В заметке сообщались детали этого подвига, и я медленно и внимательно прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.
Я снова сложил газету, положил ее туда же, где нашел, и задвинул ящик.
Записка, отпечатанная на машинке… Что — то в ней было странное, такое, что я не мог сразу определить, но что нужно было объяснить. Не имея ясного представления о том, зачем я это делаю, я тем не менее вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала мне Мод Слокум, развернул и положил его на стол рядом с машинкой. «Дорогой мистер Слокум», — начиналось оно. Это было как память о чем — то, что я слышал очень давно. Еще до войны я услышал: «Лилии, источающие запах гнили, хуже, чем простая сорная трава». Скоро такой запах будет источать тело женщины, лежащей на полу… письмо? о ней? Какое теперь значение имеет это письмо?
Мое внимание сосредоточилось, однако, на первом слове: «Дорогой». Я перевел взгляд на бумагу в каретке пишущей машинки: «Дорогой мой», потом всмотрелся в письмо на столе. Два «дорогих» были абсолютно одинаковы: заглавная «Д» каждого из них немного отступала от ряда других букв в строке, а у «р» был едва заметен разрыв в середине изгиба. Хотя я не эксперт по сличению шрифтов пишущих машинок, но мне показалось, что предсмертная записка Мод Слокум и письмо, адресованное ее мужу, напечатаны на одной и той же машинке.
Я пытался понять смысл, который мог крыться за этим сходством. Но тут раздались тяжелые шаги за дверью, которую я взломал, и вошел Надсон. Я стоял и смотрел на него, как хирург изучает лежащее под ножом животное, которое подвергнется вивисекции. Надсон смотрел не на меня. Он увидел тело Мод на полу, его всего согнуло, и он почти упал, но взял себя в руки и выпрямился. Прислонился к дверному косяку. Одетый в форму полицейский заглянул через его плечо в комнату. Надсон почти захлопнул дверь перед носом своего подчиненного.
Он повернулся ко мне. Кровь отхлынула от его лица, и кожа приобрела грязно — желтый оттенок.
— Мод мертва? — Звук обычно мощного голоса был слабым и болезненным.
— Стрихнин действует быстро.
— Как вы узнали, что это стрихнин?
— Взгляните на нее. И, кроме того, в пишущей машинке оставлена записка. Думаю, она предназначалась для вас.
Он еще раз посмотрел на лежащее тело.
— Дайте мне записку.
Его плечи не отрывались от дверного косяка.
Я вытянул из машинки листок и передал ему.
Он прочитал его про себя, перечитал еще и еще раз вслух; его тяжелые губы медленно выговаривали слова. На лице проступил пот, собираясь в морщинах, словно слезы.
— Почему она захотела покончить с собой? — Усилие, которое он приложил для того, чтобы спросить об этом, исказили линию рта, которая, казалось, уже не сможет больше вернуться в нормальное положение.
— Это я должен спросить у вас об этом. Вы знали ее лучше, чем я.
— Я любил ее. Это правда. Думаю, она меня не любила… Недостаточно любила.
Горе заставляло его выговариваться, забыв, что я был здесь. Забыв, кто я. Сейчас он забыл, наверное, кто он сам.
Медленно он все это вспомнил. Войска перегруппировались и плотным кольцом встали вокруг каменной крепости — его эгоизма. Я увидел, как тяжелая мужская гордость приливала к его лицу, выпрямила рот, скрыла наполнившую глаза боль. Он сложил предсмертное письмо Мод и спрятал его в карман.
— Я только что вошел. Мы ни о чем не говорили. Вы не находили записку, — и с этими словами Надсон похлопал по карману.
— И вы — Георг Шестой, король Англии. А не экс — лейтенант Надсон из чикагской полиции.
Он сумел пересилить себя, оторваться от двери, придвинуться ко мне и правой рукой, схватив лацкан моего плаща, попытаться тряхнуть меня.
— Вы сделаете так, как я сказал!
Я легко сбросил его руку. Но при этом письмо, которое я держал, выскользнуло из пальцев и упало на пол. Он быстро наклонился, поднял его. — А это что?
— Это письмо. Из — за него меня и наняли. Оно было напечатано на той же машинке, что и предсмертная записка. Подумайте над этим… Когда закончите, поразмышляйте еще вот над чем. Ваш парень, Фрэнкс, получил пять сотен за информацию, что я еду сюда вместе с Ривисом. Ему заплатил Уолтер Килборн. Я могу назвать главаря этой группы линчевателей, он из людей Килборна.
— Вы слишком много говорите, Арчер.
С нетерпеливым ворчанием он прочел письмо, затем смял его и положил в карман, к другому.
— Вы уничтожаете улики?
