Том Харпер - Мозаика теней

После того как Запад пал, Византийская империя, столица которой находилась в великом Константинополе, в течение тысячи лет оставалась достойной преемницей Рима. Пик ее могущества пришелся на 1025 год, когда страной правил император Василий III, однако за годы правления дюжины его бездарных и продажных преемников империя ослабла настолько, что возникла угроза самому ее существованию. Именно в эту пору императорский трон занял энергичный молодой правитель Алексей Комнин, положивший конец интригам военной знати. Благодаря своим ратным подвигам и искусной дипломатии он сумел восстановить былую силу и славу Византии. Но враги окружали его со всех сторон. Турки-сельджуки, норманны, болгары, германцы и венеты постоянно угрожали внешним границам империи: многочисленные соперники, среди которых были и родственники Алексея, то и дело пытались свергнуть его с трона. Озабоченный успехами турок в Малой Азии, он обратился к Римскому Папе с просьбой прислать ему солдат для поддержки ослабевшего византийского войска. К его удивлению, впоследствии перешедшему в тревогу, он получил этих солдат: Папа выступил с призывом о первом крестовом походе, и десятки тысяч уроженцев Запада двинулись к Византии.

Византийцы говорили на греческом языке, но неизменно называли себя ромеями. Народы, жившие вне пределов империи, почитались ими за варваров.

Вооруженные топорами варвары появились возле моей двери уже под вечер. Солнце, скрывшееся за западными укреплениями, окрасило небо и землю в медно-красный цвет. Ветер совершенно стих, и многочисленные навесы стали такими же недвижными, как и высившиеся над ними башни и купола царицы городов. Из десятков окрестных церквей доносились приглушенные молитвословия. Весь день на улицах бурлила толпа, жители Византия[1] отмечали праздник святителя Николая и наблюдали за императорской процессией, которая проследовала через центр города; теперь же людская волна схлынула обратно в аркады и многоквартирные дома, откуда и появилась. Я сидел на крыше своего дома и разглядывал прохожих, неспешно попивая вино, поскольку очередной недельный пост закончился.

О прибытии варваров меня известила Зоя, младшая из моих дочерей. Я увидел краем глаза, как в проеме наверху лестницы появилось ее удивленное личико, обрамленное кудряшками.

— Тебя хотят видеть какие-то люди, — выпалила она на одном дыхании и, чуть подумав, добавила: — Великаны. Титаны. Три гиганта с огромными топорами. У одного из них огненно-рыжая борода, прямо как у Прометея!

Моя дочка всегда отличалась поэтическими наклонностями, а в последнее время они проявлялись особенно часто.

— В дверь-то они пройдут? — спросил я. — Или мне придется седлать крылатого скакуна и взлетать вверх, чтобы заглянуть им в глаза?

— Должны пройти, — ответила Зоя, немного подумав.

— А через проем, в котором ты сейчас стоишь?

— Наверное. Вот только лестница, пожалуй, не выдержит их веса. И тогда ты останешься на крыше на веки вечные.

— Ничего подобного. Они купят нам новую лестницу.

Личико Зои исчезло, и тут же в комнате, находившейся прямо подо мной, что-то загрохотало. Моя дочь, видимо, не преувеличивала: судя по тяжелой поступи, эти незваные гости могли бы за полдня сровнять с землей все семь холмов Рима. Лестница тяжело содрогнулась. Ее перекладины наверняка изгибались сейчас подобно молодым лукам. Мне казалось, что еще немного, и я услышу громкий треск и звук падения грузных тел, однако замечательно прочная лестница, изготовленная из вифинского дуба, выдержала и эту чудовищную нагрузку.

В следующее мгновение на крыше появились три великана в доходивших до колен кольчугах, подпоясанных широкими кожаными ремнями, на которых висели тяжелые железные булавы. На своих могучих плечах великаны несли грозные двусторонние боевые топоры. Даже без опознавательного знака их легиона — отороченного мехом матерчатого синего квадрата на груди — я тут же признал в них варягов, отборных дворцовых гвардейцев, занимавшихся охраной самого императора. Я медленно поднялся на ноги, приветствуя неожиданных гостей, и почувствовал, как внезапно всколыхнулось вино в чаше, которую я держал в руке.

— Деметрий Аскиат, открыватель тайн? — обратился ко мне один из трех гигантов.

Как и его собратья, он был светлокожим, но жаркое южное солнце подрумянило его физиономию, оставив лишь небольшую молочно-белую полоску, видневшуюся из-за края воротника. Огненно-рыжие волосы были под стать буйному нраву, совершенно не характерному для наших людей. Короче говоря, передо мной стоял типичный представитель народа, населявшего холодный остров Фула (наши предки называли его Британией, когда правили там), хотя этот человек, судя по его уверенному владению греческим языком, давно уехал оттуда.

Я ответил на его вопрос утвердительным кивком, чувствуя всю нелепость моего обычного титула перед лицом этой грубой силы. Сам варяг, конечно же, не стал бы кропотливо раскрывать тайну: он превратил бы ее в пыль, обрушив на нее булаву, или рассек бы ее ударом меча, подобно Александру, разрубившему хитроумный Гордиев узел. Но чего же в таком случае он хотел от меня?

— Тебя приглашают во дворец, — сказал он, постукивая пальцами левой руки по темной, покрытой странными зарубками рукояти топора.

Уж не помечал ли он такими зарубками свои жертвы? Эта мысль смутила меня настолько, что я машинально кивнул ему несколько раз подряд.

— Но зачем?

— Об этом ты узнаешь на месте, — угрюмо ответствовал варяг.

К тому моменту, когда мы вышли из дома, на город уже начинали опускаться сумерки. Улицы, с которых лавочники успели убрать столы, практически опустели, лишь кое-где виднелись торопливо расходившиеся по домам случайные прохожие. Никто не хотел бы оказаться на улице после наступления темноты, когда проходит ночная стража. И уж тем более никто не пожелал бы столкнуться с дюжиной дворцовых гвардейцев, которые, к моему ужасу, выстроились прямо перед домом. Я уныло подумал о том, какой урон это нанесет моей репутации в глазах подозрительных соседей. Только теперь мне стало ясно, почему с окрестных улиц так быстро исчезли игравшие на дороге дети, продавцы сладостей и торговцы фруктами.

Дорога до дворца занимала полчаса, но на сей раз, в компании вооруженных северян, топавших у меня за спиной, и их рыжеволосого командира, шагавшего впереди, она показалась мне бесконечной. Я то и дело ловил на себе исполненные жалости или подозрения взоры прохожих: одни удивлялись отсутствию на мне кандалов, другие — многочисленности эскорта для такой малозначительной фигуры. Везде, где мы проходили, в воздухе все еще продолжали витать запахи, наполнявшие эти улицы днем: пахло то дубильной корой, то свежим хлебом, то кровью, то духами.

В конце концов мы оказались возле мраморных аркад площади Августеон, за которыми виднелись дворцовые врата и огромный купол величественного храма Святой Софии. Мое волнение усилилось еще больше после того, как командир неожиданно свернул направо, на длинную узкую улицу, одна из сторон которой была образована внешней стеной ипподрома. На мое плечо опустилась чья-то могучая рука, заставившая меня последовать за ним в темноту.

— Но ведь дворец находится там! — воскликнул я в отчаянии.

— У дворца много ворот, — ответил командир, не поворачивая головы. — У каждых ворот свое назначение. Существует даже особый вход для торговцев рыбой. — Немного помолчав, он добавил: — Чтобы вони было поменьше.

Стена, возвышавшаяся над нами и уходившая куда-то в бесконечность, насколько хватал глаз, была испещрена арками и украшена самыми разнообразными языческими и священными статуями. Мы двигались вдоль нее, пока не достигли железных ворот, дверь в которых почему-то оказалась незапертой. Какое-то время мы шли в полной темноте, сопровождаемые отзвуками наших шагов по камню; затем над нашими головами вновь открылось вечернее небо, приобретшее багровый оттенок, и я почувствовал, как между ремешками сандалий просачивается теплый песок. Мы очутились на арене ипподрома, на беговой дорожке, взрыхленной копытами лошадей. Арена была пуста, и молчание сотен тысяч отсутствующих зрителей только усугубляло давящую огромность пространства. Центральная перегородка арены ощетинилась множеством колонн и обелисков, похожих на связки копий.