— Спасибо, миссис Гловер.
— Вам что-нибудь подать, деточка?
— Нет, спасибо.
Бетти не вышла ко мне, пока миссис Гловер не удалилась. Увидев ее, я сразу понял почему: глаза у нее распухли, лицо побледнело; она съежилась, как обиженный зверек, который ждет, что его вот-вот опять обидят. Бетти отступила, пропуская меня в комнату, и закрыла за собой дверь. Я очутился в обычной рабочей комнате молодой женщины — с веселыми ситцевыми занавесками, репродукциями Шагала и ломящимися от книг полками.
— Ник дал о себе знать, — сказала Бетти, повернувшись спиной к окнам, и показала на оранжевый телефон на письменном столике. — Но вы ничего не расскажете отцу, правда?
— Он и сам обо всем догадывается, Бетти.
— Но вы больше ничего ему не скажете?
— Разве вы не доверяете отцу?
— В общем-то, да. Но прошу вас, не передавайте ему наш разговор.
— Сделаю все возможное. Но больше ничего не могу вам обещать. У Ника неприятности?
— Да, — она опустила голову, и светлые волосы упали ей на лицо. — Мне кажется, он хочет покончить с собой. А если он покончит с собой, мне незачем жить.
— Он не говорил, почему?
— Он сделал нечто ужасное, так он мне сказал.
— Скажем, убил человека?
Она откинула волосы назад и пронзила меня взглядом, полным ненависти.
— Как вы можете так говорить?
— Вчера на побережье убили Сиднея Хэрроу. Ник упоминал о нем?
— Разумеется, нет.
— Что он вам говорил?
Она с минуту молчала, припоминая.
— Что он заслуживает смерти. Что он подвел меня и родителей, — медленно пересказывала она, — и что он никогда в жизни не осмелится посмотреть нам в глаза. А потом попрощался со мной — попрощался навсегда. — И тут на нее напала нервная икота.
— Давно он вам звонил?
Она посмотрела на оранжевый телефон, потом на часы.
— Около часу назад. Но мне кажется, с тех пор прошла вечность.
Она рассеянно прошла в глубь комнаты и сняла со стены фотографию в рамке. Я подошел сзади и заглянул через ее плечо. Она держала увеличенную копию того снимка, который лежал в моем кармане. Того самого, что я нашел в номере Хэрроу в «Сансете». И тут только я заметил, что, хотя молодой человек на фотографии улыбается, глаза у него грустные.
— Насколько я понимаю, это Ник, — сказал я.
— Да. Это его фотография для выпускного альбома.
Она не без торжественности водрузила фотографию на стену и отошла к окну. Я последовал за ней. Она смотрела через дорогу на белый фасад чалмерсовского особняка, на наглухо закрытые двери.
— Не знаю, что мне делать.
— Мы должны его найти, — сказал я. — Он сказал вам, откуда звонит?
— Нет.
— А что еще он говорил?
— Больше ничего не помню.
— Он не говорил, как он собирается покончить с собой?
Она тряхнула головой — волосы снова закрыли ее лицо — и ответила почти беззвучно:
— Нет, на этот раз не говорил.
— Вы хотите сказать, что говорили об этом уже не первый раз?
— Не совсем так. И вы не правы. Ник не бросается словами.
— Я тоже. — Но мне стало обидно за Бетти: это ж надо вытворять такое с девчонкой! — А какие разговоры он вел раньше и что тогда делал?
— Когда у Ника начиналась депрессия, он часто говорил о самоубийстве. Да нет, он не угрожал самоубийством. Просто говорил о разных способах и методах. Он от меня никогда ничего не скрывал.
— Пора бы и начать.
— Вы говорите, точь-в-точь как отец. Вы оба предубеждены против него.
— Грозить самоубийством — жестокая вещь, Бетти.
— Если любишь, нет. В подавленном состоянии человек ничего не может с собой поделать.
Я не стал спорить.
— Вы хотели мне рассказать, как он намеревался покончить с собой.
— Да вовсе он не намеревался. Просто рассуждал об этом. Если застрелиться, говорил он, слишком много крови, таблетки — ненадежны. Лучше всего просто уплыть в море. Но искушение повеситься, говорил он, самое сильное.
— Повеситься?
— Он мне говорил, что с детства думает об этом.
— Откуда такое?
— Не знаю. Его дед был судьей Верховного суда, в городе его называли вешателем — поговаривали, будто он любил выносить смертные приговоры. Может, это повлияло на Ника, знаете, от противного. Мне доводилось читать и о более странных вещах.
— Ник когда-нибудь говорил вам о том, что среди его предков был судья-вешатель?
Бетти кивнула.
— А о самоубийстве?
— Многократно.
— Веселый кавалер, нечего сказать.
— Не жалуюсь. Я люблю Ника и хочу быть ему полезной.
Я начинал понимать девушку, и чем лучше я ее понимал, тем больше она мне нравилась. Я и раньше замечал, что у вдовцов обычно вырастают на редкость самоотверженные дочери.
