И они бросились к следующей двери.
* * *
– Барбара! Где ты? Барбара!
Голос Якоба разносился по комнатам и коридорам старого дома. Палач сломя голову ворвался внутрь, пересек первую комнату и только тогда осознал, что совершил ошибку. Ему следовало дождаться остальных, потому что теперь он вынужден был рассчитывать только на себя. Теперь действовать следовало без промедления, этот полоумный наверняка услышал его крик. Куизль пытался размышлять четко и ясно, как он привык. Но страх за дочь лишил его всякой способности мыслить. Где этот сумасшедший прятал ее?
Барбара, моя малютка…
Палач бесцельно бродил в темноте, пересекал комнаты, спотыкался о сломанную мебель, снова поднимался и оглядывался. По углам таились какие-то большие существа – или это всего лишь сундуки и шкафы? Казалось, все это происходит во сне. Якоб ковылял дальше, через двери и по коридорам. Один раз что-то лязгнуло у самой его ноги, но палач не обратил на это внимания. В другой раз он услышал чей-то крик. Похоже было на голос Бартоломея, но, возможно, кричал кто-то другой. Может, этот сумасшедший?
Барбара… Где же Барбара?
Должно быть, он уже пересек весь первый этаж и теперь находился где-нибудь в задней части дома. Якоб больно ударился о стол; раздался звон и дребезг, как от разбитой посуды. Куизль решил уже вернуться в первую комнату, но тут заметил позади стола черный квадратный проем. Он осторожно подошел к нему и понял, что это проход к лестнице. Дощатый люк был открыт, словно кто-то недавно спускался по лестнице.
Подвал! Я на верном пути!
Снизу вновь донеслись крики, и это подтвердило его мысль. Якоб уже шагнул на первую ступень, когда уловил вдруг до боли знакомый запах. Внизу что-то горело, и чутье подсказывало палачу, что это вовсе не огонь в камине.
Куизль взялся за дубинку, висевшую до сих пор на поясе, и стал торопливо спускаться по крутой лестнице. Сюда уже не проникал лунный свет и темно было, как в заколоченном ящике. Запах гари усилился, глаза начали слезиться, и все же палач стремительно спускался в кромешную тьму.
Тут он почувствовал правой ногой какое-то сопротивление. Что-то тонкое и очень жесткое врезалось в голень, и ногу пронзила резкая боль, словно по ней хлестнули плетью. Якоб взмахнул руками и повалился, как подстреленный медведь. Он попытался удержаться за стену, но с тем же успехом можно было остановить падающий дуб. Куизль рухнул во тьму и при этом несколько раз перекувыркнулся на ступенях.
«Проволока! – пронеслось у него в голове. – Это была проволока! Этот подлый ублюдок, этот…»
Он скатился вниз, и чернота окутала его теплой волной.
* * *
Иероним Хаузер извивался на дыбе и орал как сумасшедший, в то время как Зальтер с интересом наблюдал за ним. Между тем Барбара с Адельхайд сидели связанные в углу, парализованные ужасом, который предстал их глазам.
– Мой дед кричал тогда точно так же? – спросил Зальтер и вновь повернул колесо. – Отвечайте, вы же были там. Будучи секретарем, вы прилежно все записывали. А записывали вы, как долго он кричал, как громко и как пронзительно? Записывали?
– Господи, прекратите, прошу вас! – визжал Хаузер. – Я всего лишь вел протокол. У меня… не было выбора!
– И все-таки вы получили свою долю, не так ли? – допытывался Зальтер. – Часть нашего состояния досталась и вам. Я видел ваш дом у Песочных ворот, мастер Хаузер. Простой секретарь не может себе такого позволить. Скажите, вы же выстроили его на крови нашей семьи? Ведь так?
Еще один оборот колеса, и сухожилия Хаузера затрещали, как сухие веревки.
– Да, это так! – завопил секретарь. – И клянусь, если бы мог, то вернул бы все вам! Поверьте мне, я… я сожалел. Мне каждую ночь снились эти пытки, я так и не смог их забыть!
– И в конце концов они настигли вас, – тихим голосом ответил Зальтер. – Вы предчувствовали это, не так ли? Я видел, как вы озирались в зале. И наслаждался вашим страхом. Вы думали, что можете сбежать от меня. Но в суматохе мне не составило никакого труда оглушить вас и перетащить в лодку. – Взгляд его на секунду померк. – Когда я вернулся, чтобы подсунуть Малькольму магические принадлежности, толпа добралась и до меня. Это… не входило в мои планы. Но таким образом я повстречал дочку палача. Сам Господь послал мне ее.
