из себя угрожающие хрипы:
— Идиот! Какая школа, придурок! Какая для него теперь может быть школа!
И в этот момент мне стало все равно. Я потерял интерес к своему клиенту. То есть не то чтобы я остановил машину и вышвырнул его, нет. Дело нужно было довести до конца, и я продолжал вести машину.
