— Хотите сказать, что если вы победите полиомиелит, то можно будет легко покончить со всеми болезнями? — поинтересовался я.
Баффингтон улыбнулся.
— Ну, не со всеми, Шелл. Но возможно, что с большинством из тех, которые вызываются вирусами и бактериями, — ответил он. — Основная задача моей работы заключается в том, чтобы не вводить в организм здорового человека ослабленный вирус и не заражать его, а с помощью химических лекарственных средств на некоторое время усиливать его иммунную систему с тем, чтобы та смогла справиться с вирусом.
— Вы — врач, доктор Баффингтон, вам виднее. Но ваша теория понятна даже такому глупцу, как я.
Доктор самодовольно улыбнулся.
— И как ваши успехи? — спросил я его.
— Исследования близятся к завершению, и можно сказать, что закончатся очень скоро. Испытания на животных уже дали потрясающие результаты. Еще год-другой — и все... Правда, были у меня и неудачи — животные часто погибали.
Доктор продолжал рассказывать о своих опытах над обезьянами, а я, проведя взглядом по залу, заметил огромного мексиканца приятной внешности, который пылкими глазами посматривал в нашу сторону. В том, что наш столик привлекал повышенный интерес, ничего удивительного не было. На таких куколок, как Бафф и Моник, составлявших нам с доктором компанию, можно было любоваться часами. Вероятно, глупо было с нашей стороны сидеть с такими обворожительными дамами и вести разговор об обезьянах, умерших в экспериментальной лаборатории доктора Баффингтона, подумал я. Тем не менее мне было все же интересно узнать, как и при каких обстоятельствах гибли подопытные животные.
Два месяца назад доктор Баффингтон ввел нескольким шимпанзе свой новый препарат, после чего движения животных стали резкими, они потеряли ориентацию, бродили по клеткам, натыкались на металлические прутья, падали на пол, у них развивались судороги, и в конце концов они умирали. Доктор еще раз тщательно исследовал введенный им препарат и понял, что ошибся с составом. Многое из того, что говорилось Баффингтоном, не доходило до моего сознания, но он увлеченно продолжал рассказывать мне о каких-то отростках нервных клеток и межклеточных контактах, в результате нарушения функций которых у животных происходило разрушение нервной системы. Правда, я понял, что эти межклеточные контакты, или синапсы, как он их называл, служили мостиками, через которые должны передаваться нервные импульсы, но под действием введенного доктором препарата такие мостики разрушались. В результате сигналы или команды от головного мозга к пораженной болезнью части тела не поступали. По этой причине и погибали те подопытные обезьяны.
— Здесь что-то не так, — заметил я. — В чем заключалась причина гибели шимпанзе?
— Они погибали от удушья, от недостатка воздуха. Они не могли дышать. Но даже если бы и не это, они все равно погибли бы, — ответил доктор. — Можно сказать, что этот препарат оказался для них слишком сильным стимулятором нервной системы. В результате она просто не выдержала. Проще говоря, представьте себе, что произойдет с тонким электрическим проводом, если через него подать ток большой силы. Он перегорит. Примерно то же произошло и с нервной системой шимпанзе.
Я представил себе раскаленный добела электропровод, который уже начинал плавиться, затем миллионы гибнущих нервных клеток, и мне стало не по себе.
— Такое даже страшно представить, — заметил я.
Доктор вяло улыбнулся:
— Можете не волноваться — этого препарата уже не существует. После того случая я даже записи об этом эксперименте уничтожил. Не мог же я оставить такое сильное отравляющее вещество.
— А если бы оно к тому же было газообразным. По своему действию оно напоминает нервно-паралитический газ и могло быть использовано в военных целях.
— Несомненно, — кивнув, согласился доктор. — И это стало бы самым страшным из всех химических видов вооружения. Я ведь использовал этот препарат в микроскопических дозах. — Сказав это, он сдвинул брови. — Естественно, что о такой возможности использования моего препарата, — продолжил Баффингтон, — задумался и я. Тем более, что он относительно прост в изготовлении. Но я все уничтожил.
— Да, но после того как нанюхался его паров и чуть было не помер, — вмешалась в разговор Бафф.
