Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

1911, СЕНТЯБРЬ. ПАРИЖ

Покинув роскошный особняк Джона Моргана, Винченцио Перуджи уже знал, что он предпримет следующим утром. Поднявшись к себе в каморку на самый верхний этаж и пребывая в благодушном расположении духа, достал из шкафа бутылку виски двадцатипятилетней выдержки, которую хранил для особого случая, и плеснул в стакан из тонкого стекла. Подумав, налил до половины – не тот случай, чтобы скупиться, – слегка взболтав янтарную жидкость, он вдохнул терпкий аромат и осушил напиток одним большим глотком. А теперь спать! Уже укрываясь теплым одеялом, был уверен, что ни крики извозчиков, ни гудки автомобилей, ни пронзительный ор мальчишек, продававших газеты, ни даже грассирующая громкая речь мадам Досен, что каждое утро поругивала своего благоверного за испачканный сюртук, не выдернут его из приятного забытья. Проспит спокойно и ровно до того самого времени, когда в близлежащем ресторанчике не начнут подавать ароматный кофе. И вообще, сегодня жизнь ему виделась безмятежной, как предстоящая ночь.

Проснувшись утром в приятном возбуждении, Винченцио Перуджи вышел на улицу, насладился чашкой крепкого будоражащего кофе, затем купил газеты в близлежащем киоске, где размещались объявления о найме на работу, и, прижав газеты под мышкой, затопал к себе в комнату. Еще через четверть часа, вооружившись карандашом, он отыскал то, что нужно, и, довольно хмыкнув, обвел объявление красной жирной чертой. Надев старое пальто, отметил, что на локтях оно пообтерлось, но переодеваться не пожелал, возможно, что так оно и к лучшему. Взяв тонкую трость с черным эбонитовым набалдашником в виде птицы, сложившей крылья, вышел на улицу. Вскочив в проезжающую пролетку, распорядился:

– На улицу Дарю! И только побыстрее!

– Хорошо, месье, домчу быстро, даже не заметите! – с готовностью пообещал молодой возница и, махнув тонким кнутом, поторопил крутобокую рыжую лошадку: – Пошла, родная!

Добравшись до места, Винченцио щедро расплатился с извозчиком. Лихо соскочив с пролетки, бодро зашагал по направлению конторы. Потянув на себя узкую дверь, обитую потемневшей от времени рейкой, Винченцио Перуджи вошел в небольшое учреждение, где за крошечным столом с исцарапанной поверхностью сидел худощавый немолодой человек с вытянутой головой и в тяжелых дымчатых очках, едва державшихся на крошечном вздернутом носе. Он что-то энергично записывал на листке бумаги, не поднимая голову на вошедшего. Лишь только когда Перуджи сдержанно закашлял, привлекая к себе внимание, он воткнул ручку в чернильницу и по-деловому поинтересовался:

– Что вы хотели, месье?

– Я по поводу работы, прочитал ваше объявление и вот…

– Как вас зовут? – перебил служащий.

– Винченцио Перуджи.

– А я главный исполнительный директор по подбору персонала, меня зовут Вольфган Бюрон. Кто вы по профессии, месье Перуджи?

– У меня много профессий, я работал маляром, столяром…

– Отлично! – обрадовался сухощавый. – У нас как раз есть вакансия для человека вашего профиля. В настоящее время нам требуется столяр для работы в здании вокзала.

– В объявлении я прочитал, что вам нужен творческий человек, что вы работаете в музеях, будто бы зарплата там значительно выше. Знаете ли, у меня большая семья, я нуждаюсь в средствах.

Сняв очки, худощавый внимательно посмотрел на Винченцио.

– Разумеется, у нас есть работа иного рода, для более квалифицированных специалистов. Они работают в государственных учреждениях, в музеях, но что вы умеете делать?

– Одно время я работал реставратором. А потом я очень прилично рисую. Например, я могу делать хорошие рамки для картин.

– Рамки для картин? – переспросил директор, задумавшись. – Знаете, как раз сегодня нам пришла разнарядка из Лувра. Мы работаем с ними по контракту, вы согласны?

– Конечно.

– Работа рассчитана на четыре месяца, но она весьма оплачиваема. Они как раз ищут квалифицированного столяра, умеющего делать для картин короба. Кроме того, в музее очень много работы, связанной с оформлением залов.

– У них разве нет людей для такой работы?

– Увы! Сейчас все декораторы и столяры заняты. Руководством Лувра было решено спрятать наиболее важные картины под толстое стекло. Вот они и привлекают дополнительные силы. Так вы согласны?

– Согласен.

– Когда вы сможете приступить к работе?

– В любой день.

– В таком случае давайте не будем тянуть время. Сегодня я вас оформлю, и завтра вы уже можете выходить на работу.

Нацепив очки на оттопыренные уши, он обмакнул перо в чернильницу и произнес:

– Значит, Винченцио Перуджи.

– Именно так.

– Где вы проживаете?

