Дэн Симмонс - Отмороженный

Курц сидел молча.

— Двадцать лет назад без одного месяца Кристал была убита человеком, которого все мы знали и которому полностью доверяли. Таким же, как я, преподавателем. Я тогда преподавал в Чикагском университете, и мы жили в Эванстоне. Этот человек был профессором психологии. Его звали Джеймс Б. Хансен, у него была семья — жена и дочь, ровесница Кристал. Обе девочки вместе ездили верхом. Мы купили Кристал мерина... его звали Дасти, держали его в конюшне за городом, а Кристал и Дениз — так звали дочь Хансена — каждую субботу, если позволяла погода, ездили туда. Мы с Хансеном по очереди отвозили туда Кристал и Дениз и дожидались, пока они катались. В один уик-энд ездил я, а в другой Хансен.

Фрирс остановился и перевел дыхание. Позади него послышался шум, и он взглянул туда через плечо. Ко и его квартет возвращались на сцену. Заняв места, они заиграли медленные вариации на тему «Дюймового червяка» Патрисии-Барбериш.

Фрирс снова повернулся к Курцу, который за это время успел поставить «смит-вессон» на предохранитель и, оставив пистолет в кармане, положил обе руки на стол. Но он не взял в руки фотографию девочки, даже не бросил на нее повторного взгляда.

— В один из уик-эндов, — продолжал Фрирс, — Джеймс Б. Хансен заехал за Кристал. Сказал, что Дениз простудилась, но, поскольку наступила его очередь, он решил все же поехать с одной Кристал. Но вместо того чтобы отвезти ее в конюшни, он поехал в лес, все еще сохранившийся в пригороде Чикаго, изнасиловал нашу дочь, страшно издевался над нею, убил ее и бросил обнаженное тело в лесу, где его нашли гуляющие.

До сих пор тон Фрирса оставался все таким же ровным и спокойным, даже холодным, как будто он рассказывал историю, которая ничего для него не значила. Но теперь он все же на минуту умолк. Когда он снова заговорил, в его голосе чувствовалось сдерживаемое напряжение, а порой даже дрожь.

— Вы можете задать вопрос, мистер Курц, как получилось, что мы знаем наверняка о виновности в этом преступлении именно Джеймса Б. Хансена. Так вот, он позвонил мне, мистер Курц. После убийства Кристал он позвонил мне из телефона-автомата — сотовые телефоны тогда только-только начали появляться — и рассказал мне о том, что сделал. И еще сказал он мне, что едет домой, чтобы убить свою жену и дочь.

Квартет Ко Пайерса перешел от тягучей мелодии «Дюймового червяка» к стилизованным «Эскизам фламенко», при исполнении которых блистал молодой черный трубач Билли Эверсол.

— Я, конечно, тут же позвонил в полицию, — продолжал Фрирс. — Они помчались в Ок-Парк, в дом Хансена. Но он прибыл туда раньше. Его «Рэндж Ровер» стоял около входа. Дом был охвачен пламенем. Когда огонь погасили, в доме обнаружили тела миссис Хансен и Дениз — обе были убиты выстрелом в голову сзади из пистолета крупного калибра — и обугленное тело Джеймса Б. Хансена. Его идентифицировали по карточкам дантиста. Полиция решила, что он покончил с собой, воспользовавшись тем же самым пистолетом.

Курц отхлебнул пива, поставил стакан и сказал:

— Двадцать лет назад...

— Будет в следующем месяце.

— Но ваш Джеймс Б. Хансен на самом деле не мертв.

Джон Веллингтон Фрирс заморгал, глядя сквозь круглые стекла своих роскошных «армани».

— Откуда вы знаете?

— В противном случае зачем вам мог бы понадобиться детектив?

— Ну да, конечно, — согласился Фрирс. Он облизал губы и снова глубоко вздохнул. Курц понял, что этот человек испытывает боль — не только эмоциональную, но и серьезную физическую, какая бывает от болезни, и эта боль мешает ему дышать. — Он не мертв. Я видел его десять дней назад.

— Где?

— Здесь, в Буффало.

— Точнее?

— В аэропорту. Если еще точнее, то в зале номер два. Я уезжал из Буффало — я дал здесь два концерта в концертном зале Клейнхана — и купил билет на рейс до «Ла Гардиа». Я живу в Манхэттене. Только я успел пройти через металлодетектор, как вдруг увидел его на другой стороне зоны безопасности. Он держал в руках дорогую коричневую кожаную сумку и направлялся к дверям. Я закричал — я выкрикнул его имя, попытался догнать его, но люди из охраны аэропорта остановили меня. Мне не позволили вернуться обратно через металлодетектор, чтобы броситься за ним. А когда охранники наконец-то отпустили меня, он давно уже скрылся из виду.

— И вы уверены, что это был Хансен? — осведомился Курц. — Он выглядел точно так же?

