Белсайз наклонился ко мне через стол.
— На что они, по-вашему, способны?
— Думаю, что они замышляют преступление.
— Какого рода преступление?
— И вы меня спрашиваете? Он же ваш подопечный.
Белсайз покачал головой, морщины на его лице сделались еще глубже, словно оценка им самого себя дала трещины.
— Мой-то мой, но не могу же я следовать за ним по пятам на улице или гнаться по шоссе. У меня сто пятьдесят подопечных, сто пятьдесят Дэйви Спеннеров. Они мне даже во сне снятся.
— Я понимаю, что вы не в силах следить за каждым шагом каждого из них, — сказал я. — Никто от вас этого и не требует. Я встретился с вами, чтобы услышать профессиональное мнение о Дэйви. За ним числятся преступления против личности?
— Нет, но он может их совершить.
— Даже убийство?
Белсайз кивнул.
— Дэйви в большой степени наделен подозрительностью. Когда он чувствует, что ему угрожает опасность или его хотят оттолкнуть, он теряет самообладание. Однажды он чуть на меня не накинулся в моей собственной конторе.
— Почему?
— Это случилось как раз перед вынесением ему приговора. Я рекомендовал, сказал я ему, чтобы его, несмотря на условный приговор, на шесть месяцев отправили в тюрьму. Что-то в нем взорвалось, что-то связанное с прошлым. В чем дело, не знаю. У нас нет полного досье на Дэйви. Он потерял родителей и ранние годы жизни провел в сиротском приюте, пока его не взяли оттуда приемные родители. Во всяком случае, когда я ему объявил, что собираюсь сделать, он словно заново пережил предательство: от него снова все открестились. Он готов был убить меня. К счастью, я сумел успокоить его. Однако от своей рекомендации, чтобы он прошел испытательный срок в тюрьме, я не отказался.
— Для этого нужна убежденность.
Белсайз пожал плечами.
— Я и лечу с убежденностью. Я понял уже много лет назад, что должен идти на риск. Если я не рискну, не дам им шанс исправиться, я не могу ожидать, что они отыщут его сами.
Официантка принесла сандвичи, и несколько минут мы были заняты едой. По крайней мере я. Белсайз лишь куснул свой сандвич несколько раз, будто мы с Дэйви испортили ему аппетит, а потом и совсем отодвинул тарелку.
— Пора научиться не надеяться на многое, — сказал он. — Пора привыкнуть к мысли, что они не раз были биты до встречи со мной. Еще удар, и от них ничего не останется. — Он поднял голову. — Очень прошу вас, сообщите мне все факты касательно Дэйви.
— Боюсь, они вас не порадуют. И я не хочу, чтобы вы объявили розыск его и девочки. По крайней мере до тех пор, пока я не переговорю с моим клиентом.
— Чем тогда я могу быть вам полезен?
— Ответьте еще на несколько вопросов. Если вы поверили в Дэйви, почему вы все-таки рекомендовали посадить его на шесть месяцев в тюрьму?
— Ему это было необходимо. Он угонял машины, поддавшись порыву, импульсивно. Вероятно, уже в течение нескольких лет.
— Чтобы их продать?
— Нет, чтобы покататься. Он мне признался, когда у нас установилось взаимопонимание, что исколесил весь штат. Он сказал, что искал своих родителей, своих настоящих родителей. Я ему поверил. Мне очень не хотелось отправлять его в тюрьму, но я считал, что шесть месяцев пребывания под контролем дадут ему шанс остыть, он повзрослеет.
— Получилось?
— До некоторой степени. Он закончил среднюю школу, много читал сверх программы. Но, конечно, у него остаются нерешенные проблемы. Только бы он дал себе время.
— Проблемы, связанные с психикой?
— Я предпочел бы называть их жизненными проблемами, — сказал Белсайз. — У юноши ведь никогда не было никого и ничего своего — ни своих родителей, ни дома. Лично я считаю, что психиатр мог бы оказать ему помощь. Но психолог, который по нашей просьбе давал ему тесты, полагал, что вряд ли он оправдает возлагавшиеся на него надежды.
— По причине его неуравновешенности?
— Я никогда не спешу навешивать ярлыки на молодых людей. Мне неоднократно доводилось наблюдать подростковые кризы. В любом виде, о чем можно прочитать в учебнике по психологии. И нередко бывает, что, когда криз проходит, они меняются к лучшему. — Он положил руки на стол ладонями вверх.
— Или к худшему.
— Вы циник, мистер Арчер.
— Только не я. Я оказался одним из тех немногих, которые изменились к лучшему. Чуть к лучшему, честно говоря. Стал полицейским, а не нарушителем порядка.
Белсайз улыбнулся, и лицо его при этом сморщилось.
