– Просто записка. Можете спать дальше.
– Благодарю вас, сэр.
Хью развернул письмо и увидел четкий старомодный почерк. В написанное верилось с трудом.
12 Пиккадилли
Лондон, Юго-Запад
23 ноября 1890 года.
Уважаемый Пиластер!
После дополнительных раздумий я принял решение ответить согласием на ваше предложение.
Искренне ваш, и прочая,
Б. Гринборн
– Разрази меня гром! – воскликнул Хью на весь пустой холл, не сдерживая улыбки до ушей. – Что же заставило его передумать?
Августа сидела в комнате для особо важных клиентов лучшей ювелирной лавки на Бонд-стрит и разглядывала переливавшиеся в ярком газовом свете украшения. Стены комнаты были сплошь заставлены зеркалами. Пролетев через все помещение порхающей походкой, помощник управляющего положил на стоявший перед ней столик черную бархатную подушечку с бриллиантовым ожерельем.
Управляющий лавкой все это время стоял возле Августы.
– Сколько? – спросила она.
– Девять тысяч фунтов, леди Уайтхэвен, – выдохнул он слова благочестиво, словно молитву.
Ожерелье было простое и строгое, всего лишь ряд одинаковых крупных камней несложной огранки, но оно так великолепно смотрелось бы вместе с ее черным траурным платьем. Впрочем, она пришла сюда не для того, чтобы его покупать.
– Чудесная вещица, одна из лучших у нас.
– Не торопите меня, я думаю.
Это была ее последняя попытка раздобыть денег. До этого она заходила в банк и потребовала выдать ей сотню тысяч фунтов золотыми соверенами, но этот дерзкий лакей, презренный и самонадеянный клерк по имени Малберри, посмел отказать ей. Потом она попыталась переписать дом на свое имя, но эта затея тоже провалилась: оформлением наследства заведовал старый юрист банка Бодвин, которого, несомненно, подговорил Хью. Теперь она хотела приобрести драгоценности в кредит и продать их за наличные.
Поначалу Эдвард был на ее стороне, но потом и он отказался помогать ей.
– Пусть Хью поступает, как сочтет нужным, – сказал он с обычным глуповатым выражением лица. – Если пойдут слухи, что кто-то из нас пытается урвать что-то для себя, синдикат того и гляди распадется. Его членов уговорили поручиться за нас, только чтобы избежать финансового кризиса, а не для того чтобы поддерживать роскошную жизнь Пиластеров.
Для Эдварда это была довольно длинная и внушительная речь. Год назад Августа возмутилась бы до глубины души тем, что против нее восстает ее собственный сын, но после спора из-за аннулирования брака он уже не был таким милым и послушным мальчиком, которого она любила. Клементина тоже перечила ей и поддерживала планы Хью, намеревавшегося всех их превратить в нищих. Вспоминая об этом, Августа каждый раз начинала дрожать от злости. Ее так просто не возьмешь.
– Я беру, – сказала она сухо управляющему.
– Мудрый выбор, леди Уайтхэвен.
– Отошлите счет в банк.
– Хорошо, миледи. А я распоряжусь отослать ожерелье в Уайтхэвен-Хаус.
– Я заберу его с собой. Я хочу надеть его сегодня вечером.
Управляющий скривился, словно его ткнули иголкой.
– Вы ставите меня в неловкое положение, миледи.
– О чем это вы? Упакуйте его, живее.
– Боюсь, я не могу передать вам ожерелье, пока не получу денег.
– Не смешите меня. Вы знаете, кто я?
– Да, но в газетах пишут, что банк закрыл двери перед своими вкладчиками.
– Вы оскорбляете меня.
– Приношу вам свои извинения.
Августа встала и схватила ожерелье.
– Я отказываюсь слушать этот вздор. Я забираю его с собой.
Управляющий, на лбу которого от волнения выступили капли пота, встал между ней и дверью.
– Прошу вас этого не делать.
Она шагнула вперед, но он не двигался.
– С дороги! – прикрикнула она.
– Придется мне закрыть дверь и вызвать полицию, – сказал управляющий.
Августа поняла, что хотя он и трясется от страха, но сдаваться не намерен. Управляющий боялся ее, но еще более боялся потерять бриллианты стоимостью девять тысяч фунтов. Сопротивляться смысла не было, она потерпела поражение. В ярости она швырнула ожерелье на пол, и управляющий, нисколько не заботясь о приличии, упал на колени и схватил его. Августа сама открыла дверь, прошла через лавку и вышла на улицу, где ее ждал экипаж.
Она держала голову высоко, но внутри она сгорала от стыда. Ее практически обвинили в воровстве. Слабый голос в глубине души говорил, что она действительно собиралась украсть это злополучное ожерелье, но она подавляла его. Домой она приехала в крайнем возбуждении.