Доктор поежился:
— Я был неосторожен и не обратил внимания на то, что эта жидкость оказалась сильно летучей. Даже при комнатной температуре она быстро переходила в газообразное состояние. Ну, я и надышался этой пакости. К счастью, совсем немного, но этого было достаточно, чтобы в течение нескольких часов находиться на грани смерти. Меня тогда бил озноб, тело покрылось холодным потом. Ходячий труп, да и только. Учащенные сердцебиение и дыхание, жуткая слабость и выраженное ощущение тревоги. При мысли о том, что я не могу себе ничем помочь, меня бросило в панику. Тогда я пережил самые жуткие часы в моей жизни. По сей день с ужасом вспоминаю тот страх, который я испытал, надышавшись этой гадости.
— Да, доктор, ваш препарат оказался сильнодействующим ядом, и вы признаете, что на его базе можно было бы создать страшное химическое оружие. Одному только Богу известно, какое вооружение наряду с атомными бомбами будет применяться в следующей войне. А может быть, и вместо них.
— Я много об этом думал, — после минуты молчания сказал доктор. — Естественно, что об этих экспериментах знали мои коллеги. Очевидно, разговоры о них вышли за пределы лаборатории, и ко мне дважды наведывались люди из министерства обороны. Они расспрашивали меня о препарате, о его воздействии на психику человека, возможности летального исхода в случае его применения. Один из них, полковник, приехавший из Форт-Детрика, из штата Мэриленд, где находится завод, выполняющий заказы штаба химических войск США и производящий опыты с нервно-паралитическими газами, предложил мне поехать с ним в Форт-Детрик. — Доктор Баффингтон глубоко вздохнул. — Я сказал им, что уничтожил свой препарат, лабораторное оборудование, на котором я его получил, а также все журналы проведения опытов, так что заново получить его невозможно, — продолжил он.
— Да, записи уничтожены, но вы наверняка сохранили их в памяти. И от этого мне становится жутко.
— Вы правы, Шелл, — кивнув, твердо произнес доктор. — Я им солгал, потому что не хотел на них работать. Свою жизнь я посвятил спасению людей, а служить дьяволу отказываюсь.
Баффингтон так спокойно говорил о страшных вещах, что у меня от ужаса на голове зашевелились волосы.
— Надеюсь, что никому не удастся вас переубедить, доктор, — сказал я.
Бафф нетерпеливо побарабанила по столу своими изящными пальчиками с красным маникюром:
— Ну, хватит об этих ужасах. От ваших разговоров у меня просто кровь стынет в жилах. Будете продолжать в том же духе, подцеплю себе в ухажеры какого-нибудь латиноамериканца. Вы заметили, сколько здесь симпатичных мужчин? А женщин?
— Да, — согласился я.
— Он-то уж точно обратил на них внимание, — вновь поддела меня Моник.
— Конечно, но в сравнении с такими персиками как вы...
— Не называйте меня персиком, — недовольно произнесла Бафф.
— Женщины всегда заставляют обращать на себя внимание, даже в Мексике, — заметил я, и это было сущей правдой.
Как мне показалось, нигде, даже в Голливуде или Лас-Вегасе, я не видел столько потрясающе красивых женщин, как в Мехико. Причем каждая из них имела грудь, а не какие-нибудь там прыщики. Но поведать этого ни Бафф, ни Моник я, естественно, не мог.
Пока девушки переговаривались между собой, я посмотрел в зал и заметил одного из «симпатичных» латиноамериканцов, о которых упомянула Бафф. Это был крупный, на вид немного грубоватый мексиканец, на которого я еще некоторое время назад обратил внимание — жгучий брюнет с кудрявыми волосами, большими усами и широкой, словно у атлета, грудью. Короче, этакий Хемингуэй латиноамериканского разлива. До этого он ненадолго куда-то выходил из зала и вот теперь, вернувшись, сидел один за соседним столиком и сверлил взглядом Бафф. И, как мне показалось, довольно нагло.
Многие мексиканские мужчины обращают внимание на красивых женщин и, в отличие парней из Калифорнии или Нью-Йорка, не скрывая своего восхищения, смотрят на них в упор. Но не так вызывающе, как делал этот малый. Теперь мне не нравилось в нем буквально все — и то, какими масляными были его глаза, скользившие по Бафф, и то, как шевелил он при этом губами, а может быть, даже и ушами.
Я пытался не обращать на него внимания, но это мне не удалось.
— Кажется, вы ему понравились, — обратился я к девушке.
— Да, похоже, — откликнулась Бафф. — Скорей бы он ушел из ресторана.
Но мексиканец не уходил. Он еще с минуту буравил глазами Бафф, а потом поднялся, подошел к нам и, слегка наклонившись над девушкой, заплетающимся языком произнес:
