За обедом завязалась оживленная беседа. Отдельные группки учеников восторженно перешептывались, и лишь немногие ели молча, свыкаясь с новостью.
Джек сидел между Акико и Ямато в трех столах от возвышения, за которым обедали Масамото и сэнсэи. Через несколько лет учебы они заслужат право сидеть прямо перед столом сэнсэя. Если у них будут эти несколько лет учебы. Или жизни, если уж на то пошло.
— Интересно, мы все пойдем на войну? — прошептал Ёри, нервно кусая губу.
— Наверное, — ответил Ямато. — Это ведь наше призвание.
— Многим еще нет шестнадцати, — засомневалась Кику.
— Думаю, младших воевать не отправят, — сказала Акико. — А тех, кто за передним столом, — непременно.
— А как же мы? — Похоже, Сабуро был единственным, кто не потерял аппетит: он деловито уминал тушеную рыбу с рисом.
— Может, нам дадут выбор? — с надеждой спросил Ёри.
— На войне выбора не бывает, — заявил Джек, буравя взглядом зернышко риса, прилипшее к его хаси. — Война выбирает сама.
Размышляя о своем положении, он раздавил рисинку палочками. Его угораздило попасть меж двух огней. Сколько Джек себя помнил, Португалия воевала с Англией. Кроме отца Люция, португальцев он в жизни не видел, и при этом они были его заклятыми врагами. Сейчас он оказался в центре другого противостояния, в котором его раса и религия были разменными монетами в борьбе за японский трон. Внезапно Джек осознал, что он тоже ученик Масамото и тоже должен воевать. Не только за свою жизнь, но и за будущее той Японии, которая ему дорога.
— Ты был прав, Джек, — сказала Кику. — Даймё Такатоми говорил о войне, когда назвал Дворец сокола лучом света в лихие времена. Наверное, ему уже тогда были ведомы планы даймё Камакура.
— А как же император? Разве не он правит Японией? — спросил Джек, откладывая хаси, — есть совсем не хотелось. — Я думал, даймё Камакура как самурай должен сражаться за него, а не против.
— Никто не будет отнимать власть у императора, — объяснила Акико. — Император — символический глава государства. Реальная власть принадлежит Совету регентов.
— А кто такие регенты?
— Пять самых влиятельных людей в Японии. Даймё Такатоми из провинции Киото, даймё Юкимура из провинции Осака, даймё Камакура из прови…
— Камакура уже при власти, — перебил Джек, — зачем ему война?
— Совет правит Японией от имени будущего императора, Хагэсава Сатоси.
— Почему будущего?
— Сатоси слишком молод, чтобы взойти на трон. Его отец, который стал правителем Японии после битвы при Накасэндо, вскоре после того умер. Тогда Сатоси было шесть. Наш даймё Такатоми не хотел, чтобы Япония вновь скатилась в гражданскую войну, и учредил Совет регентов. Им надлежит править страной до совершеннолетия Сатоси. В следующем году Совет прекратит свое существование и Сатоси станет императором.
— Так вот почему даймё Камакура собирает армию, — сказал Ямато. — Он намерен прибрать власть к рукам раньше Сатоси.
— Если будет война, — Джек понизил голос, глядя в сторону стола Кадзуки, — разве мы все будем сражаться на стороне даймё Такатоми?
— Конечно! — Акико изумилась вопросу.
— Даже Кадзуки?
— Да. Все давали клятву верности. Мы — ученики Масамото-сама.
— Помнишь, я рассказывал про банду Скорпиона?
Акико вздохнула.
— А помнишь, как ты по ошибке обвинил Кадзуки в жульничестве во время Круга трех?
Джек нехотя кивнул.
— Пусть Кадзуки и не любит тебя, он не так плох, как ты думаешь. Он настоящий самурай, ученик Нитэн ити рю и обязан служить Масамото-сама. Кадзуки связан долгом чести. К тому же при Накасэндо его семья воевала на стороне даймё Такатоми.
Джек с сомнением покачал головой. Встретившись взглядом с Кадзуки, он почувствовал, что доверия недруг не заслуживает. Хотя Акико и уверяла, что он соблюдает кодекс бусидо, Джек помнил ту ночь в Бутоку-дэне, когда Кадзуки вслед за своим отцом поклялся в верности делу Камакура.
Закончив обед, юные самураи покидали Тё-но-ма и шли спать во Дворец львов. Стояло позднее лето, и ночной воздух веял прохладой. По дороге Джек ловил на себе взгляды учеников. Казалось, его винят во всех бедах, как единственного чужестранца в школе.
— Джек! — позвал проходивший мимо Такуан. — Думаю, нам нужно серьезнее заняться верховой ездой. Если будет война, ты должен уметь скакать на лошади.
— Спасибо. — Джек постарался улыбнуться.
