Регистрация на рейс «Пан-Американ» в Нью-Йорк проходила у двенадцатых ворот. Я приехал на час раньше. Только что приземлился самолет из Денвера, из которого вышло несколько бизнесменов, пара студентов колледжа, множество бледных пенсионеров, зимних техасцев.
Я купил себе в баре разливного пива на четыре доллара и уселся за столик, за рядом бромелиевых,[184] как раз напротив ворот номер двенадцать. За соседним столиком пара рядовых авиации в гражданском обменивалась историями. Они только что закончили базовый курс подготовки в Лэкленде[185] и отправлялись в недельный отпуск. Один из них рассказывал о своей жене.
Никто из тех, кого я хотел увидеть, не подходил к воротам. Регистрация еще не началась. Две стюардессы неспешно вышли из ворот — блондинки с длинными ногами и чемоданчиками на колесиках. Грузный капитан шагал за ними и наслаждался видом сзади.
Возле окошка маленький мальчишка-латиноамериканец, напомнивший мне Джема, прижался лицом к окну и наблюдал за летным полем. Он подышал на стекло, надув щеки, отбежал в сторону и повторил ту же процедуру. Стекло превратилось в грязную туманную полосу, вытянувшуюся на двадцать футов. Отец находился в двух рядах от мальчишки и не отрываясь наблюдал за спортивными новостями по висевшему у него над головой телевизору. Вероятно, он был лишь немногим старше меня. Ребенку я бы дал лет пять.
Наконец клерк за стойкой двенадцатых ворот переключил надпись — «НЬЮ-ЙОРК. ПОСАДКА», нажал на несколько клавиш на компьютерном терминале и обменялся шутками с одним из охранников.
Появились первые пассажиры.
Рядовые авиации пожали друг другу руки и ушли. Один из них собирался в Монтану. Намерения второго так и остались для меня тайной.
Я купил еще одно пиво за четыре доллара.
Мальчишка-латиноамериканец устал скользить вдоль окон и взобрался к отцу на плечи, но тот не обратил на него никакого внимания, и очень скоро у меня возникло ощущение, что отец отрастил маленькие синие кеды, которые болтались у него между лопатками.
Наконец за двадцать минут до окончания регистрации, к самому началу посадки, появился новоявленный Аллен Мейсснер. Он был в ковбойской шляпе, которая почти полностью скрывала лицо, в обычных очках и выцветшем джинсовом костюме, что не имело ничего общего с его обычным внешним видом. Он перекрасил волосы, сделав их заметно светлее, и у меня сложилось впечатление, что ковбойские сапоги ему немного великоваты. Мейсснер явно брал уроки маскировки, вероятно, также учился конструировать новую бумажную личность. Случайный наблюдатель не должен был обратить на него внимания. Да и знакомые едва ли узнали бы его, если бы вдруг оказались рядом. Однако у меня сомнений не возникло. Я ждал именно этого человека.
Новоявленный мистер Мейсснер путешествовал налегке, с единственным темно-зеленым рюкзаком, который почти не отличался от моего.
Я шел за ним, пока он доставал билет, позволил пройти регистрацию и пробормотать благодарность клерку. Когда Мейсснер развернулся, расстояние между нами оказалось таким маленьким, что он не узнал меня. Он попытался сделать шаг в сторону, как обычно поступают, столкнувшись с незнакомым человеком — еще один барьер в пинболе.
Тогда я взял его за плечо и заставил отойти от стойки.
Он внимательно на меня посмотрел.
— Привет, Аллен, — сказал я.
Я видел много оттенков красного, но никогда не наблюдал такого яркого цвета и столь стремительного изменения. Уж не знаю, как поступил бы Брент Дэниелс, если бы наша встреча произошла при других обстоятельствах, но здесь, в толпе, без плана отхода, он застыл на месте. Мой ход.
— Купи мне пива, — сказал я.
На мгновение мне показалось, что он попытается сбежать. Костяшки его пальцев на ремне рюкзака побелели, и он шагнул мимо меня, сердито, но медленно — Брент Дэниелс шел к бару, как школьник, знающий этот путь наизусть, идет к кабинету директора.
Мы сели за тот же столик, который я занимал несколько минут назад. Мой стул все еще хранил тепло моего тела. Брент уселся напротив с одной кружкой пива, себе он ничего покупать не стал. Он передал мне пиво и стал ждать моей реакции, словно рассчитывал, что теперь я позволю ему уйти.
Я не позволил.
— Нью-Йорк, — сказал я. — И куда потом?
Брент вздохнул. Он выглядел странно в фальшивых очках, которые делали его старше. И еще, впервые на моей памяти, он позаботился о своей внешности. Более того, потратил на это немало сил, тщательно побрился и отмыл грязь. Совсем неплохо для парня, который несколько дней назад представлял собой обгоревшие кости и пепел.
