Дэвид Лисс
Компания дьявола
В юности я не раз страдал от чрезмерной близости к игорным столам всех мастей и с ужасом наблюдал, как ее высочество Фортуна отдавала чьи-то деньги, необязательно мои, другому. Как человек бывалый, который готовился разменять третий десяток, я отлично знал, что нельзя позволять себе с головой окунаться в мир таких опасных вещей, как игральные кости и карты, этих орудий зла, — они сулят человеку надежду, а затем разбивают его мечты. Однако в редких случаях, когда кошелек мой наполняло чье-то чужое серебро, я делал исключение из этого правила. Если же этот кто-то задумал махинацию, которая гарантировала, что кость упадет или карты сложатся в мою пользу, так еще и лучше. Люди, которые придерживаются чересчур строгих моральных принципов, могут сказать, что получение преимущества столь бесчестным образом свидетельствует о том, как низко может пасть душа человека. Подобные люди сочтут, что мелкий воришка, душегуб или даже изменник родины лучше, чем мошенник за игорным столом. Возможно, так оно и есть, но я был мошенником на службе у щедрого покровителя, и это обстоятельство, по моему мнению, развеивало любые сомнения, если таковые были.
Я начинаю свое повествование с ноября 1722 года, когда прошло всего каких-то восемь месяцев после событий, связанных со всеобщими выборами, которые я описал в своем предыдущем рассказе. В начале того года грязные воды политики захлестнули Лондон, да и всю страну, и, схлынув, не сделали нас чище. Еще весной люди сражались, как гладиаторы, в услужении у того или иного кандидата, у той или иной партии, а осенью все выглядело так, будто ничего важного не произошло, а попустительство парламента и Уайтхолла продолжалось как ни в чем не бывало. Следующие выборы предстояли не ранее чем через семь лет, и люди уже не смогут вспомнить, что вызвало такой ажиотаж во время предыдущих.
Бурные политические события нанесли мне много ран, но моя репутация ловца воров в целом даже укрепилась. Обо мне писали в газетах, и хотя то, что могли обо мне сказать писаки с Граб-стрит, было по большей части совершенно непристойно, я стал знаменитостью и с тех пор не испытывал недостатка в клиентах. Безусловно, были и такие, кто предпочитал держаться от меня подальше, опасаясь, как бы предпринимаемые мною розыски не привлекли слишком много внимания, по скверному обыкновению. Но многим была по душе идея нанять человека, который бился на ринге, совершил побег из Ньюгейтской тюрьмы и не побоялся противостоять самым могущественным политическим силам во всем королевстве. Эти люди полагали, что раз парень способен на такое, он непременно найдет мерзавца, задолжавшего тридцать фунтов, узнает имя злодея, замышляющего похитить ветреную дочь, и отдаст в руки правосудия мошенника, укравшего часы.
Таковы были плоть и пиво моего ремесла, но ко мне обращались и с более необычными просьбами. Именно по этой причине я оказался в тот ноябрьский вечер в кофейне Кингсли, заведении, имевшем скверную репутацию, но в последнее время ставшем намного оживленнее. Кофейня Кингсли была игорным домом, который в прошлом сезоне приобрел популярность у бонтона и, возможно, будет пользоваться такой популярностью еще сезон или два. Жители Лондона не способны получать удовольствие от какого бы то ни было развлечения подолгу. Оно быстро им надоедает. Однако в настоящее время мистер Кингсли извлекает все преимущества, посланные ему счастливым случаем.
В дневные часы в заведении можно было выпить кофе или шоколада и почитать газету или послушать, как ее читают вслух. Однако после захода солнца только человек с железной конституцией мог внимать сухим словам. В зале было почти столько же шлюх, сколько и игроков. Причем необычайно миловидных шлюх. У Кингсли не найдешь больных или заморенных нищенок из Ковент-Гардена или Сент-Джайлса. Репортеры писали, что миссис Кингсли сама инспектировала девушек и допускала только тех, кто отвечал ее строгим требованиям. Тут же присутствовали и музыканты, игравшие веселенькие мотивчики, а неестественно худой акробат кривил свое походившее на маску смерти лицо всевозможными гримасами и изгибал свое скелетообразное тело в немыслимых позах при полнейшем равнодушии публики. Здесь подавалось посредственное вино — кларет, портвейн и мадера — разборчивым посетителям, слишком занятым, чтобы разбираться. Здесь же, что немаловажно, находилось и то, что их занимало, — игровые столы.
Мне трудно сказать, почему именно игровые столы Кингсли приобрели такую славу. Выглядели они точно так же, как в любом другом месте, но тем не менее лучшие люди Лондона давали своим кучерам адрес именно этого храма фортуны. После театра, оперы, раута или ассамблеи они направлялись именно к Кингсли. В фараона играли несколько высокопоставленных джентльменов из министерства и член палаты общин, больше известный своими щедрыми зваными вечерами, чем талантами законодателя. Сын герцога Н. проигрывал в пикет. Несколько оживленных франтов пытались обучить знаменитую комедийную актрису Нанс Олдфилд правилам игры в хазард, что, судя по всему, было непросто, ибо эта игра в кости была довольно запутанной. Великие здесь опускались, а низкие поднимались — и все это было крайне занятно, однако мои персональные склонности не имели в данном случае никакого значения. Серебряные монеты и банкноты у меня в кармане мне не принадлежали, и я не мог ими рисковать, подчиняясь собственным желаниям. Они предназначались для того, чтобы опорочить одного джентльмена, который унизил человека, по чьему поручению мне и предстояло состязаться в вероломстве и обмане.
Четверть часа я прохаживался по игорному дому, наслаждаясь светом бесчисленных канделябров и теплом, которое они давали. Зима в этом году выдалась ранней и суровой, снаружи стоял неимоверный холод, и все обледенело. Наконец, согревшись и воспрянув духом под воздействием музыки, а также смеха и заигрывания шлюх, я начал обдумывать свой план. Потягивая разбавленную мадеру, я стал искать глазами нужного мне человека, стараясь не привлекать к себе внимания. Сделать это было нетрудно — я разоделся как самый заправский щеголь, и если бы гуляки по соседству и обратили на меня внимание, они увидели бы лишь человека, желающего, чтобы его заметили, а это как ничто другое делает человека невидимым, не так ли?
На мне был камзол изумрудного цвета с золотом, расшитый до неприличия богато, жилет такого же цвета, но другого фасона, на котором сверкали медные пуговицы не менее четырех дюймов в диаметре. Бриджи были пошиты из тончайшего бархата, на туфлях было больше серебряных пряжек, чем блестящей кожи, а кружевные рукава напоминали мушкетоны в рюшах. Чтобы меня было и вовсе не узнать, на случай если встретится кто-то из знакомых, я надел массивный парик, какие были в моде в тот год у самых чванных господ.
Когда, как мне показалось, настал подходящий момент, я подошел к столу, где играл в качо нужный мне человек. Он был приблизительно одного со мной возраста, одет очень дорого, но в отличие от меня без рюшей и кричащих цветов. Его костюм был спокойного синего цвета, отделан красным кантом, со вкусом расшит золотой нитью и хорошо на нем сидел. По правде сказать, у него было привлекательное лицо, скрывающееся под париком с короткими завитками. С серьезностью ученого он посмотрел на три карты в своей руке и сказал что-то шлюхе, сидевшей у него на коленях. Она засмеялась, и я подумал, что именно так она завоевала благосклонность своего покровителя.
Это был Роберт Бейлор. Меня же нанял некий мистер Джером Кобб, которого Бейлор унизительно обыграл, причем исход игры, по мнению моего нанимателя, в большей степени объяснялся уловками, чем фортуной. Услышанная мною история разворачивалась следующим образом: проиграв значительную сумму денег, мой наниматель узнал, что Бейлор слывет игроком, который равно избегает как непредвиденности случая, так и дуэлей. Мистер Кобб, пользуясь своим исключительным правом джентльмена, вызвал Бейлора, однако Бейлор надменно извинился, не оставив ему ничего иного, как самому пойти на вероломство.
Ему понадобился человек, который мог бы служить его агентом в подобных делах, и он обратился к моим услугам — по его словам, исключительно благодаря моей репутации. Задание было простым. Согласно инструкциям мистера Кобба, я должен был сразиться с Бейлором в карты. Мистер Кобб нанял меня для этой цели, однако я не был единственным участником задуманной им игры. В нее также был вовлечен некий крупье игорного дома Кингсли, который должен был сделать так, чтобы я проигрывал когда захочу и, что еще важнее, выигрывал когда захочу. Унизив мистера Бейлора при максимальном числе свидетелей, я должен был шепнуть ему на ухо, дабы никто другой не услышал, что у мистера Кобба длинные руки.
