Справедливость требует признать, что Храповицкий тоже не светился радостью. Возможно, он ждал, что я подойду к нему первым и попытаюсь объясниться. Я же в своем нынешнем подавленном настроении не видел в этом особого смысла. Во-первых, у нас была разная оценка того, что произошло, и, зная его упрямство, я не рассчитывал его переубедить. А во-вторых, зная свое упрямство, я опасался, что, начав с покаяния, я, как это часто бывает, разойдусь и наговорю много лишнего.
Храповицкий собрал нас утром в пятницу.
— Губернатор подписал наш проект! — довольно хмуро объявил он, стараясь не смотреть в мою сторону. — И направил его на одобрение в областную думу. Даже не знаю, радоваться ли нам по этому поводу или плакать.
Я понимал причины его раздражения. Назначая на этот проект вместо нашего человека кого-то из своих ставленников, губернатор отодвигал нас от нашего же детища, сохраняя финансовые рычаги под своим контролем. Теперь уже не Лисецкому предстояло кормиться из наших рук, а нам — из его. Это было вдвойне обидно, поскольку весь план был придуман и подготовлен нами.
И все-таки я считал подписание проекта победой. Пусть даже не такой сокрушительной, как хотелось бы мне и Храповицкому.
— Наконец-то! — не удержался я от восклицания. Храповицкий метнул на меня быстрый взгляд и тут
же отвел глаза.
— А о каком проекте речь? — с любопытством осведомился Вася. — Я как-то пропустил.
Виктор зевнул, прикрыв рот рукой. Храповицкий скептически посмотрел на своих партнеров.
— Это ничего, что я вас отвлекаю? — поинтересовался он.
Виктор не отреагировал на издевку.
— Ну что ты сердишься, — виновато забубнил Вася. — Я закрутился. Можно же все объяснить по-человечески.
— И знаете, кого он хочет поставить во главе проекта? — продолжал Храповицкий, не обращая на него внимания, по-прежнему мрачно. — Нашего лучшего друга Плохиша!
Вася аж подпрыгнул.
— Ну, это уж, блин, совсем на фиг! — возмущенно воскликнул он. Считая себя европейцем до мозга костей, он всегда проявлял брезгливое отношение к бандитам.
Впрочем, сейчас был поражен даже Виктор, вечно напускавший на себя равнодушный вид.
— Он что, окончательно рехнулся?! — подал он голос. — Никогда не считал его умным человеком, но подобной дури не ожидал даже от него. Плохиш же вообще не соображает в сельском хозяйстве! Он только и умеет, что воровать да отнимать! Не говоря уже о его уголовном прошлом! Идиотизм! Зачем Лисецкому такой скандал?
— Скандал его не пугает, — поморщился Храповицкий. — Он хозяин области, силовики и пресса у него в кармане. Депутаты прыгают перед ним на задних лапках. Он уверен, что все проглотят и не такое! Другой вопрос, почему он выбрал именно Плохиша?
— А чем это чревато для нас? — обеспокоенно спросил Вася.
— Сокращением наших прибылей вдвое! — немедленно отозвался Виктор, прежде чем Храповицкий успел ответить. — Это, как минимум! Плохиш будет грести под себя все что можно и бегать напрямую к губернатору!
Храповицкий впервые за весь разговор повернулся ко мне. Я бы не назвал его взгляд дружелюбным. Кажется, он собирался разразиться упреками, но в последнюю минуту сдержался.
— Нам предстоит выработать новую линию, — проговорил он сердито. — Есть какие-нибудь предложения?
С моей точки зрения, вопрос был риторическим. От Васи могло последовать только предложение выпить. А Виктор предпочитал дожидаться, пока выскажусь я, чтобы обрушить на меня поток критических замечаний. Я же, в силу изменившихся обстоятельств, был лишен права голоса. То есть я, конечно, мог обнародовать свое мнение, но рассчитывать на то, что оно будет одобрено, в моем положении было бы глупо.
Минуты две в кабинете висела пауза. Храповицкий по-прежнему не сводил с меня взгляда.
— Ситуация новая для нас, ее нужно обмозговать, — сказал, наконец, Виктор.
Храповицкий фыркнул. Он понимал, что ничего иного он не добьется, даже если Виктор и Вася примутся «мозговать» изо всех сил и будут заниматься этим в течение года.
— А ты что думаешь? — без обиняков спросил он меня. В его голосе звучал вызов.
Я понимал, что то, что я собирался произнести, будет встречено не самым доброжелательным образом. Тем более, что я и сам не был убежден в своей правоте. Но обсудить давно пришедший мне в голову вариант я полагал необходимым.
— У меня есть еще одно соображение, — осторожно заговорил я, ни к кому в отдельности не обращаясь. — Вам не кажется, что следовало бы пригласить к участию в этом проекте Ефима Гозданкера?
