Увы, в публикации «Маятника Фуко» в «Иностранной литературе», замышлявшейся как «единственно правильная», что было подтверждено декларацией литературного агента Эко, был допущен дефект верстки: из-за искаженных шрифтов то, что должно было бы выглядеть диалогом рассказчика с компьютером, набрано как бесконечный поток сознания одного и того же рассказчика.
Жаль, потому что для Эко диалог – программный принцип, а диалог с компьютером, – это новый, внедряемый им принцип писательства. Костяк идеи он обвешивает такими гроздьями фактов и подробностей, которые можно насобирать только с помощью электронного банка данных (и, кстати, именно их изобилие требует от переводчика медленной прецизионной работы).
Но нельзя забывать, что коллаж курьезных фактов и деталей – только обрамление. Неправ тот, кто воспринимает «Маятник» как роман о необычных совпадениях, равно как и следующий роман – «Остров Накануне» – это вовсе не аналог барочной коллекции чудес. Считая, что действительность лучше всего отражается в прошлом, будучи по двум своим параллельным профессиям и историком, и специалистом по массовой культуре, Эко привык исторически обрамлять мысль, непосредственно касающуюся главных проблем сегодняшнего мира. Потому (удивительный парадокс!) для понимания романов «Имя розы» и «Маятник Фуко» многое говорит нам довольно уникальный для Эко «прямолинейный» текст – его эссе о фашизме, опубликованное нами в «ЛГ».
Антифашистская речь, родившаяся по случаю пятидесятилетия окончания войны и в то же время ярко актуальная на фоне сегодняшней Европы, является комментарием к роману «Маятник», эксплицированием его подтекста. Да, в ней есть множество цитат из «Маятника», по ней видно, что главный герой романа Якопо Бельбо – это действительно сам автор, а его биография (подростковые годы) – это биография Эко.
Про «Маятник» пишут что угодно: игрушка эрудитов; очередной псевдоготический детектив, на этот раз – в отличие от «Имени» – не символически, а открыто развязывающийся в современности… Между тем, скорее всего, главный пафос «Маятника» состоит именно в его антифашизме. Антифашизм Эко надисторичен. Эко показывает, как зарождается фашистская психология в нормальной – не обязательно человеконенавистнической – размышляющей голове. Он блестяще анализирует ту историко-культурную сумятицу, из которой сформирован в нашу эпоху среднестатистический интеллигентный ментальный горизонт (вероятно, на Западе и в России стандартный набор имен и фактов примерно одинаковый), и показывает, как из-за умственной неаккуратности, под обаянием «нахрапных», интеллектуально бессовестных методов рождаются гиперинтерпретации, которые, игнорируя контексты и различия, все валят в кучу (в немножко разные кучи, в зависимости от групповой ориентации). Люди создают себе понятие о «Едином замысле истории», доверяются представлению о «движущих центрах», отчего уже только шаг к идее «секретных сил», организующих «заговоры», а уж от этого берет начало фашистоидное сперва – сознание, а затем – и действование. Предостережение об опасности – важный заряд высказываний Эко: и краткого (речь), и развернутого (романы).
Впрочем, интерпретация произведений Эко и попытки разъяснения скрытых в них прямых, метафорических, аллегорических и анагогических смыслов – занятие традиционное и бесконечное. Сборники литературоведческих статей по «экологии» исчисляются десятками. В России публикаций на эту тему почти не бывало, поскольку крайне мало известны сами книги Эко – тот исходный материал, который давно превратился в повседневный хлеб западного литературоведа и критика.
За пределами художественных книг Эко, готовящихся к выходу в издательстве «Симпозиум», остается в ожидании-русского издателя весь архипелаг его научных и научно-популярных сочинений. Как историк культуры Эко – автор книг «Эстетика Фомы Аквинского» (1970), «Домашний обиход» (1973), «На периферии империи» (1977), «О зеркалах» (1985), «Семиология обыденной жизни» (1987) и «Искусство и красота в средневековой этике» (1987). Литературовед Эко знаменит «Поэтикой Джойса» (1966), для современной лингвистики считаются базовыми такие его работы, как «Поиски идеального языка» (1993); в университетах обожают полупародоксальную, полусерьезную книжицу «Как защитить диплом» (1977). Он прочел и опубликовал один из лучших гарвардских Нортоновских циклов лекций («Шесть прогулок в нарративных лесах», 1994). Среди широкой публики популярны два его сборника пародий и шуток «Минимум-дневник» (1963) и «Второй минимум-дневник» (1992). Наконец, признаны основополагающими для мировой семиотики его работы «Открытое произведение» (1962), «Семиология визуальных коммуникаций»; (1967), «Трактат по общей семиотике» (1975), «Lector in fabula» (1979) и «Пределы интерпретации» (1990).
Сейчас на одном из первых мест в рейтинге итальянских бестселлеров находится последняя книга Эко: случай уж совсем ни на что не похожий, потому что речь идет о сборнике узкоспециальных статей по философии, точнее, по одному из разделов философии научного познания – эпистемологии. Сложная и точная систематизация научных теорий излагается со свойственной этому автору полуиронически-популяризаторской жилкой, что чувствуется уже и по игровому названию «Кант с утконосом» (эта книга – новинка последнего Франкфурта, 1997). На ярмарке состоялась продажа литературных прав на эту вещь в десятки стран на всех континентах: факт можно объяснить только той огромной популярностью, которой пользуется этот человек во всем мире, и той колоссальной рекламной машиной, которая запускается в его честь издательской группой Риццоли-Бомпиани-Фаббри.
Верится, что скоро под напором этих механизмов стронутся глыбы российской издательской неповоротливости и русский читатель сможет сам проследить, что же делается на многочисленных орбитах этой довольно крупной планеты мирового культурного горизонта.
Верится, что скоро под напором этих механизмов стронутся глыбы российской издательской неповоротливости и русский читатель сможет сам проследить, что же делается на многочисленных орбитах этой довольно крупной планеты мирового культурного горизонта.
1997
Юрий Лотман
Выход из лабиринта
Имя Умберто Эко – одно из самых популярных в современной культуре Западной Европы. Семиотик, эстетик, историк средневековой литературы, критик и эссеист, профессор Болонского университета и почетный доктор многих университетов Европы и Америки, автор десятков книг, число которых он ежегодно увеличивает со скоростью, поражающей воображение, Умберто Эко – один из самых бурлящих кратеров вулкана современной интеллектуальной жизни Италии. То, что он в 1980 году круто переменил русло и вместо привычного облика академического ученого, эрудита и критика явился перед публикой как автор сенсационного романа, сразу получившего международную известность, увенчанного литературными премиями и послужившего основой также сенсационной экранизации, показалось ряду критиков неожиданным. Говорили о появлении «нового Эко». Однако если пристально вчитаться в текст романа, то станет очевидной органическая связь между ним и научными интересами его автора. Более того, сделается очевидным, что роман реализует те же концепции, которые питают научную мысль автора, что он представляет собой перевод семиотических и культурологических идей Умберто Эко на язык художественного текста. Это дает основание по-разному читать «Имя розы». Поистине можно вообразить себе целую галерею читателей, которые, прочитав роман Эко и встретившись на своеобразной «читательской конференции», убедятся с удивлением, что читали совершенно различные книги.
Первый, наиболее доступный пласт смыслов, который может быть «считан» с текстовой поверхности романа, – детективный. Автор с подозрительной настойчивостью предлагает именно такое истолкование. Уже то, что отличающийся замечательной проницательностью францисканский монах XIV века, англичанин Вильгельм Баскервильский, отсьыает читателя своим именем к рассказу о самом знаменитом сыщицком подвиге Шерлока Холмса, а летописец его носит имя Адсона (прозрачный намек на Ватсона у Конан Дойля), достаточно ясно ориентирует читателя. Такова же роль упоминаний о наркотических средствах, которые употребляет Шерлок Холмс XIV века для поддержания интеллектуальной активности. Как и у его английского двойника, периоды безразличия и прострации в его умственной деятельности перемежаются с периодами возбуждения, связанного с жеванием таинственных трав. Именно в эти последние периоды во всем блеске проявляются его логические способности и интеллектуальная сила. Первые же сцены, знакомящие нас с Вильгельмом Баскервильским, кажутся пародийными цитатами из эпоса о Шерлоке Холмсе: монах безошибочно описывает внешность убежавшей лошади, которую он никогда не видел, и столь же точно «вычисляет», где ее следует искать, а затем восстанавливает картину убийства – первого из происшедших в стенах злополучного монастыря, в котором развертывается сюжет романа, – хотя также не был его свидетелем.