– Еще… не поздно вернуться на праведный путь, – прохрипел Хаузер. – Если вы меня отпустите, то обещаю…
– Мне противно ваше нытье! – перебил его Зальтер. – Уверен, мой дед, мой отец и мать и все Хааны приняли смерть куда как более достойно. Покончим же с этим жалким балаганом.
Он направился к жаровне, в которой уже раскалились щипцы, и в это мгновение где-то наверху раздался грохот. Затем послышался приглушенный голос, потом – рев, но до камеры долетели лишь обрывки каких-то слов. Похоже, голос донесся с верхнего этажа, и слов было не разобрать. Но Барбара сразу поняла, кто там кричит. И услышала имя.
Барбара…
У нее перехватило дыхание. Это отец, он звал ее! Он нашел ее!
Заслышав шум над головой, Зальтер вздрогнул. Он неподвижно застыл посреди камеры, как лиса внезапно замирает в открытом поле, и растерянно качал головой, снова и снова.
– Этого… не может быть, – бормотал он. – Так нельзя. Пьеса еще не закончилась! Хотя…
Тут по лицу его скользнула улыбка. Маркус взял раскаленные щипцы и подошел к Барбаре.
– Это твой дядя, ведь так? – прошептал он. – Или твой отец? В общем, кто-то из твоей проклятой семьи… Ну, кто бы там ни был, скоро он будет приятно удивлен. Ведь зрителям это нравится, верно? Неожиданности…
Он внимательно прислушался, словно ждал, что произойдет дальше. Никаких звуков больше не последовало. Тогда Зальтер пожал плечами и снова обратился к Барбаре и Адельхайд:
– Ваши родственники погубили мою семью. Теперь пусть они посмотрят, как я поступлю с вами. Око за око, зуб за…
Раздался металлический звон. Барбара заметила краем глаза, как опрокинулась тяжелая жаровня и раскаленные угли, словно галька, рассыпались по полу. Это Адельхайд, которая сидела возле самой жаровни и до сих пор молчала, изо всех сил толкнула ее связанными ногами. Камера тут же наполнилась едким запахом. Некоторые угольки упали на связки соломы, которые сразу начали тлеть и дымиться. Языки пламени побежали по разрисованным полотнищам к деревянному потолку. Зальтер в смятении отступил на несколько шагов.
– Что… что ты наделала? – пробормотал он. – Почему…
– Мы здесь! – закричала Адельхайд. – Внизу, в подвале! Спасите нас, кто-нибудь!
Снаружи снова послышался грохот. Казалось, что-то тяжелое скатилось с лестницы. Барбара по-прежнему не могла пошевелиться, скованная ужасом.
Господи, что же там происходит? Где отец? Он давно должен был спуститься к нам! Может, он не услышал нас?
Барбара перевела взгляд обратно на Зальтера. Опрокинутая жаровня дала им лишь краткую передышку. Драматург, похоже, пришел в себя.
– Что ж, воля ваша, можете сгореть! – взревел он. – Горите, как горели мои родители. Горите все!
Солома наконец занялась огнем, на ней заплясали красные и синеватые языки пламени. Одна из связок лежала рядом с дыбой, и пламя жадно лизало сухое дерево. Хаузер хрипел и извивался; он тихо заскулил, после чего закатил глаза и снова потерял сознание.
Зальтер поспешил было к двери, но резко остановился и с решительным видом вернулся к Адельхайд.
– Пойдешь со мной! – прохрипел драматург. Он подскочил к ней и схватил за волосы, так что женщина громко вскрикнула. – Палачка и секретарь пускай горят, но ты мне еще пригодишься. Неизвестно, кто меня там поджидает… Будешь моей заложницей. – Он внимательно посмотрел в ее изможденное, бледное лицо. – Ты мне всегда нравилась, Адельхайд. Такая сильная, такая воля к жизни… Я чуть было не отпустил тебя. Но еще не все кончено. Еще нет.
С этими словами он снял кожаную петлю с ее шеи, развязал ноги и потащил к выходу. Женщина бросила на Барбару отчаянный взгляд и скрылась в коридоре. Дверь с грохотом захлопнулась.
Дым горькой желчью забирался Барбаре в рот.
– Отец! – просипела она и поползла в сторону двери, но петля на шее удерживала ее и с каждым движением затягивалась все туже. – Отец! Я… здесь…
Затем все заволокло дымом.
* * *
Якоб не знал, как долго он пробыл без сознания. Час? Мгновение? В голове стоял гул, и вокруг не было ничего, кроме вязкого дыма и тьмы. Палач закашлялся и попытался подняться. По опыту многочисленных казней он знал, что внизу дым всегда был наиболее густым и ядовитым. «Если хочешь помереть скорее, держи голову пониже, – советовал он порой приговоренным. – Тогда ты как будто засыпаешь».
