Часть первая Д Е Л О О П Р О П А В Ш Е Й Н Е В Е С Т Е
Candidior lacle - Белее молока (лат.)
Серенькое апрельское утро робко заглянуло в верхний этаж небольшого особняка на Сретенке, что против Большого Сергиевского переулка, и ничего интересного там не увидело. В узком двухстворчатом окне царил сонный полумрак, изредка обеспокоенный коротким, сочным всхрапом. Зато внизу, в кухне первого этажа было оживлённо. На большой раскалённой докрасна плите в блестящей медной кастрюльке вскипала вода, лопаясь прозрачными пузырями. В глубокой чугунной сковородке румянились аппетитные, с частыми крапинками изюма, творожники. На столе ждали своего часа жирные сливки в низком глиняном горшке, битая севрюжья икра в запотевшей фарфоровой миске и изрядный кусок тамбовской ветчины, укутанный в просоленную льняную салфетку.
Вместо привычной в таком месте кухарки здесь ловко управлялся худощавый, узкоплечий и весьма шустрый человек лет пятидесяти в безукоризненном, горохового цвета, костюме, шёлковом белом галстуке и домашних войлочных гамашах. Лицом он был без особых примет и лыс, как коленка. Вся фигура мужчины напоминала кеглю. Поверх щеголеватого платья на нём был одет белый двусторонний немецкий фартук на длинных кружевных бретельках. У ног путался большой рыжий кот. Бормоча себе под нос молитву «Отче наш», необычный человек споро сервировал на большом подносе закуски для завтрака и поглядывал на плиту, где в маленьком ковшике варились яйца. Вскоре запахло свежим кофе.
Тем временем наверху в спальне наметилось некоторое оживление. На большой, орехового дерева, кровати лежал господин плотного сложения, лет сорока с тёмными, еще сонными глазами и упрямым раздвоенным подбородком. Посмотрев за окно, где накрапывал мелкий дождик, он потянулся, зевнул и устремил рассеянный взгляд на дверь, за которой послышалось невнятное движение.
Бом-бом-бом – девять раз пробили часы где-то в глубине дома. Дверь спальни отворилась, и на пороге возник знакомый человек из кухни, но уже без фартука. Войдя и вглядываясь в полумрак комнаты, он постучал костяшками пальцев по дверному косяку и тихо сказал:
- Вилим Яковлевич, а Вилим Яковлевич!
«Сейчас скажет: «От баб все напасти!», - прикрыв глаза, подумал Вильям Яковлевич.
- Вилим Яковлевич! Девять пробило. Сами же велели разбудить. Хотя, конечно, не выспались. Где уж…понятное дело. Под утро, чай, вернулись. Ох, от баб все напасти! Ещё Леонардо да Винчи говорил, что «за сладкое приходится горько расплачиваться». Царствие ему Небесное – мудрый был человек! А вы, как, малолеток какой, озорничаете. Грех это!
- С добрым утром, Спиридон Кондратьич! Надоел ты мне, братец, со своими цитатами, сил нет! Твой да Винчи говорил, что «железо ржавеет, не находя себе применения». А известный тебе Лихтенберг говаривал и такое: «Прежде чем осудить, всегда надо подумать, нельзя ли найти оправдание». Это тебе мой ответ.
- Ну, уж оправдание нашли…
- Ладно, не бурчи. Завтрак готов?
- А то, как же. Мы утром встаем, а не ложимся. Все готово. Только вас жду.
- Отлично. Я мигом.
Миг растянулся на добрых полчаса, по истечении которого из туалетной комнаты вышел благоухающий Вильям Яковлевич в утреннем, мышиного цвета, сюртуке, синем шёлковом галстуке и сапфировой булавкой.
После завтрака хозяин перешёл в кабинет, где принялся разбирать почту. Верный слуга стоял тут же, по обыкновению, подпирая косяк двери.
- Счёт, ещё счёт. Это тебе, Кондратьич, по твоему хозяйственному ведомству. Благодарственное письмо из Синода . Помнишь дело о пропаже серебряного потира из Новодевичьего монастыря? Поздравление с Пасхой от князя Одоевского из Петербурга, – холеными руками перебирал конверты Вильям Яковлевич. – А это что такое, без адреса?
- Принесли вчера вечером из полицейской части, от Рушникова.
Пробежав глазами послание, хозяин предложил: - Послушай, что пишет Федор Кузьмич:
«Уважаемый Вильям Яковлевич! Прошу Вашего содействия в разрешении непростого, надеюсь, что только семейного, дела моего доброго знакомого – Николая Матвеевича Арефьева, который особо просил строгой конфиденциальности расследования. При Вашем положительном ответе я повременю действовать официально и буду ждать результатов. Зная умение, с каким Вы справляетесь с такого рода задачами, заранее уверен в успехе.
