— Не туда! В другую сторону!
Мы шли как шли.
— Назад! Тут вам не понравится, клянусь!
Стараясь двигаться как можно медленней, мы продолжали путь в полутьме. Ведь в городе пылает и сверкает столько огней, что даже ночью, даже на крыше доминирует все-таки темно-серый цвет: кое-что разглядеть можно. Впрочем, попадались и густо-черные участки — там, куда падали тени от труб и каких-то надстроечек, которые делают в Нью-Йорке линию горизонта такой прихотливой и изломанной. Посвечивая перед собой фонариками, мы искали то, что спрятал от нас Шеф. И нашли.
Так, на первый взгляд, ей было прилично за семьдесят. Мы осторожно потрогали податливое тело — жизнь покинула его уже давно. Холодное, окоченевшее, с переломанными костями, с высохшей кожей тело, из которого торчало не меньше пяти заостренных, зазубренных... Дротиков, что ли? Или длинных стрел? Салли торопливо отвернулась.
— Я же сказал: тут вам не понравится, — раздался голос из динамика.
Я отвел фонарь в сторону от трупа и оттолкнул Салли, заставив ее отойти на несколько шагов, и сам последовал за нею. Она припала ко мне, крепко вцепившись в меня, потом разжала кулачки — заломила руки, и голова ее поникла: подбородок коснулся стиснутых в замок пальцев.
— Ничего, сейчас пройдет, — шепнула она. — Может, он только и ждет, чтобы я шлепнулась тут без чувств и задержала тебя... Тогда ему легко будет справиться с нами.
Не исключено. Я выдернул пистолет, пошарил фонарем перед нами и вокруг. Никого. Снова двинулись вперед, хотя ноги у Салли явно подгибались. Потом я крикнул в микрофон:
— Эй! Скоро начнется церемония капитуляции?
— Боюсь, никогда не начнется. На самом-то деле я тебя не за этим сюда позвал. Потому и полиции нет. Вы хотели вдвоем меня взять. Верно? Выполнить свой долг перед согражданами? А? Мы друг друга уже успели изучить и понять... — Я нырнул во тьму, потянув за собой Салли. Следующая крыша была немного выше той, на которой мы стояли, и взобраться на нее было не так-то просто, — Я вам тут кое-что приготовил. Только не то, чего вы ждете, — не себя. Нет, не себя!
Перед нами возникла какая-то странная шевелящаяся масса. Я включил фонарик и увидел брезентовую сумку — нечто вроде армейского ранца, только поменьше. Я пнул его ногой, и он опрокинулся набок. Отодвинув Салли, я наклонился и дернул шнурок, стягивающий горловину. Верхний клапан открылся... И я невольно отпрянул — оттуда выскочило несколько крыс. Большая их часть оставалась в мешке. Придерживая его за горловину, я перевернул его и опорожнил. Еще с полдюжины этих тварей размером с хороший баклажан посыпалось на крышу. Заскрежетали челюсти. В оскаленных зубах крысы продолжали крепко держать добычу. Из мешка вылетело что-то круглое, покатилось вместе с вцепившимися в него крысами, оставляя на крыше кровавые сгустки. Две-три юркнули во тьму, но еще две остались, злобно огрызаясь друга на друга. Я поспешно выключил фонарь, чтобы Салли не увидела, из-за чего готова была начаться между ними схватка: на крыше лежала отрубленная и полуобглоданная голова ребенка — девочки, кажется. Но не успел.
Ее крик и голос Шефа раздались одновременно:
— А-а, вижу, вижу, вы не меня нашли. Что-то другое, да?
— Не ожидал от тебя такой прыти.
— Ты не видел ее раньше... Мамочка упорно и успешно делала из нее настоящую маленькую женщину. Она многое обещала, Джек. Из нее могла выйти такая, как Салли, как ее мамочка — никаких кастрюль, никакой плиты, о хозяйстве и речи нет... Это слишком убого, это недостойно будущей деловой женщины. Ее место — в кабинете менеджера какой-нибудь фирмы, ее имя — на дверной табличке. Мамочка ее воспитывала не для того, чтобы мужа ублажала и обед ему подавала. Не-е-ет, не для этого.
Внезапно, как вспышка, мне вспомнились слова Билли: «Он ненавидит женщин, предпочитающих строгий стиль». Я знал, что это озарение меня не подведет. Я понял, откуда брался этот нескончаемый ужас. Я опять мысленно сплюнул и выложил свой единственный козырь:
— Да ведь она была совсем ребенок... Ты попал бы к ней в подчиненные через много-много лет.
Рация молчала. Салли вопросительно поглядела на меня. Прикрыв микрофон, я шепнул:
— Кажется, зацепил, — и нажал кнопку. Рация ожила, и я поймал обрывок фразы:
— Да, Джек?
— Да-да. Ты ведь сам сказал: «Мы друг друга успели изучить и понять».
Раздался резкий, лязгающий щелчок — звук этот донесся и из динамика рации, и еще откуда-то. Потом он повторился — так, что в душной тьме что-то зазвенело. Я взвесил на руке пистолет, убедился, что рукоять удобно легла в ладонь. Салли, спиной прижимаясь к стене, озиралась по сторонам. Я спросил, заметила ли она что-нибудь. Нет, ничего. Я протянул ей фонарь: «Покрутись тут по крыше. Вернись к двери. Поиграй фонариками, как будто мы с тобой идем рядом. А я посмотрю, как его выкурить из его норы».