Дворецкий Хастед хотел сообщить ей что-то, но она была не в настроении выслушивать доклады о хозяйственных делах и просто отмахнулась от него.
– Принесите мне теплого молока, – приказала она, чувствуя боль в животе.
В своей спальне она села за туалетный столик и открыла шкатулку с драгоценностями, которых было не так уж и много. Она выдвинула нижний ящик, взяла свернутый шелковый платок и развернула его, вынув кольцо с золотой змейкой, которое подарил ей Стрэнг. Как и всегда, она надела его на палец и приложила змейку к губам. Все сложилось бы совсем по-другому, выйди она замуж за Стрэнга. От этой мысли она едва не расплакалась.
За дверью послышались странные голоса. Мужчина… скорее двое мужчин… и женщина. На слуг не похоже, да слуги и не посмели бы болтать у нее под дверью. Она вышла в коридор.
Дверью в спальню ее покойного мужа была открыта. Голоса доносились оттуда. Заглянув в комнату, Августа увидела молодого человека, по всей видимости клерка, и более зрелую, хорошо одетую чету, представителей ее класса.
– Кто вы и что вы тут делаете?
– Стоддарт к вашим услугам, миледи, из агентства, – почтительно ответил клерк. Мистер и миссис де Грааф заинтересовались покупкой вашего дома…
– Убирайтесь вон! – крикнула Августа.
– Но мы получили распоряжение выставить дом на продажу… – попытался было объясниться клерк.
– Убирайтесь сейчас же! Мой дом не продается!
– Но я лично говорил с…
Мистер де Грааф взял Стоддарта под локоть, заставив его замолчать.
– Очевидно, произошло досадное недоразумение, мистер Стоддарт, – сказал он мягким тоном и повернулся к супруге: – Я думаю, нам стоит выйти, дорогая.
Чета вышла со спокойным достоинством, отчего Августа еще больше пришла в ярость, а за ними последовал Стоддарт, бормоча извинения.
«Это все проделки Хью», – подумала Августа. Это он заставил Эдварда передать дом синдикату, и теперь тот продает его за долги банка. Хью уже говорил Августе, что ей скоро придется переехать, но она отказывалась покидать привычную обстановку. Значит, он подослал покупателей специально, чтобы выгнать ее.
Она уселась в кресло Джозефа. Вошел дворецкий со стаканом молока.
– Никого больше не пускай, Хастед. Дом не продается.
– Хорошо, миледи.
Хастед поставил стакан на стол, но выходить не спешил.
– Что-то еще?
– Мясник сегодня лично приходил к нам за счетом, миледи.
– Скажи ему, что с ним расплатятся, когда это будет угодно леди Уайтхэвен, а не ему.
– Слушаюсь, миледи. И еще сегодня ушли два лакея.
– Хочешь сказать, они подали прошение об увольнении?
– Нет, просто ушли.
– Вот негодяи.
– Миледи, остальные спрашивают, когда вы заплатите им.
– Что-нибудь еще?
Хастед обескураженно посмотрел на нее.
– Но что мне им сказать?
– Скажите, что я не ответила на ваш вопрос.
– Хорошо.
Он еще помедлил и сказал:
– Осмелюсь предупредить, что я и сам покидаю вас в конце недели.
– Это еще что такое?
– Все Пиластеры уже отпустили слуг. Мистер Хью сказал, что заплатит нам вплоть до последней пятницы, но сверх того больше платить ничего не будет, останемся мы или нет.
– Убирайся с моих глаз долой, предатель!
– Слушаюсь, миледи.
Смотреть на спину Хастеда всегда было приятнее, чем на лицо с глядящими в разные стороны глазами. Ну и пусть убираются ко всем чертям, как крысы с тонущего корабля.
Августа осмотрела комнату. Джозеф не позволял делать здесь перестановку, так что она выглядела как и в 1873 году: кожаные обои на стенах, тяжелые шторы из парчи и коллекция богато украшенных табакерок в специальном лакированном шкафу. Спальня казалась мертвой, как и сам Джозеф. Августе вдруг захотелось, чтобы он ожил и вернулся. Будь он жив, все осталось бы на своих местах. Она почти наяву увидела, как он стоит у окна и вертит в руках одну из своих любимых табакерок, любуясь блеском драгоценных камней. Августу вдруг охватило какое-то незнакомое чувство, а в горле возник комок, так что она поспешила избавиться от видения, помотав головой.
Скоро в этой спальне устроится мистер де Грааф или кто-нибудь, похожий на него. Новый жилец, несомненно, избавится от старомодных обоев и штор и обставит комнату скорее всего в духе «искусств и ремесел», с дубовыми панелями и деревенскими стульями.