— Ни в малейшей степени, — ответил Фрирс. — Он стал на двадцать лет старше и на тридцать фунтов тяжелее. Хансен всегда был крупным мужчиной. Он сам рассказывал, что, когда учился в колледже в Небраске, играл в футбол защитником. Но теперь он показался мне еще крупнее, еще сильнее. В Чикаго он носил длинные волосы и бороду — в конце концов, это было начало восьмидесятых, — а теперь у него оказались короткие седые волосы, подстриженные на военный манер — ежиком, — и он был чисто выбрит. Нет, он очень мало походил на того Джеймса Б. Хансена, который жил в Чикаго двадцать лет назад.

— Но вы уверены, что это был он?

— Абсолютно, — сказал Фрирс.

— Вы обратились в полицию Буффало?

— Конечно. Я потратил несколько дней на разговоры с разными людьми. Мне кажется, что один из детективов на самом деле поверил мне. Но в справочниках по Буффало и окрестностям нет никакого Джеймса Хансена. Никакого Хансена или человека, подходящего под его описание, нет ни в одном из местных университетов. В Буффало нет ни одного психолога, который носил бы такое имя. А дело о гибели моей дочери официально закрыто.

— И что вы хотели бы, чтобы сделал я? — спросил Курц, понизив голос.

— Видите ли, я хочу, чтобы вы...

— Убил его, — договорил Курц.

Джон Веллингтон Фрирс часто заморгал, голова музыканта дернулась назад, как будто его ударили.

— Убили его? Помилуй бог, нет. Почему вы так решили, мистер Курц?

— Он изнасиловал и убил вашу дочь. Вы — профессиональный скрипач, по всей видимости, человек богатый. Вы можете позволить себе нанять любого частного детектива, работающего на законном основании, даже целое агентство, если вам так захочется. Чего ради вам понадобилось приходить ко мне, если не за тем, чтобы этот человек был убит?

Рот Фрирса открылся, а затем закрылся снова.

— Нет, мистер Курц, вы неправильно меня поняли. Доктор Фредерик — это единственный человек в Буффало, которого я хорошо знаю. Да, несомненно, он попал в большую беду, но, невзирая на печальные обстоятельства его жизни, не утратил своей проницательности, так вот, он очень высоко отзывался о вас и рекомендовал как детектива, который мог бы разыскать для меня Хансена. Вы совершенно правильно оценили мое финансовое положение. Я очень щедро вознагражу вас, мистер Курц. По-настоящему щедро.

— А если я его действительно найду? Что вы будете делать, мистер Фрирс?

— Сообщу в полицию, конечно. Я буду жить в аэропортовском отеле «Шератон», пока весь этот кошмар не закончится.

Курц допил последний глоток своего пива. Ко играл блюзовую версию «Летнего времени» Гершвина.

— Мистер Фрирс, — сказал Курц, — вы чрезвычайно цивилизованный человек.

Фрирс поправил очки:

— Так вы возьметесь за это дело, мистер Курц?

— Нет.

Фрирс снова заморгал:

— Нет?

— Нет.

Несколько секунд Фрирс сидел молча, а затем встал.

— Спасибо, что уделили мне время, мистер Курц. Я сожалею, что побеспокоил вас.

С этими словами Фрирс повернулся к выходу, но успел сделать лишь несколько шагов, когда Курц окликнул его по имени. Скрипач остановился и обернулся, на его красивом, но исполненном боли лице промелькнуло нечто, похожее на надежду.

— Да, мистер Курц?

— Вы забыли вашу фотографию, — сказал Курц.

Он поднял фотографию мертвой девочки.

— Оставьте ее у себя, мистер Курц. У меня больше нет Кристал, жена покинула меня через три года после смерти девочки, но у меня сохранилось много фотографий. Оставьте ее у себя, мистер Курц. — Фрирс пересек зал и вышел за дверь бара «Блюз Франклин».

Подошла Руби, внучка Большого Папаши Брюса.

— Папа велел мне сказать вам, что эти два копа поставили машину на улице слева.

— Спасибо, Руби.

— Хотите еще пива, Джо?

— Скотч.

— Какой-нибудь особый сорт?

— Самый дешевый, — ответил Курц. Когда Руби отвернулась и направилась к бару, Курц взял фотографию, изорвал ее на мельчайшие кусочки и сложил их в пепельницу.

Анжелина Фарино Феррара ежедневно в шесть утра совершала пробежки, невзирая даже на то, что в это зимнее время в Буффало в шесть утра стояла полная темнота. Большая часть постоянного маршрута ее пробежки проходила по улицам или пешеходным дорожкам, освещенным уличными фонарями, а для темных участков дистанции она носила на голове туристский фонарик, пристегиваемый ремешками. Анжелина предполагала, что фонарик придавал ей не слишком элегантный облик, но ей было наплевать с высокой башни на то, как выглядит она во время пробежки.