Кивнув, она достала из сумки пистолет — я отдал ей его перед тем, как отправиться сюда, зажала в одной руке вместе с фонариком и бесшумно отошла.
А я, стараясь держаться в темноте, двинулся туда, откуда донеслись эти лязгающие звуки.
— Давайте, давайте, — сказала рация. — Вдвоем будет не так страшно. Я ведь — маньяк, если помните...
Не обращая внимания на его слова, я пытался понять, где он затаился, и поэтому отвел рацию от уха, надеясь определить направление. Хоть бы он сказал что-нибудь. Нет. Тогда я попытался спровоцировать его:
— Ну что, больше ничего нам не подкинешь?
Снова раздались эти костяные щелчки. Я был на верном пути. Да. Впервые за все время он шевельнулся, и я засек его.
— Отлично, — шепнул я в микрофон рации. — Даже твоя начальница поняла бы, где ты, а уж я и подавно пойму.
Он выругался. Я слышал его и по «уоки-токи», и просто так. Он вскрикнул — вторая ошибка. По дюйму подкрадываясь к выходу на крышу, я завернул за угол чердака. И увидел Шефа. Скорчившись за скатом крыши, он следил за Салли, за ее манипуляциями с двумя фонариками, — следил и хихикал себе под нос. В руке у него был пистолет. Очень медленно я стал выдвигаться из-за угла, подбираясь к нему ближе. Но тут рука моя наткнулась на что-то невидимое в темноте. Это была человеческая нога.
Я резко повернул голову. На стене было распято тело девочки лет десяти-двенадцати, распято вниз головой. Впрочем, головы не было. Оно было холодным на ощупь, и только из промежности по вспоротому и обожженному животу струилось что-то теплое и липкое. Я нашел то, что не влезало в ранец с крысами.
Шеф взглянул в мою сторону. Я застыл в густой тьме, так и не успев отдернуть руку, попавшую в эту теплую слизь между ногами жертвы. Шеф поднял пистолет. Он был осторожен, предусмотрителен, насторожен — но еще не уверен, что ему не почудилось. Сделал несколько шагов и резко обернулся. Салли приближалась к месту действия. Он поглядел на мигающие огни фонарей, разгадав нашу уловку, а потом — опять в мою сторону.
Я прыгнул. До Шефа было слишком далеко, я не сумел схватить его. Он отпрянул, стал водить стволом пистолета, ища меня. Я довольно крепко приложился о крышу, но все же пополз вперед. Вспышка разорвала темноту, — пуля впилась в гудрон рядом со мной. Сделав нырок, я ударил его, и в ту же секунду прогремел второй выстрел, выбивший каскад искр — рикошет. Рукояткой своего револьвера я ударил его в поясницу, целясь в почки, и удар, судя по звуку, был точен. Он пронзительно вскрикнул и ударил меня по голове. Я успел перехватить его руку и ткнул его стволом в лицо, сломав ему нос. Вырвав руку, он снова замахнулся. Откачнувшись назад, я сказал:
— Не надо.
Он не послушался, и я нажал на спуск. Пуля попала ему в бок, но он не остановил занесенную руку. От удара я отлетел назад. Крыша тряслась от поспешных шагов, но определить направление я не мог. Пистолет выпал и валялся, наверно, где-то в темноте. Искать было некогда, я бросился вперед. Успев перезарядить, он выстрелил в меня еще раз, оцарапав мне голень. Но я был уже рядом, и мы вместе врезались в стену. Пальцы его разжались, оружие выпало.
Ухватив его за волосы, я стал методично бить его лицом о кирпичи, слыша чавкающие звуки — от носа, наверно, вообще осталось какое-то желе. Вывернувшись, он вцепился мне в горло, оскалясь, точно собирался пустить в ход и зубы. От этого толчка раненую ногу точно обожгло огнем. Стиснув челюсти, я ухватил его за ворот, несколько раз сильно ткнув кулаком. Раздался звук, какой производит, упав на пол, бумажный пакет молока.
Тут нас ослепил луч фонаря. Салли.
— Стоять! — Пистолет она держала так, чтобы на него падал свет. — Джек! Ты как?
— Нормально.
Я повернулся к ней. Шеф, задыхаясь, сползал по стеке. Взяв фонарик, я нашел оба пистолета. С улицы доносились возбужденные голоса: очевидно, наш пикник на крыше привлек чье-то внимание. Я очень надеялся, что возмущенные ночным шумом граждане обратятся в полицию. Шеф рассмеялся.
— Молодцы. — Лицо его было сплошь залито кровью: странно, что он вообще мог ворочать языком. Но дело было не в этом. Я слушал его. — Рано или поздно это случилось бы. — Шатаясь, он поднялся на ноги, привалился к стене. — Ну, подойди, подойди. Проверьте... Убедитесь, что у меня больше ничего нет. — Он закашлялся, сплюнул, снова рассмеявшись. — Кончайте скорее.
