— Я хочу, чтобы вы поняли.
Она вышла из комнаты, и я посмотрел на Уолтера. Он покачал головой, пожал плечами и молча поставил фото на место. Тем временем вернулась миссис Гамильтон с маленьким фотоснимком в руке.
— Чак не знает о нем, — сказала она. — Теперь он не любит фотографироваться. Вот только эта одна фотография и есть. — Женщина передала снимок Уолтеру. — Чак теперь такой. Мой брат сфотографировал его в прошлом году.
Я снова заглянул через плечо Уолтера и на этот раз увидел Чарлза Гамильтона в профиль. Снимок был сделан на природе, видимо во время какого-то пикника. На переднем плане за одним из столиков сидел Чарлз Гамильтон. Локтем одной руки он опирался о стол, а другой рукой обнимал смеющуюся грудастую девушку с невыразительным лицом. На Гамильтоне была рубашка поло с короткими рукавами, он слегка наклонился вперед, с улыбкой глядя куда-то в сторону. Его обнаженные руки были жилистыми, что свидетельствовало о его незаурядной физической силе, на плече виднелась татуировка, которую невозможно было рассмотреть. В углу рта у него торчала сигарета, и видимый на снимке глаз был прищурен из-за поднимающегося от нее дыма.
Это был тот же самый человек, только сорока трех лет, то есть двадцать лет спустя после того военного снимка. В повороте его головы и развороте плеч все еще чувствовалась самоуверенность, на губах играла все та же гордая усмешка, но следует признать, что теперь в ней слегка ощущалась горечь. Глядя на фотографию, я думал о том, что он никогда не расстанется со своими мечтами и представлением о собственном предназначении, так хорошо запечатленными на первой фотографии, что он по-прежнему молод и таким останется до конца дней.
— Вы видите? — спросила нас миссис Гамильтон. — Вы видите, что он собой представляет?
— Мне хотелось бы поговорить о нем с кем-нибудь, кто его знает, — сказал вместо ответа Уолтер.
Миссис Гамильтон взяла протянутый ей снимок.
— Он все еще очень красив, — сказала она, — и очень силен. Но все у него идет не так, как надо. — Женщина взглянула на Уолтера:
— У нас есть автомобиль марки “де сото”. Муж ненавидит его и говорит: “Они уже больше не выпускают эти проклятые штуковины”. А до этого был “хадсон”. Обе они попали к нам из третьих или четвертых рук, и ему приходится парковать ее снаружи, за поворотом, он... Дело не в профсоюзе, вы понимаете? Так уж у него складывается жизнь. Не обманывайте его, мистер Килли, пожалуйста.
Она была близка к тому, чтобы рассказать нам о его супружеской неверности, но достаточно было второй фотографии и комментария по поводу ее, мол, он во всем разочаровался. Она старалась всячески ему помочь.
— Почему он написал нам, миссис Гамильтон? — спросил я. Мне казалось, что, если бы словесный портрет Чака был правдивым, он не смог бы написать то письмо.
— Старик Макинтайр, — сказала она, — много чего наобещал Чаку. Они ладили между собой, и, я думаю, Чак нравился ему больше, чем кто-либо другой. Но он наобещал ему всего, или, вернее, Чаку обещания всего лишь померещились, а сам взял и умер. Новый же начальник, этот мистер Флейш, ничего не слышал о Чаке. Чак ходил в контору по пятницам и, я полагаю, уже видел себя работающим в ней. Но теперь у него не осталось никаких шансов получить эту работу.
— Миссис Гамильтон, мне кажется, вы не понимаете, что мы с Полом... — начал Уолтер.
— Вам кажется, что я не понимаю? Чак — разочарованный человек, мистер Килли, злой, разочарованный человек, и ему наплевать на риск, потому что у него нет ничего, чем он дорожил бы. Куда порядочнее было бы с вашей стороны не... не использовать его.
— Письмо подписали двадцать пять человек, — вежливо возразил Уолтер, — и было бы нечестно по отношению к ним...
— Было бы нечестно по отношению к Чаку! Вы не понимаете... Не думаете же вы... — Она замолчала, ловя ртом воздух и стараясь взять себя в руки. — Вы полагаете, что сможете победить? Надеетесь забрать что-либо у тех, кто сейчас всем этим управляет? Я тысячу раз ему говорила, я умоляла его не посылать вам то первое письмо, но, когда пришел ваш ответ, убедить его в чем-либо стало и вовсе невозможно. Ничего путного из этого не выйдет, вы только причините неприятности Чаку и всем, кто подписал письмо. Но в первую очередь Чаку. Но повторяю, ничего хорошего из этого не получится, вы это понимаете?
— Мне жаль... — сказал Уолтер, и слова его прозвучали как-то неуверенно.
Я понял, что он думает о чем-то еще. Предполагалось, что здесь создалась идеальная ситуация и рабочие будут бросать розы к нашим ногам. Именно поэтому он взял меня с собой. Но поведение миссис Гамильтон нарушало ту картину, которую он себе нарисовал.
Уолтер поднял портфель и сказал:
— Мне жаль, но у меня нет выбора. Я тоже служащий, миссис Гамильтон, и должен по крайней мере поговорить с вашим мужем и с некоторыми из тех, кто поставил свои подписи. Если после этого окажется, что почва для национального профсоюза еще не подготовлена, мы вернемся в Вашингтон и обо всем доложим. Это честно?
— Если они увидят, что вы с ним разговариваете...
— Кто они, миссис Гамильтон?
Она нахмурилась и взглянула на занавешенное окно.
— Я не знаю. Кто-нибудь. Вообще кто-нибудь. Уолтер вздохнул. Он был убежден, что находится в наилучшей форме — физической, умственной и эмоциональной. И если люди не поддавались его воздействию, они рано или поздно начинали действовать ему на нервы, от досады он терял терпение. Миссис Гамильтон с ее фотографиями и смутными страхами была эмоционально ослаблена, она дала волю чувствам.
— Во сколько мистер Гамильтон приходит домой? — спросил он более сухим, чем прежде, тоном.
Женщина так сильно стиснула в руках фотографию, что та смялась.
— Так вы не оставите нас в покое?
— Мы не можем этого сделать. — Уолтер вздохнул и покачал головой. — Я уже объяснил почему. Так во сколько ваш муж приходит домой, миссис Гамильтон?
— А что, если я вам не скажу?
— Тогда мы будем ждать снаружи, в машине.
— Нет! Пожалуйста!
— Так, может быть, он сам придет к нам? Тогда ваши соседи ничего не узнают. — Замешательство заставило меня предложить что угодно, лишь бы прекратить этот неловкий и бесполезный разговор.
Уолтер бросил взгляд в мою сторону, улыбнулся и кивнул.
— Хорошая идея, — похвалил он и, обращаясь к миссис Гамильтон, добавил:
— Мы остановились в мотеле “Уиттберг”, на Харпер-бульваре. Пробудем там до семи. Если ваш муж не будет против, мы поговорим с ним там.
— Но я не хочу, чтобы вы вообще говорили с моим мужем.
— Мы должны. — Уолтер двинулся было к выходу, но остановился и сказал:
— Если его не будет до семи, мы вернемся и поговорим с ним здесь. — И, обращаясь уже ко мне, добавил:
— Пошли, Пол.
Хозяйка дома хранила каменное выражение лица. Потупившись, она разглаживала помятую фотографию. Я замешкался и пробормотал:
— Рад был знакомству, — а затем, когда до меня дошла ужасающая нелепость этой формулы вежливости, поспешил за Уолтером Мы сели в машину и поехали в гостиницу. Уолтер молчал. Когда позади осталась пара кварталов, я произнес:
— Что вы обо всем этом думаете, Уолтер?
— Не знаю, — покачал он головой. — Скорее всего, она просто вздорная жена, которой на каждом шагу мерещатся неприятности, но точно не знаю.
— Она, казалось, пришла в ужас от встречи с нами, вы не заметили?
— Заметил.
Мы остановились на перекрестке у подножия холма, и Уолтер взглянул на меня усмехнувшись.
— Если это действительно один из “карманных городов”, мы отправимся назад в Вашингтон быстрее, чем вы сможете произнести “Тафт-Хартли”. Мы здесь не для того, чтобы стать героями-мучениками. Пол.
— Вы действительно так думаете? “Карманный город”?
— Не знаю. Да это и не имеет значения. Я повидал подобные города, которые живут только за счет фабрики, как здесь. Такие городишки составляют половину всех городов страны. Фабрикой обычно управляет настоящий сукин сын, который желает управлять и всем городом. Ему подвластны газета и радиостанция, шеф полиции и священнослужитель, банк и супермаркет, больница и большинство частных домов. Если вы попадаете в подобный город, то тут же разворачиваетесь и возвращаетесь домой. Город зачисляется в особую категорию, на нем как бы вывешивается этикетка.
— Навешивается этикетка?
— О, я забыл сказать вам об этом. — Зажегся зеленый свет, и Уолтер рванул через перекресток. — У нас есть служба, — сказал он, — которая следит за особо крупными предприятиями. Читает местные газеты и собирает прочую информацию. Понимаете, “карманный город” — это пороховая бочка, и рано или поздно она взрывается. Внезапно рабочие осознают, что дальше терпеть не могут. До того как это произойдет, мы ничего не можем сделать, но в тот же момент, когда это случается, мы посылаем туда летучий эскадрон, вооруженный листовками, и не успеет город опомниться, как все уже провернули. — Уолтер улыбнулся и подмигнул мне. — Такую “операцию” вам стоило бы понаблюдать.