Искренне Ваш, Рушников.
P.S. Адрес Н.М. Арефьева: собственный дом № 18 по Тверскому бульвару. Он ждет Вас с нетерпением.
P.P.S. Прошу, как о личном одолжении, принять моего племянника, Александра Прохоровича Ипатова, на вакантное место вашего помощника. Он не глуп и трудолюбив, а уж подойдет Вам или нет – решите сами».
- Спиридон, ты что-нибудь слышал об Арефьеве? Насколько я знаю, он человек деловой, состоятельный и по Москве известный. Что там у него могло случиться?
- Не знаю. Тихо будто. Слух был, что свадьба у них намечается. Арефьев свою племянницу замуж выдаёт. А больше – ничего.
- Ладно. Отвези ему записку по этому адресу. Пусть назначит время визита. Что у тебя ещё?
- С письмом этим полицейским, приходил какой-то вьюнош. Говорил, что по рекомендации хочет у вас служить. Добивался, когда вы будете. Настырный такой.
- Настырный – это хорошо.
- Обещался сегодня опять быть. Только, по-моему разумению, хлипковат он больно, да и молод для нашего дела. Зачем нам малец, Вилим Яковлевич?
- Не скажи. Мы ведь с тобой не молодеем. Прыткие ноги и свежий ум нам давно нужны. Вот только подходящего пока не было. Этого «настырного» и попробуем. Как придёт – ко мне.
***
Александр Прохорович Ипатов шёл пешком через весь город с Якиманки на Сретенку, ёжась под моросящим дождиком и пряча белобрысое лицо в хиленький воротничок старого суконного пальто.
«Только бы он меня взял, а уж проявить себя я смогу. В лепёшку расшибусь, а стану при нём хорошим сыщиком!» – повторял про себя молодой человек, обходя особо топкие места на ненадёжных весенних мостовых.
Шла Святая неделя . Над городом плыл малиновый пасхальный перезвон, вселяя в Ипатова надежду на будущее.
Двухэтажный голубой особняк известного частного сыщика Москвы смотрелся неброско, но основательно, хоть и стоял почти у проезжей дороги. Был он без обычного палисадника или забора, а только огорожен, по-иностранному, низким чугунным барьером из литых прутьев и шишек по верху. Под самыми окнами росла жиденькая сирень, блестевшая под дождём зазеленевшими почками. Холодной рукой Ипатов надавил кнопку новомодного электрического звонка и стал ждать ответа. Загремели замки, и перед ним предстал вчерашний слуга.
- Христос Воскресе! – как можно бодрее сказал Александр Прохорович.
- Воистину Воскресе! – с удовлетворением ответил Спиридон Кондратьевич и церемонно добавил: – Прошу! – ногой откидывая толстого кота, радостно выбежавшего встречать гостя. – Пожалуйте пальто.
- А, молодой человек, приветствую вас. Как вас звать-величать? Прошу ко мне в кабинет. Обсудим ваши намерения, – пророкотал, появившийся как-то вдруг, ослепительный хозяин дома.
Ипатов представился и засеменил вслед сыщику. Войдя в кабинет, Александр Прохорович с любопытством огляделся. Комната была большая и вся заставлена. Впечатляли два высоких парных секретера, приличных размеров сейф, большой письменный стол, несколько покойных кресел и красивый диван с высокой спинкой. Мебель была старинная, красного дерева, обита зелёной тиснёной кожей с частыми золочёными гвоздиками. Везде были проставлены вензеля «Б» и «С» в плетении резных дубовых листьев. По правую сторону от хозяина, на маленькой столешнице поблескивала хрусталём большая ваза с пахучими апельсинами. На одном из секретеров стояла синяя сфера вроде глобуса. На ней были обозначены не материки, а во множестве роились небесные светила. Молодой человек углядел на стене необычную карту Москвы, которая, будто круглый пирог, из центра, от Кремля, была разрезана на большие куски. На каждом из них изображались диковинные звери, люди в античном виде, много цифр и указательных стрелок.
Вильям Яковлевич сел за письменный стол и предложил Ипатову место напротив. Переведя глаза за спину сыщика, Александр Прохорович удивился необычному портрету самого хозяина. Он был изображён в камзоле петровских времен, пышном белом парике и шляпе с пером, но казался старше оригинала. Может это не он? Нет, он. Жесткий взгляд тёмных, внимательных глаз, очень характерный подбородок. Лицо, правда, погрубее и уголки рта резче опущены вниз, но в целом – похож. Таким он, должно быть, станет лет через десять-двадцать.