— Я сказал, что вы говорите слишком много. Я буду разбираться со всеми уликами, что здесь находятся.
— Не надолго… Если угодно, можете принять это мое замечание как угрозу.
Он придвинулся ко мне снова.
— Кто кому угрожает? Вас мне уже хватит, Арчер. Можете теперь отправляться из города. Из моего города!
— Я остаюсь.
Лицо Кнудсона пылало. Какой все же неприятный запах, как у плотоядного животного, шел от хулигана — полицейского!
— Вы отправитесь из города сегодня же, сейчас же, ночью и не вернетесь больше сюда. Никогда! Я надолго могу вас упечь, Арчер. Вы ведь, например, насильно перевезли Ривиса через границу штата Калифорния: вы знаете, сколько за это полагается по закону?
Да, я сам связал себя и передал ему вот такого, связанного. Из глаз моих просочилась горькая влага и тоже загорелась на лице.
Его правая рука скользнула под пальто, за пистолетом в наплечной кобуре.
— Так уходите или остаетесь?
Я ничего не ответил, открыл дверь, прошел мимо. В невообразимой суматохе проносились у меня в голове картины погонь, разговоров, часы ожиданий.
Для Надсона надо подготовить другое место и другой час. Я за это возьмусь. Обязательно.
Внизу, у лестницы меня встретила миссис Стрэн.
— Мистер Арчер, кто — то хочет поговорить с вами по телефону. Какая — то женщина. Она уже довольно давно ждет у телефона, но мне не хотелось прерывать вашу беседу с начальником полиции.
— Правильно, — сказал я. — Это было бы государственным преступлением. Экономка посмотрела на меня непонимающе:
— Думаю, что она все еще у аппарата. Она сказала, что подождет… Как вы себя чувствуете, мистер Арчер? — вдруг спросила миссис Стрэн.
— Прекрасно, прекрасно.
В голове была гудящая пустота, а на дне желудка — плотный прокисший комок… Дело, которое я расследовал, отобрали у меня как раз в тот момент, когда оно начало распутываться. Я чувствовал себя прекрасно.
Я взял трубку:
— Арчер слушает.
— Пожалуй, вам не стоит отрубать мне голову за этот звонок. Вы спали?
— Голос сладко тянулся, словно дым от благовоний: Мэвис Килборн меня жалела, она готова была расплакаться от сочувствия ко мне.
— Да, мне снились кошмары. Мне снилась некая размалеванная девица, которая оказалась… карманным вором. А зовут ее — Несчастье.
Мэвис засмеялась: так звенит — позванивает горный ручей.
— Я не залезаю в чужие карманы. И я не та девица. В конце концов, я взяла то, что мне принадлежало… У вас не очень хорошее настроение, не ошибаюсь?
— Если сможете, докажите мне то, что сказали. Кстати, как вы узнали, что я здесь?
— Очень просто. Я звонила к вам домой и на работу, в Лос — Анджелес.
Мне дали этот телефон. Я не знаю, где вы находитесь, знаю только, что в Нопэл — Велли. А я вот в Куинто.
В разговор вклинился телефонист на линии, попросил еще десять центов. В трубке ясно послышался звон падающего жетона.
— У меня кончаются монетки, — сказала Мэвис. — Не могли бы вы приехать в Куинто, поговорить со мной?
— В три часа утра? Что за спешка? К тому же у меня в кармане ничего нет, кроме пистолета.
— Сейчас три тридцать. — Из трубки донесся шелест, сопровождавший ее зевок. — Я мертва.
— Не вы одна.
— И была бы очень рада, окажись у меня пистолет… Возможно, он понадобится вам…
— Для чего?
— Я не могу… по телефону. Мне нужно… чтобы вы кое — что сделали для меня. Согласны считать меня своим клиентом? — Снова раздался гудок на телефонной линии.
— У меня уже есть клиент, — соврал я.
— А вы не смогли бы работать для двоих? Я не гордая.
— Зато я гордый.
Она понизила голос:
— Я знаю, что с моей стороны очень некрасиво играть на ваших чувствах, Арчер. Но я должна была… Я сожгла тот фильм — и ничего не взорвалось…
— Забудьте о том, что было вчера. Неприятности могут случиться завтра.
— Вы мне действительно нужны, Арчер. Я не могу разговаривать голосом напуганной жертвы, но я правда боюсь.
— Чего?
— Я же говорю, что не могу… вот так, издали. Приезжайте в Куинто, и тогда я скажу. Пожалуйста, приезжайте.
Мы с Мэвис продолжали ходить по замкнутому кругу.
— Где вы находитесь?
— Сейчас на пляже, около ресторанчика, но лучше я встречу вас в другом месте. В гавани, знаете, там стоит такой большой столб…