— А я еще не решил, с кем я. Мои подопечные говорят, что я полицейский. А в полиции меня считают защитником нарушителей. Но дело не в нас, верно?
— Вы представляете себе, куда мог поехать Дэйви?
— Куда угодно. Вы говорили с его хозяйкой? Я не помню ее фамилии, такая рыжеволосая женщина…
— Лорел Смит. Я говорил с ней. Откуда она вообще взялась?
— Через наше учреждение она предложила ему работу на неполный рабочий день. Это произошло два месяца назад, как раз когда он вышел из тюрьмы.
— А до этого она его знала?
— Не думаю. По-моему, она из тех женщин, которые любят помогать.
— А что она хочет взамен?
— Вы циник, — повторил он. — Люди часто делают добро, потому что это в их характере. По-моему, у миссис Смит тоже были неприятности.
— Почему вы так решили?
— О ней был запрос из полиции Санта-Тересы. Примерно тогда же, когда Дэйви вышел из тюрьмы.
— Официальный запрос?
— Полуофициальный. Помощник тамошнего шерифа, некий Флайшер, приезжал ко мне. Он хотел разузнать все, что нам известно о Лорел Смит и о Дэйви. Распространяться я не стал. Если откровенно, он мне не понравился. К тому же он не пожелал объяснить, зачем ему нужна эта информация.
— Вы навели справки о Лорел Смит?
— Нет. Я не счел это необходимым.
— Я бы на вашем месте навел. А где Дэйви жил до того, как попал в тюрьму?
— По окончании школы он год или немногим больше жил один. Летом на взморье, зимой перебивался случайными заработками.
— А до этого?
— У приемных родителей. У мистера и миссис Эдвард Спеннер. Он взял их фамилию.
— Можете вы мне сказать, где найти этих Спеннеров?
— Они живут в Западном Лос-Анджелесе. Вы найдете их адрес в телефонной книге.
— Дэйви продолжает поддерживать с ними отношения?
— Не знаю. Спросите их сами.
Официантка принесла счет, и Белсайз поднялся, чтобы уйти.
«Сентениал банк» занимал на Уилшир-бульвар новую двенадцатиэтажную башню, одетую в стекло и алюминий. Лифт поднял меня в офис Себастиана на третьем этаже.
В приемной секретарша с фиалковыми глазами сказала мне, что Себастиан ждет меня.
— Но, — добавила она значительным тоном, — сейчас у него мистер Стивен Хэккет.
— Сам великий босс?
Она нахмурилась и зашикала на меня.
— Мистер Хэккет вернулся сюда после обеда с мистером Себастианом. Но он любит сохранять инкогнито. Я сама вижу его всего второй раз в жизни. — Она говорила так, будто речь шла о визите королевской особы.
Я присел на диван у стены. Секретарша встала из-за машинки и, к моему большому удивлению, села рядом со мной.
— Вы полицейский, или доктор, или еще кто-то в этом роде?
— Еще кто-то.
— Можете не говорить, если не хотите, — обиделась она.
— Согласен.
Она помолчала.
— Я очень беспокоюсь за мистера Себастиана.
— Я тоже. А почему вы решили, что я врач или полицейский?
— По тому, как он говорил о вас. Он ждет вас с нетерпением.
— Он не сказал почему?
— Нет, но сегодня утром я слышала, как он плакал у себя в кабинете. — И она показала на дверь в кабинет. — Мистер Себастиан вообще очень сдержанный человек. А тут плакал по-настоящему. Я вошла и спросила, не могу ли я чем-нибудь помочь. Он ответил, что ничем помочь нельзя, что его дочь очень больна. — Она повернулась и своими фиалковыми глазами заглянула мне в глаза. — Это правда?
— Возможно. Вы знаете Сэнди?
— Я ее видела. А что с ней?
Мне не пришлось сочинять диагноз. Из кабинета донеслись мягкие шаркающие шаги. Когда Себастиан открыл дверь, секретарша уже снова сидела за машинкой, являя собой постоянство не хуже гипсовой статуи в нише.
Стивен Хэккет оказался благообразным мужчиной лет сорока, моложе, чем я предполагал. Его плотное тело смотрелось довольно элегантно в превосходно сшитом костюме из твида, приобретенном, скорей всего на Бонд-стрит. Он прошелся по мне презрительным взглядом, словно на глаза ему попался предмет мебели, стоящий не на месте. Производил он впечатление человека, который несет бремя своего богатства так же, как иные носят ботинки на платформе.
Себастиану явно не хотелось с ним расставаться, а потому он попытался проводить его до лифта. Но уже в дверях Хэккет обернулся, быстро подал Себастиану руку, бросив:
