— Он здесь, в Калузе, — сказала Сьюзен.
— Чудесно, — ответил я, про себя желая, чтобы его проглотил крокодил.
— Он всегда так любил Джоанну, — пропела она нежно.
Я ждал.
— Он приехал только на уик-энд, — продолжала она.
Я ждал.
— Я помню, что ты не виделся с Джоанной с семнадцатого числа, и я знаю, что этот уик-энд твой, Мэтью, но ты всегда был таким благородным человеком — я удивлюсь, если ты не позволишь Джоанне остаться со мной на этот уик-энд, ей очень хочется увидеться с дядей. Он проделал такой длинный путь от Чикаго, Мэтью, он будет так расстроен, если не увидит…
— Согласен.
Не знаю, почему я так легко согласился. Думаю, потому что мне не хотелось объяснять Джоанне появление синяков вокруг глаз, а главное, потому что не хотелось говорить о разрыве с Дейл. Самое трудное было сказать ей об этом.
— При условии, что я смогу видеть ее следующие два уик-энда подряд.
— О, конечно. Ты ведь не думаешь, что я хочу лишить тебя свиданий с ней, нет?
Я ничего не ответил. Сиротка не отказала бы мне ни в чем, Ведьма не дала бы и глотка воды в центре Сахары.
— Тогда договорились? — спросила Сьюзен. — Значит, на этот раз она останется дома?
Меня возмутило, что Сьюзен называет свое жилище «домом», даже притом, что это было законное место жительства моей дочери. Я хотел бы думать, что, когда Джоанна была со мной, именно мой дом был для нее настоящим «домом».
— За мной будет следующая неделя и еще одна, — предупредил я.
— Согласна, — не возражала Сьюзен. — О Мэтью, я так тебе признательна. Я передам Джерри от тебя привет.
Этого я не собирался делать.
— Передай Джоанне, что я позвоню ей на будущей неделе.
— Передам. И, Мэтью… — Ее голос звучал почти обольстительно. — Спасибо тебе, Мэтью, действительно спасибо.
Я зримо представил себе, как она аккуратно кладет трубку на место, хотя щелчок прозвучал так, будто трубку швырнули. Я вздохнул — по-моему, я всегда вздыхал после разговора со Сьюзен — и набрал номер ранчо Мак-Кинни, который дал мне Блум.
Если вы не знаете, что такое сорок первая федеральная дорога, вы не жили в Соединенных Штатах Америки и не знаете, что такое скоростная автострада, которая красной линией пересекает страну и отравляет все вокруг. Такой была Тамайами-Трейл: грязная дорога врезалась в пальметто[1] и пальмы, и их дни ушли навсегда. Сегодня сорок первая магистраль — это четырех-, а местами шестирядная железобетонная дорога, протянувшаяся на много-много миль, с универмагами самообслуживания, магазинами подарков, мойками автомобилей, заправочными станциями, пиццериями, мебельными складами, детскими комнатами, аукционными залами, автомобильными торговцами, торговыми аллеями, передвижными театрами и разными мелкими магазинами, торгующими гипсовыми статуэтками, цитрусовыми, всевозможной одеждой, плетеными столиками и садовым инструментом, сигаретами и пивом (со скидкой, если вы берете ящик), стереосистемами, лампами, пылесосами, пишущими машинками, сторожевыми устройствами, бассейнами для плавания, играми, литературой и… товарами для секса. Короче, сорок первая дорога — типичный американский базар вдоль скоростной автострады, безобразный, ревущий и безвкусный. Зимой к этому шуму и беспорядку добавлялся рев автомобилей, ездящих без государственной лицензии. Исконные жители Флориды (то есть те, кто живет здесь круглый год) всегда с нетерпением ждут Пасхи. В августе автомагистраль сравнительно пустеет. Я добрался из центра Калузы до Тимукуэн-Пойнт-роуд за десять минут.
На восток от сорок первой дороги пейзаж резко меняется. К Ананбургу ведет двухрядная асфальтированная дорога. Она проходит мимо разбросанных строительных площадок со скромными домиками на маленьких участках, а затем мимо бывших фермерских земель, ставших теперь государственной собственностью. Превращение в государственную собственность выразилось в том, что осушили большое озеро, продали землю вокруг него по пять тысяч долларов за акр и построили роскошные дома по двести пятьдесят тысяч долларов. Проехав всего шесть миль на восток от сорок первой автострады, вы попадете в настоящую сельскую местность, остаток того, чем была Калуза всего тридцать-сорок лет назад.