Хотя он был благодарен Такуану за помощь, перспектива продолжать занятия совсем не радовала. Он только начал осваивать рысь; к концу урока кости ныли так сильно, что едва слушались ноги.
— Кстати, — как бы невзначай спросил Такуан, — ты давно видел Акико?
— Она пошла на урок ниндзюцу, — неуклюже пошутил Джек, скрывая раздражение. Такуан постоянно спрашивал про Акико.
— Правда? — Такуан разинул рот от удивления.
— Да нет, — засмеялся Джек. — В это время она ходит к священнику.
— Так вот где она пропадает! — На лице Такуана отразилось недоумение. — Странно. Почему она не молится по утрам, как все?
Джек пожал плечами. Ее расписание и впрямь выглядело необычно.
— Впрочем, я рад, что Акико так ревностно исповедует буддизм, — весело сказал Такуан, сворачивая к Сиси-но-ма. — Увидимся завтра, как обычно.
Во дворе оставалось лишь несколько учеников. Горький опыт говорил Джеку, что не стоит шататься тут одному. Хватит с него на сегодня приключений.
По дороге к Сиси-но-ма он заметил одинокую фигуру на ступеньках Буцу-дэна. Ёри.
— Все нормально? — спросил Джек.
Ёри кивнул, отводя глаза.
— Точно? За обедом ты ни слова не сказал.
Ёри пожал плечами и стал складывать оригами из клочка бумаги.
— Твой телохранитель — слабак, — послышался голос с другого конца двора.
Обернувшись, Джек увидел Кадзуки — тот шел ко Дворцу львов вместе с Нобу и Хирото.
— Говорят, он удрал от опасности, как крыса! — фыркнул Нобу, притворяясь испуганным. — Караул! Асигару нападают!
— Спасибо ему, что бросил гайдзина умирать, — насмешливо крикнул Хирото. — Жаль, что до казни не дошло!
— Убирайтесь! — крикнул Джек, глядя на вспыхнувшее лицо Ёри.
— Сам убирайся, — возразил Кадзуки, стоя у входа во Дворец львов. — Если останешься, тебя сожгут.
— Поджарят вместе с сородичами, — ядовито прошипел Хирото. — А вот кому гайдзина на ужин?
Троица с противным хихиканьем вошла во дворец.
— Прости, Джек, — тихо пробормотал Ёри.
— За что?
— Мне стыдно, что я тебя подвел.
Джек взглянул на Ёри — глаза друга были полны слез.
— Ты меня не подвел. Ты позвал на помощь.
— Я не смог тебя защитить, — всхлипнул Ёри, утирая нос рукавом. — Попробовал драться, но они только посмеялись, а один выхватил мой посох и ударил кулаком в лицо. Я всего лишь жалкое подобие воина.
— Не говори глупостей! — возмутился Джек. — Ты привел ко мне сэнсэя Кано.
— Ну и что? — Ёри закончил складывать оригами. На его ладони сидел бумажный мышонок. — На войне мне не выжить.
Он смял фигурку в кулаке и швырнул на землю.
20. Киай-дзюцу— Каково ваше истинное лицо, лицо, каким вы обладаете еще до рождения своих родителей? — спросил сэнсэй Ямада, задумчиво теребя костлявыми пальцами седую бороду.
Старый монах, похожий на добродушную ящерицу, восседал на дзабутоне у ног огромного бронзового Будды. Лукаво улыбаясь, он наблюдал за озадаченными лицами воспитанников.
— Мокусо, — велел сэнсэй Ямада, зажигая ароматическую палочку.
По воздуху поплыл запах жасмина. Класс расположился для медитации: сидя в позе лотоса и размеренно дыша, ученики мысленно созерцали коан сэнсэя Ямада.
Во Дворце Будды воцарилась тишина.
Джек ерзал на подушке: после урока верховой езды ломило все тело. Загадки мастера дзэн всегда были непростыми, а эта казалась вообще головоломной. Печальнее всего было то, что Джек уже стал забывать лица родителей. С каждым днем из памяти исчезала еще одна черта, словно прибой смывал рисунок с песка.
Откуда, скажите на милость, он может знать свое истинное лицо?
Джек вспомнил и о Джесс. Когда он видел сестренку в последний раз, ей едва исполнилось пять. Джесс была очень хорошенькой и нежной, словно лютик: светло-пепельные волосы и небесно-голубые, как у брата, глаза. Интересно, какая она сейчас? Наверняка выросла за четыре года. Если возвращение в Англию займет еще года два, узнают ли они друг друга? Джесс будет уже десять, почти одиннадцать — совсем большая. Да он и сам сильно изменился. Ну и зрелище он будет представлять собой в Лондоне: английский мальчишка в облике самурая!
— Мокусо ямэ! — объявил сэнсэй Ямада, когда пепел в последний раз упал с ароматической палочки. Сложив руки на коленях, он ждал ответа на коан.