Очевидно, в его сознании промелькнуло несколько вариантов бездарного вранья, но он от них отказался.
— Я не знаю, — наконец ответил он.
— Лес так далеко не планировал? — спросил я. — Или ты ничего не знаешь о его планах?
Брент покачал головой.
— Что тебе нужно, Наварр?
Мне не показалось, что он хочет услышать ответ.
— Мне не нужно признание, — сказал я. — Основное мне известно. Лесу требовалось где-то спрятаться, когда ему пришлось покинуть свое убежище на озере Медина. Он пришел к выводу, что вы с ним близки по духу: провели вместе немало времени, тебе на все плевать, ты знаешь, что такое отчаяние. И еще ты попал в западню из-за Миранды.
Я подождал, не станет ли он возражать. Брент молчал.
— Лес пришел к тебе, и ты согласился пустить его на второй этаж своей квартирки. Вероятно, это произошло недели полторы назад?
Брент едва заметно кивнул.
— В какой-то момент Лес напился и совершил глупость. Он любил «колеса». Ему показалось, что он узнал таблетки в твоей аптечке — нечто очень похожее на его любимые наркотики. Он принял их и впал в диабетическую кому. Может быть, Лес умер не сразу. Возможно, некоторое время он находился в коме, и ты вскоре понял, что у тебя на руках умирающий человек-овощ. Лес уже придумал план, создал для себя новую личность, собрал деньги, чтобы начать новую жизнь. Человек среднего возраста, с деньгами, но без связей. Лес в них больше не нуждался, и ты решил взять их себе. Ведь у Брента Дэниелса не могло быть будущего, верно? И черт возьми, у него не было прошлого. Ты сжег тело Леса вместе со своей квартирой, и Брент Дэниелс исчез.
И вновь я мог судить только по глазам Брента о впечатлении, которое на него произвели мои слова. Его лицо сохраняло прежнее выражение, он выслушал меня молча, ничего не отрицая и не подтверждая. Или был так ошеломлен, что вообще лишился способности реагировать?
— Вот почему Лес так и не забрал свои пятьдесят тысяч из сарая, где хранилась его лодка. Он умер, ты же ничего не знал о деньгах. А о чем ты знал, Брент? К тебе в руки попали документы для новой личности Леса, нужно было только поменять пару фотографий — и перед тобой открывался новый мир. Тем не менее тебе требовался доступ хотя бы к некоторым счетам покойного мистера Мейсснера.
— Ты не хочешь уйти? — спросил он.
Не вызывало сомнений, что он ждал появления людей с наручниками.
— Нет, — ответил я.
Брент посмотрел на мое пиво. Его плечи опустились под тяжестью рюкзака.
— Нет?
Изумление. Недоверие. Я и сам испытывал похожие чувства, но продолжал качать головой.
— У тебя десять минут. Может быть, я считаю, что ты это заслужил, — с изумлением услышал я собственный голос. — Во всяком случае, куда в большей степени, чем Лес Сент-Пьер.
Сначала Брент не двигался. Потом решил проверить свою теорию и встал.
— Однако я должен кое-что узнать, — сказал я. — Получить ответ на один вопрос.
Он ждал.
Я сделал пару глотков пива и посмотрел в глаза Брента перед тем, как снова заговорил.
— Существует и другой возможный вариант сценария. Тот, в который мне не хочется верить. В том сценарии ты сам дал Лесу таблетки, прекрасно зная, какое действие они окажут на печень алкоголика. Лес был мертв гораздо дольше, чем день или несколько часов, — настолько долго, что ты смог осуществить свой план. Я все думаю про очистные контейнеры на вашем заднем дворе, один из новых сначала закопали, а потом выкопали снова перед самым пожаром. Очень не похоже на простое совпадение. Тут нечто большее.
Брент ждал.
— Скажи мне, что я ошибаюсь и все произошло случайно.
Брент покачал головой.
— Все произошло случайно, — едва слышно произнес он, поправил рюкзак и посмотрел мне в глаза. — Я не мог слышать, как поют мои песни. Я совершил ошибку, выпустив их на свободу. Когда Миранда исполняла по радио… — Брент сильно зажмурил глаза, как человек, который подносит дуло пистолета к виску.
— Ты опоздаешь на самолет, — сказал я.
Мне с трудом удалось произнести эти слова так, чтобы они звучали убедительно, будто я и не представлял себе другого выхода. Еще труднее было смотреть вслед его удаляющейся фигуре, однако я поступил именно так. Последнее, что я видел, была его ковбойская шляпа, пока мальчишка-латиноамериканец, сидевший на плечах у отца, не загородил его. Мальчишка широко раскинул руки, изображая самолет, окончательно скрыв от меня уходящего Брента.