В первый месяц работы в Лувре Винченцио Перуджи невероятно повезло: доверили изготовить для «Моны Лизы» короб со стеклом. Сняв картину со стены под взглядами собравшихся посетителей, он обмерил ее со всех сторон рулеткой, порой касаясь пальцами шершавой красочной поверхности, а потом, тщательно протерев ветошью золоченую раму, аккуратно повесил на прежнее место. В какой-то момент Перуджи даже подумал, что более благоприятного момента для кражи картины не представится, но, оценив твердо ситуацию, осознал – вынести ее не удастся.

«Мона Лиза» улыбалась, почувствовав волнение Перуджи.

На изготовление короба ушла неделя. Винченцио Перуджи всегда был превосходным столяром, но сейчас просто превзошел себя, понимая, что для столь великой картины должно быть подобающее оформление. После того как короб был изготовлен, он отнес его в реставрационный отдел. Главный реставратор внимательно и придирчиво осмотрел работу, после чего, одобрительно кивнув, спросил:

– Для «Моны Лизы»?

– Да, месье, – спокойно отозвался Перуджи.

– Сделано просто превосходно! Такой короб можно повесить и без картины, – пошутил он.

– Но все-таки будет лучше, если в нем будет находиться «Джоконда».

– Однако вы весьма самолюбивы, месье.

– Разве только самую малость, – признал Перуджи.

Уже на следующий день он увидел «Мону Лизу» в изготовленном коробе и упрятанную под тяжелое толстое стекло. Теперь ее улыбка выглядела иной, полукавее, что ли… Толстое стекло как будто бы еще дальше отдалило его от «Моны Лизы». Порой, когда выдавалось время, Винченцио Перуджи приходил в «Квадратный салон» и подолгу смотрел на картину. В коробе-раме, защищенная стеклом от вандалов, она едва улыбалась ему со стены, выражая признательность.

За последующие три месяца Винченцио ни на шаг не приблизился к картине. Но время не терял: обзавелся несколькими знакомыми, с которыми нередко проводил время за чашкой кофе, и продолжал разрабатывать план кражи картины. Наиболее реальный – вынести ее через запасной ход, когда в Лувре будет меньше всего народу. Еще через несколько дней план был обдуман и просчитан до мелочей, оставалось только дождаться подходящего случая.

Несмотря на все предпринятые усилия, новый контракт администрация не продлила, и Перуджи был вынужден искать работу за пределами Лувра. На третий день отыскал подходящее место – в небольшом кафе на окраине Парижа, – устроившись декоратором.

Два дня назад в его небольшую комнату на окраине Парижа негромко постучали. Поначалу неожиданный стук его встревожил: кто бы это мог быть? С женщинами он предпочитал встречаться в недорогих гостиницах; с приятелями в ресторанах, где нередко засиживались допоздна. Внутри неприятно ворохнулось: может, полиция что-то разнюхала и вышла на его след?

– Кто там? – скрывая тревогу, спросил Винченцио.

– Это я, мистер Перуджи, – прозвучал негромкий мужской голос.

Отомкнув дверь, он даже не удивился, когда увидел маленького круглолицего человека, весьма добродушного на вид, секретаря господина Моргана. Для всех знакомых его местожительство оставалось тайной, но только не для господина Моргана.

Скупо улыбнувшись, секретарь спросил разрешения войти, а потом, по-хозяйски ступив в холостяцкий беспорядок и не утруждая себя долгим вступлением, объявил, что у господина Моргана заканчивается терпение, и если его заказ не будет выполнен в ближайшую неделю, то он просто перепоручит его другому.

Винченцио Перуджи терпеливо выслушал строгое нарекание и попросил секретаря зайти через пять дней за картиной, где-нибудь около пяти часов вечера.

– Это то, что я хотел от вас услышать, – сказал секретарь и, любезно улыбнувшись, тотчас откланялся, оставив после себя в небольшой комнате запах дорогого парфюма.

Джон Морган, имевший в криминальном мире немало связей, четыре года назад сумел выйти на него, зная, что Винченцио промышляет кражей картин. Не особенно выбирая слова, он предложил начать сотрудничество, и в первую же встречу предложил выкрасть картину Тициана, к которому имел особую слабость, «Купающуюся Венеру» из Лейпцигского музея. Заказ был выполнен через две недели, чем привел банкира в неописуемый восторг. С тех пор он выкрал для Моргана более двух десятков картин, наведываясь с отмычкой и ключами едва ли не во все самые крупные музеи Европы. И вот в последнюю их встречу он предложил выкрасть «Мону Лизу», выплатив значительный аванс. На кражу отводилось четыре месяца, последний из которых истек на прошлой неделе. Теперь Винченцио Перуджи понимал, что если ему не удастся выкрасть «Джоконду» в ближайшие несколько дней, то не сумеет этого сделать никогда. Поразмыслив, он посчитал, что наиболее благоприятным днем будет понедельник. Лувр закрывался на санитарный день, значительная часть охраны и смотрителей будет отпущена за ненадобностью, останутся лишь рабочие, что будут вести плановый ремонт по реконструкции здания, да вот еще декораторы, которые располагались в небольшой комнате на первом этаже.