Я оказался среди цитрусовых деревьев, отъехав всего на восемь миль от шума и суеты сорок первой федеральной дороги, среди фермерских угодий. В пятнадцати милях от центра Калузы неожиданно появились коровы, пасущиеся на пастбищах по обеим сторонам дороги, трава за пальметто, казалось, простирается бесконечно до слияния с небосводом. Небо уже становилось серым, предвещая дождь в ближайшее время, который действительно пошел чуть позже. Я чуть не пропустил деревянные столбы с перекладиной, откуда свешивалась красная вывеска с черной надписью «Ранчо „М. К.“», резко затормозил, с опозданием взглянув в зеркало заднего обзора, и направил «гайа» в открытые ворота по узкой подъездной грунтовой дороге. Я проехал уже около полумили, когда увидел движущийся навстречу красный грузовой пикап. Я остановил «гайа», пикап тоже замедлил движение и замер. Сбоку машины были видны черные буквы «М. К.». Дверца у сиденья водителя открылась, и мужчина с ружьем в руках спрыгнул на дорогу. Он представлял собой нечто среднее между Чарли и Джефом. Немного выше шести футов, широкоплечий, с тонкой талией, в поношенных джинсах, красной клетчатой рубашке и грязных ботинках; соломенная шляпа сползла на затылок, открыв прилипшую ко лбу прядь темных волос. Черные усы и темные глаза под цвет им, черные брови, кожа, обожженная солнцем до коричневого цвета. Ремень украшала большая вычурная латунная пряжка, из левого кармана рубашки свешивалась бечевка от сигаретного ящика.
— Помочь вам, мистер? — Он направил на меня ружье.
— Мое имя Мэтью Хоуп. — Я оторопел от такого приема. — У меня назначена встреча с миссис Мак-Кинни.
Он ничего не ответил.
— Я звонил ей сегодня утром. Мы договорились встретиться в час. — Я посмотрел на часы. — Сейчас около этого.
Он все еще не произнес ни слова.
— Поднимите, пожалуйста, вверх ваше ружье, — попросил я.
Он не пошевелился.
— Я адвокат, — пояснил я, — и должен встретиться с ней по поводу ее сына.
Он все еще не убрал ружье.
— Джека Мак-Кинни, — добавил я.
Он смотрел на меня, жуя жвачку. Челюсти работали, глаза рассматривали меня, ружье целилось прямо мне в грудь.
— Я вел его дело о недвижимости.
Не отвечая мне, он вернулся в пикап, взял лежавшее на переднем сиденье переговорное устройство, сказал что-то, послушал, еще что-то сказал и снова послушал. Внезапно я обратил внимание на мух, бесшумно летавших вокруг: где скот, там и мухи. Он снова выпрыгнул из пикапа, ружье теперь свободно болталось справа.
— Миссис Мак-Кинни сейчас на Крукед-Три, но Санни разрешила вас впустить.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Советую быть поосторожней в наше время. — Таким образом он извинился за вооруженную встречу.
Я просто кивнул ему и снова завел машину.
— Она в большом доме, — крикнул он мне вдогонку, — то есть Санни. Большое белое здание слева в конце дороги.
Я покатил по узкой грунтовой колее туда, где большой белый, обшитый досками дом возвышался над расположенным рядом домом поменьше, тоже выкрашенным в белый цвет. Тут же находился сарай красного цвета и передвижной дом-прицеп, не крашенный со времен великого потопа. Большой дом располагался под сенью высоких старых дубов. Другие постройки были разбросаны вперемешку с пальметто и капустными пальмами. Насколько видел глаз, нигде не было типичных для этих мест тропических растений: африканские тюльпаны не радовали глаз своими ворсистыми кремовыми цветами, не было розовых или пурпурных бугенвиллей или стелющихся лантанов. Если не считать тонкокожих капустных пальм и пальметто, это ранчо вполне могло находиться в Техасе или Колорадо. Я поставил машину около двух ржавеющих газовых баллонов, на одном из которых было написано «Освинцованный», а на другом — «Неосвинцованный», и пошел к большому дому. Над входом был портик, к нему вела небольшая лесенка. Деревянная дверь позади решетчатой была открыта. Я постучал.
— Войдите, — прозвучал голос.
Я отворил решетчатую дверь.
— Я здесь, — сказала девушка.
«Здесь» оказалось оранжереей, расположенной позади постройки. Убожество естественной растительности снаружи с избытком возмещалось тем, что росло в оранжерее. Куда бы я ни посмотрел, везде было буйное цветение красок: розовые орхидеи соперничали с африканскими фиалками, красные глоксинии торжествовали над желтыми хризантемами, бело-желтые солнышки маргариток склонялись под закатными лучами пламенеющих фиалок. Когда я вошел, светловолосая девушка в обрезанных джинсах и фиолетовой майке-топ опрыскивала одну из орхидей, стоя спиной ко мне. Не оборачиваясь, она сказала:
