Георгий стоял как громом пораженный. Еще ни одна женщина не производила на него подобного впечатления ни показной скромностью, ни сладострастным очарованием, ни вульгарным напором. Его сердце екнуло, пропустило пару ударов и подлетело к горлу. Так вот она какая – настоящая любовь.
В город Родин возвращался не торопясь и в самом лучшем расположении духа. Он, по-мальчишески окрыленный новым чувством, снова был хоть сию секунду готов к подвигам во имя возлюбленной. Воображение рисовало ему милейшие картины будущего счастья: вот они с Полинушкой прогуливаются по городскому палисаднику, а вот уже в светлых одеждах выбираются на пикник в погожий денек, а вот и теплый семейный ужин в уютно убранной столовой… При мыслях о еде в животе Георгия совсем непоэтично заурчало.
Он-то надеялся перекусить в деревне у Полиньки, но вышло, как вышло. Хорошо, что дома ждет заботливая Клавдия Васильевна, которая всегда что-нибудь да припасет для своего любимчика. Например, пожарские котлетки с картошечкой или говядину по-строгановски со сметанкой, а на десерт моченые яблочки или ягодное суфле, до которого Георгий был большой охотник. Доктор даже улыбнулся своим мыслям: как положено русскому, он искренне любил мир со всеми его удовольствиями, и вкусная еда занимала среди них не самое последнее место. Может, вследствие этого выглядел он далеко не худеньким, но не было в его комплекции мягкости или одутловатости. Родин был по-молодецки ловок и гибок, хорошо чувствовал каждый сантиметр своего крепкого тела. К тому же в кушаньях всегда знал меру, все-таки врач и совсем не враг своему организму.
Родин застыл на развилке, как былинный богатырь. Впору было камень устанавливать: направо пойдешь – домой попадешь (а оттуда уже, казалось, неслись манящие ароматы обеденного стола), прямо пойдешь – в губернскую земскую больницу придешь. Последняя не притягивала ничем приятным, однако Георгий два дня тому назад обещал своему другу Андрею Юсупову заглянуть, внепланово проведать пациентов. И как ни приятно было продолжить свои безмятежные мечтания, Родин решил, что дружеский долг и, разумеется, клятва Гиппократа важнее. И что самое главное, брата Полиньки, мичмана Максима Савостьянова поместили в больницу, и ему неожиданно стало хуже. Не самое лучшее знакомство с будущим шурином, когда тот лежит на судне, но, похоже, с парнем происходило что-то неладное.
Георгий едва въехал на больничный двор, а Еремей даже не успел остановить лошадей, как навстречу выбежал сам главный врач старокузнецкой больницы. Выглядел он не то напуганным, не то очень удивленным, каким Георгий видывал его еще во время совместной учебы, когда какая-нибудь медицинская загадка поражала Андрея до глубины души. Юсупов буквально подлетел к коляске Родина, чуть не силой стаскивая того на землю. Под таким натиском Георгий не удержал равновесия и неудачно приземлился на ноги, больно ушибив лодыжку. Разумеется, настроение его тут же стало хуже некуда: кому ж понравится, едва приехав на работу, получить травму, да еще и на голодный желудок?!
– Ну, рассказывай, – сурово сказал он другу и захромал, опираясь на трость, к больничному крыльцу. – Никак опять «загадочный» случай. Савостьянов?
– Зря ты смеешься, – Юсупов пропустил колкость мимо ушей, – на этот раз и правда чертовщина какая-то! С Савостьяновым все понятно – лихорадка после ранения, кровопотеря. Заживет как на собаке, ты сестер его слушай поменьше. Дрыхнет твой Максим, а тут, черт меня побери, с дамой…
– Тебе, дорогой мой друг, реже бы черт мерещился, – остановившись в дверях, Родин положил руку на плечо однокашника, – если бы ты меньше людям верил. Они ж тебе врут как один! А ты все жалеешь дураков. Не понимаешь, что они сами себе хуже делают. Ладно, показывай, что у тебя стряслось.
– Пойдем в третью палату, только не стучи ты так своей тростью проклятой! Опять к нам этот осел Бицке прикатил, ходит все, вынюхивает… То морфинистов среди персонала искал, теперь вот растраты. Я уже замучился все скляночки с лекарствами перетряхивать да пилюли подсчитывать! Но тебе этой волокиты бумажной не понять…
Георгий кивнул: да, безусловно, преимущество частной практики в том, что ты сам себе хозяин, но надо признать, что инспектор губернского врачебного управления Анатолий Бицке и ему самому кровь знатно попортил.
Как и многие подобные ревизоры, сам инспектор талантом врача одарен не был, посему испытывал жаркую зависть к тем, кто ежедневно спасал чужие жизни. И чем успешнее был доктор, тем больше ненависти он у господина Бицке вызывал, тем сильнее была жажда опорочить или подвести под неожиданный удар талантливого врача. Ну, а дуэт прекрасного управленца Юсупова и талантливого врача Родина и вовсе был занозой в самом неудобном месте у исследователя чужих уток!
Так что Бицке, как мог, цеплялся к обоим: то санитарные нормы проверит с микроскопом, то найдет недовольного лечением пьянчужку, который за стакан спотыкача какую угодно кляузу напишет, а то и вовсе побежит жаловаться, что, пока врачи на жалованье сидят без дела, в больнице орудует частный практик Родин, бывший палач Англо-бурской войны, который клиентов переманивает и удовлетворяет свои катовские[5] потребности.
Ясное дело, что честным профессионалам такие мелкие козни как с гуся вода, но мерзкий осадочек, увы, оставался.
В третьей палате эскулапы нашли сухую, стройную женщину, слишком, пожалуй, туго затянутую в корсет. Также дама отличалась каким-то несуразно большим бюстом, будто тот был приделан к ней искусственно, и пожелтевшим от болезни, осунувшимся лицом. Ее тонкие, сурово сжатые губы подрагивали от приступов боли. И, несмотря на то, что сидела на кровати она прямо, будто палка, было видно, что эта поза доставляет ей невыносимые страдания.
– Вот, Юлианна Фридриховна Шаффель. В Старокузнецке проездом: возвращалась из имения сестры к мужу в Москву да в дороге захворала. Сильные боли в районе живота, спазмы, жар. Аппендицит и желудочные инфекции исключили, так как нет рвоты и… других выделений. Травм никаких не было, – отчитался Андрей, сверяясь с данными анамнеза в блокноте.
– А по женской части? – негромко осведомился Родин.
– Никак нет. Пациентка утверждает, что у сестры провела почти четыре месяца, пока муж был в отъезде, и ничто ее не беспокоило.
Андрей Юсупов немного смутился. Он хоть и был врачом первоклассным, но безродным, и перед знатными пациентами немного робел, особенно когда речь шла о таких деликатных вопросах.
– Ладно, голубчик, дай-ка мне с… – Родин заглянул в блокнот, – Юлианной Фридриховной потолковать с глазу на глаз. У меня с дамами половчее выходит.
И то была чистая правда: Георгия с трудом можно было назвать писаным красавцем с обложек модных журналов, но было в нем какое-то мужское очарование, которое не оставляло равнодушной ни одну даму.
Юсупов вышел из палаты.
– Ну, Юлианна Фридриховна, теперь мы наедине и вам не нужно скрываться. Я – врач частной практики, к казенному учреждению никакого отношения не имею, все мои записи будут похоронены в моей картотеке или, что еще лучше, уничтожены. Теперь скажите, вы ведь знаете, что с вами…
Дама с трудом покачала головой в знак отрицания, но Родин уже видел – блефует. Человеческое существо, каким бы благородным оно ни было, боль терпит с трудом. И в минуты физических терзаний готово выложить перед доктором всю подноготную, если в ней, конечно, нет страшного секрета, который может навредить похлеще, чем недуг.
– Юлианна Фридриховна, я с вами шуток шутить не буду. Я давал клятву лечить даже против воли и непременно ее исполню. Прямо сейчас же велю, чтобы вас насильно вели к… – Родин бил наугад, – гинекологу!
Лицо пациентки изменилось всего на миг, но этого хватило, чтобы Родин все понял. Он был не просто врачом от Бога, но и порядочным физиогномистом, а также блестящим логиком. Все встало на свои места: и раздувшаяся грудь женщины, которая, судя по тому, как на ней натягивалось платье, еще недавно такой не была, и желание скрыть причину недомогания, и отказ от «глубокого осмотра», и даже спазматический характер болей и жар… Видимо, даме сделали подпольный аборт. Согрешила мадам без мужа, а везти бастарда в столицу – не только позор, но и потеря содержания, вот и решила поправить положение. Прискорбно, но не его дело осуждать.
– Послушайте, любезная, – начал Георгий без сантиментов. Сразу видно: женщина перед ним деловая и говорить с ней надо соответствующе. – Ситуация ваша очень щекотлива, но усугублять горе я не буду. Сейчас же вас отправят в хирургию, где опытный, я повторюсь, опытный и квалифицированный хирург, а не деревенский коновал, постарается все исправить. В карте мы запишем, что вы… ну, застудились по женской части, что переросло в инфекцию. Неприятно, но бывает.
– Я много купалась в пруду, – с благодарностью и огромным облегчением произнесла больная и тут же разрыдалась. – Закалялась… Криотерапия…