— Гозданкера?! — враждебно переспросил Храповицкий. — Если это шутка — то неудачная! Его-то, с какой стати?
— Это помогло бы выправить отношения, — пояснил я. — Ефим сейчас в опале и обижен на губернатора. Такую инициативу с нашей стороны он встретит с благодарностью. Так мне, во всяком случае, кажется. Из нашего главного врага он может превратиться в нашего союзника. По крайней мере на время…
— Никогда! — отрезал Храповицкий, не дав мне договорить. — Я не пойду на это! Вопрос стоит: или мы, или они! Я пытался сгладить противоречия, и ты был тому свидетелем. Он повел себя по-хамски!
— Это не совсем так, — попытался возразить я. Но он не хотел слушать.
— Он сам нарвался! — все больше заводился Храповицкий. — И я не отступлю! И если в ком-то есть колебания…
Он не закончил, окинув партнеров грозным взглядом. Вася поспешно расправил плечи, показывая, что он, Вася, колебаниям не подвержен.
— Я тоже ему не доверяю, — откликнулся Виктор. — Уж больно скользкий, гад. Если мы возьмем его в проект, он не станет нам другом. Он объединится с губернатором и Плохишом, чтобы переключить все денежные потоки на себя. Будет нам вредить исподтишка. И потом, нет хуже недобитого врага. Ефима надо дожимать.
— А вот это верно! — с готовностью одобрил Храповицкий.
Тема была закрыта. Мы поднялись и потянулись к двери.
— Останься! — услышал я за спиной резкую команду Храповицкого.
Я обернулся и убедился, что это адресовано мне.
Я вернулся и сел за стол совещаний, а Храповицкий остался за своим рабочим столом. Это означало, что он не собирается сокращать дистанцию.
— Почему ты сказал про Гозданкера? — требовательно осведомился он, подаваясь вперед. Его черные колючие глаза смотрели подозрительно.
Да, в интуиции ему было не отказать. Своим звериным чутьем он чувствовал, что в поездке между мной и Ефимом что-то произошло, но не понимал, что именно. Я, разумеется, не рассказывал ему о полученном предложении и не собирался. В этом было бы нечто от скрытого торга, который всегда казался мне недостойным.
Я, например, не люблю, когда мои женщины с гордостью повествуют мне о готовности других мужчин падать к их ногам. Не потому, что ревную, а потому, что, встречаясь с женщиной, я и без того подразумеваю, что нет в мире человека, который не отдал бы все, лишь бы оказаться на моем месте. Желая набить себе цену, они, напротив, понижают ее, поскольку все, что имеет цену, дешевле того, что бесценно.
Кроме того, мне впервые захотелось его проверить. Предсказание Ефима, сделанное в Амстердаме, не давало мне покоя. Сейчас Храповицкий ощущал себя полновластным хозяином моей судьбы. Мне было важно, чтобы свое решение он принял свободно, без всякого давления с моей стороны.
— Мне очень хотелось бы избежать войны с Гозданкером, — ответил я, спокойно выдерживая его взгляд. —Я не уверен, что некоторые из наших друзей не перебегут на другую сторону, если все закрутится всерьез.
— Ты подозреваешь кого-то конкретно? — живо откликнулся Храповицкий.
— Я исхожу из общих соображений, — уклонился я.
Конечно, я подозревал конкретно. И не одного человека. Но прямых доказательств у меня не было, а обвинять голословно я не хотел.
Храповицкий передвинул на столе бумаги и включил кнопку специального устройства, создававшего помехи прослушиванию.
— Я встречался с главным фээсбэшником области, — понизив голос, проговорил он. — Он предупредил меня, что налоговая полиция начнет нас трясти со дня на день. В этих условиях идти на уступки Гозданкеру означает показывать свою слабость. Не дождется!
Я вздохнул и пожал плечами, показывая, что подчиняюсь его решению, хотя и не согласен с ним.
— Какого хрена! — взорвался Храповицкий. — Неужели ты не мог, мать твою, поссориться с этим ублюдком Лисецким в другое время?!
— Володя, — терпеливо заговорил я. — Ты не хуже меня знаешь, что губернатор никогда не назначил бы меня руководить этим проектом. Он не допустил бы своей полной зависимости от* нас. Это же дважды два. Вся эта ссора была очередной театральной постановкой. Я давно его раздражал, он искал возможности укусить и бесился оттого, что ничего не может со мной сделать. Я не получаю от него денег и не ищу его ласк. И вот, наконец, ему представился повод. Может быть, вся сказка о моем назначении была всего лишь импровизацией. Должен признать, весьма талантливой. Потому что, если и на сей раз не удавалось задеть меня, то, по крайней мере, появлялся шанс стравить нас с тобой.