— Вернемся к его телефонному звонку, — сказал я. — Постарайтесь вспомнить, Ник не упоминал, где он сейчас находится?
— По-моему, нет.
— Не спешите с ответом. Сядьте у телефона, подумайте.
Она опустилась на стул у письменного стола и положила руку на аппарат, словно вынуждая его молчать.
— В трубке слышался шум.
— Какого рода шум?
— Подождите минуту. — Она подняла руку, требуя тишины, и стала вслушиваться. — Детские голоса, плеск воды. Знаете, как в бассейне. Скорее всего, он звонил из автомата Теннисного клуба.
Хоть мне и случалось наведываться в Теннисный клуб, женщину за конторкой я видел впервые. Но она знала Бетти Тратвелл и тепло приветствовала ее.
— Мы вас теперь почти не видим, мисс Тратвелл.
— Я ужасно занята последнее время. Ник сегодня был у вас?
— По правде говоря, был, — неохотно ответила женщина. — Он пришел около часу назад, зашел ненадолго в бар. И вышел оттуда в нехорошем виде.
— Вы хотите сказать, что он был пьян?
— К сожалению, да, мисс Тратвелл, раз уж вы спросили. И та женщина, блондинка, которую он привел, тоже была под мухой. Когда они ушли, я выдала Марко по первое число. Но он сказал: я и отпустил-то всего по две рюмки на брата. Он сказал: дама уже явилась навеселе, а мистер Чалмерс и вовсе пить не умеет.
— Верно, — согласилась Бетти. — А кто эта женщина?
— Я забыла, как ее зовут... Он один раз уже ее приводил. — Она заглянула в книгу записи посетителей, лежавшую перед ней и сказала — Джин Свейн.
— А не Джин Траск? — спросил я.
— Скорее, похоже на Свейн, — подвинув ко мне книгу, она ткнула алым ногтем в строчку, где Ник написал свою фамилию и фамилию своей дамы. Я не мог не согласиться, скорее, похоже на Свейн. Местом жительства гостья назвала Сан-Диего.
— Дама довольно крупная блондинка с хорошей фигурой, лет сорока?
— Совершенно точно. Фигура хорошая, — добавила она, — если вам нравятся дамы в теле.
Сама она была на редкость тощая. Мы с Бетти направились в бар верхней галереей, огибающей бассейн. Дети все еще плескались в воде. Кое-где по углам растянулись в лонгшезах взрослые, ловя нещедрое январское солнце.
Бар был пуст, только двое мужчин замешкались с ленчем. Мы с барменом кивнули друг другу. Марко, проворный смуглый коротышка в красном жилете, хмуро подтвердил, что Ник здесь был.
— По правде говоря, я попросил его уйти.
— Он много выпил?
— Только не у меня. Я ему отпустил два виски, так что вам не подвести меня под статью. А что он натворил? Разбил машину?
— Надеюсь, нет. Я пытаюсь его найти, пока он что-нибудь не натворил. Не знаете, куда он поехал?
— Не знаю, скажу вам только одно: он был зол как черт. Когда я отказался отпустить ему третью рюмку, он полез на меня с кулаками. Пришлось пригрозить ему кием. — Марко полез под стойку и вытащил оттуда отпиленный кусок тяжелого кия в полметра с лишком длиной. — Негоже, конечно, так поступать с членом клуба, но у него был револьвер и я хотел, чтобы он поскорее убрался. Будь на его месте кто другой, я бы вызвал шерифа.
— У него был револьвер? — спросила Бетти жалким тоненьким голосом.
— Ага, в кармане куртки. Он его не вытаскивал, но такой большой револьвер не спрячешь. — Перегнувшись через стойку, Марко заглянул Бетти в глаза. — И скажите ради бога, мисс Тратвелл, какая муха его укусила? За ним раньше ничего подобного не водилось.
— У него неприятности, — сказала Бетти.
— А эта дамочка не имеет отношения к его неприятностям? Ну, та блондинистая дамочка? Ох, и здорова пить. И его еще подбивает на выпивку, вот что скверно.
— Вы не знаете, кто она, Марко?
— Нет. Но от таких только и жди беды. Не возьму в толк, зачем он с ней спутался.
Бетти направилась к двери, но на полпути повернулась к Марко.
— Почему вы не отняли у него револьвер?
— Не в моих правилах валять дурака с оружием, мисс. Не по моей это части.
Мы с Бетти пошли на стоянку за машиной. Клуб стоял на берегу узкой бухточки, и на меня сразу пахнуло морем. Этот резкий запах, запах сырости и водорослей, вызвал в моей памяти берег, где я нашел Сиднея Хэрроу.
Мы с Бетти сидели молча, и, пока машина преодолевала длинный пологий склон, наверху у которого помещалась «Монте-Виста», каждый был погружен в свои мысли. Молодой человек в конторке узнал меня.
