– Это один из племени Тохо, которому повезло, – прокомментировал командир, кивнув на труп. Командиром был капитан О. К, ле Бланк. Мы его любили, но он был упрямой сволочью.
Мы пробирались через влажные, поганые джунгли. Пройдя несколько сот ярдов, мы окопались на ночь. Вот уж удовольствие было рыть окопы, продираясь сквозь корни маленьких деревьев и глубоко вросших в землю сорняков и кустов! Я думал лишь о том, как было бы чудесно вернуться домой, в Чикаго.
Барни жаловался на свое колено: у него еще раньше разыгрался артрит, а эта промокшая, долбаная яма была плохим лекарством. Ему пришлось копать с неперевязанной ногой, и от этого она заболела. Я сказал, чтобы он не беспокоился: в случае чего я смогу понести его к тому месту, где еще надо будет рыть землю.
– Дьявол, – сказал он, – ты сам-то едва жив. У тебя, наверное, от лихорадки уже подскочила температура до ста трех градусов.
– Да ты сам бредишь, – сказал я. – Смотри на вещи проще. Я сам все раскопаю.
* * *
На следующее утро, после того как мы позавтракали холодным пайком, командир собрал весь взвод и спросил, есть ли добровольцы, чтобы идти в разведку. Задачей дозора было обнаружить позиции япошек для полка сухопутных войск, которые должны были вот-вот подойти и взять местность под свой контроль.
Надо сказать об одной вещи. Правилом номер один для всего корпуса морской пехоты было: никогда не вызываться добровольцем.
Барни вызвался.
– Ты чертов козел, – прошептал я ему.
– Отлично, рядовой Геллер, – сказал командир. Я уже никогда не узнаю, то ли он услышал мои слова, то ли неправильно меня понял.
Как бы то ни было, его «отлично» означало, что я тоже отправляюсь в этот гребаный дозор.
В отряд также вошли д'Анджело, крупный докер из Фриско по прозвищу Толстый Уоткинс, невысокий парнишка из Денвера по имени Фремонт и Уйти – мальчик из Джерси. Оба они попали сюда из университетов. Был еще один большой индеец – Монок. Я не знаю, откуда он и где жил до войны.
И вот мы семеро отправились в дневную тьму джунглей.
Мы не ползли, но шли пригнувшись. Пригнувшись так низко, что жуки и скорпионы могли заползать в нашу одежду, а трава кунаи могла резать нас. Ветки лиан с гадкими маленькими шипами, напоминавшими крючки для ловли рыбы, так и тянулись, чтобы зацепить нас. Было просто невозможно продвигаться тихо сквозь всю эту буйную растительность, а я к тому же постоянно думал о предупреждении ребят из Первого о проволоке, зная, что каждый шаг может оказаться последним.
– Эй, Росс! – окликнул д'Анджело шепотом. – Эти поганцы в самом деле рядом.
Мы все посмотрели на него: красивый итальянец с Юга нагнулся и поднял какашку. Он держал ее в своей ладони так, как будто его рука была сдобной булочкой, а на ней лежала сосиска.
– Она все еще теплая, – очень серьезно произнес он.
Мы с Барни обменялись взглядом, подумав о том, сколько времени этот парень провел на Острове.
Потом, когда мы снова пошли вперед, д'Анджело сказал, ища себе поддержки:
– Это наверняка японская. Она пахнет японцем.
Теперь мы были уверены, что он – азиат.
И тут мы услышали пулеметную стрельбу. Это было совсем рядом, но они не целились в нас.
Мы спрятались за большими деревьями и бревнами, в которые превратились деревья, выкорчеванные из земли разрывами снарядов. Мы с Барни вдвоем спрятались за одним толстым стволом.
В кого они, к дьяволу, стреляют? – прошептал я.
– Мы – единственные американцы, которые зашли так далеко от реки, – прошептал мне Барни в ответ.
– Но не похоже, что они стреляют в нас. Звук пулеметной очереди становился громче.
Я ухмыльнулся.
– Он стреляет наугад: просто водит пулемет веером в надежде попасть в кого-нибудь.
– Звук все громче.
– Знаю, – сказал я и вытащил гранату.
Когда звуки выстрелов стали уж совсем громкими, я вырвал чеку, размахнулся и бросил гранату.
Раздался взрыв, потом мы услышали вопль, за которым наступила тишина.
Мы пошли дальше.
Через пару часов, когда мы продолжали наш путь по влажным джунглям, солнце стало безжалостно палить, проникая сквозь ветви деревьев. Японцев мы больше не видели.
Еще один парень из нашего взвода, Роббинс, отыскал нас около четырех часов.
– Походите еще полчаса, – сказал он, – а потом возвращайтесь с докладом к нашему командиру.
И он отправился назад.
Мы уже собирались в обратный путь, когда Монок дотронулся до моей руки.
– Смотри, – сказал он.
Это было первое, что он мне сказал.
Но тут и говорить было нечего: он указывал на японский патруль, по крайней мере вдвое превышавший наш по количеству. Япошки направлялись в нашу сторону.
– Отваливаем отсюда, – сказал я Барни. Он махнул Толстому, Фремонту и Уйти, шедшим справа от нас, как раз параллельно японцам. Которые засекли их.
Мы открыли по ним пулеметный огонь. Пули плясали на груди Уйти, и он, как бы в ответ, тоже приплясывал, а потом упал в кусты. Кровь ручьем полила из ран на его груди. Пригнувшись, мы побежали к нему: япошки еще не заметили нас, а Уйти пропал у них из вида.
Толстый, Монок и Фремонт были уже рядом с Уйти. Дьявол, я не знал, что с д'Анджело.
– Вот черт, – выдохнул Уйти. – Я все еще жив.
– Ты получил ранение стоимостью в миллион долларов, приятель, – сказал я ему уверенно. – Ты обязательно вернешься домой.
– Похоже... война закончилась для меня, – произнес он, улыбаясь, но глаза его уже затуманились.
– Давайте сделаем ему носилки, – предложил Толстый. – Из наших брезентовых курток.
– Да, – поддержал его Фремонт. – Мы должны попробовать отнести его назад.
Мы сделали какую-то подстилку, и Толстый, Монок и Фремонт, пригибаясь, понесли Уйти, а мы с Барни взяли все ружья. Мы продвигались медленно, стараясь не шуметь. Никакого намека на японский патруль. Может, они решили, что достали нас своими выстрелами, а может, продолжали свой путь.
Мы прошли около пятидесяти ярдов, как вдруг – тра-та-та-та-та – сбоку от нас застрекотала пулеметная очередь.
Толстый и Монок закричали. Это был крик боли, который ни с чем не перепутаешь. Пулеметная очередь прошила их ноги. Носилки упали, и Уйти упал в кусты. Фремонт хотел укрыться, но тут раздалась еще одна пулеметная очередь. Он резко вскрикнул и замолчал.
Мы с Барни лежали на земле, а москиты счастливо жужжали вокруг наших лиц. Пот заливал мне глаза и рот. Соленый пот. Во рту был привкус гнили – как вонь от этих долбаных джунглей. Жизнь в тот момент была более чем отвратительной, но я не разделял стремление тех людей укоротить мне ее.
Они не заметили нас, не думаю. Но они палили из пулеметов по кругу, и пули яростно плясали вокруг.
Я видел Толстого и Монока. Как инвалиды, выпавшие из инвалидных колясок, они на руках ползли по заросшей земле джунглей. Медленно, очень медленно они находили дорогу, прячась за деревьями. Потом я увидел, что Толстый упал в воронку, оставленную артиллерийским снарядом. Мы с Барни направились к нему и по пути наткнулись на Фремонта.
Он был в ужасном состоянии: его внутренности вываливались. Фремонт стонал и был едва жив. Из его живота выпадало черно-красное месиво, в которое он запустил руку, пытаясь удержать этим ускальзывающую от него жизнь.
Над нами беспрестанно летали японские пули, образуя смертоносную арку.
Лежа на животах, мы с Барни подхватили его под руки и поволокли к ближайшему окопу. Засунув его туда, мы обнаружили, что он был уже без сознания. Слишком много народу для одной маленькой ямы! Я, как безумный, огляделся вокруг. Я весь горел и видел окружающее сквозь кровавую пелену.
Тем не менее, я увидел его – другой окоп, побольше, в десяти ярдах от нас. А перед окопом, между нами и тем местом, откуда в нас палили япошки, лежало поваленное дерево, упавшее от разрыва бомбы. Как раз возле окопа, рядом с поваленным деревом упал Монок. Пулеметная очередь прошила его ноги до самой задницы.
Теперь стреляли уже не из одного пулемета, добавилась ружейная пальба. В нас ли они стреляли?
Мы с Барни подползли к окопу. Я нырнул вниз, а он подтолкнул Монока, и мы все вместе оказались в укрытии. Между нами и япошками было это огромное поваленное дерево, но они продолжали палить, и пули свистели уже совсем близко от нашего убежища, поэтому пора было переставать прятаться и отвечать на их обстрел.
Тут в окоп вполз д'Анджело и произнес, ухмыляясь:
– Я же говорил, что какашка была еще теплая.
– Заткнись и стреляй, – сказал я ему.
– Тебе придется поддержать меня, – ответил он. Он был ранен в ногу.
– Еще и тебя! – сказал я.
– Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!
Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего «М-1». Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ – большую автоматическую винтовку – Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.
