Де Вулф порылся в мошне и дал Сайуорду три пенни, велев купить хорошей еды для моряка и поухаживать за ним, пока тот не поправится настолько, чтобы спуститься в Илфракум, что, как он надеялся, произойдет через несколько дней.
Оставив старого пастуха с Алэном, Джон со спутниками преодолели несколько миль до порта, прибыв туда в середине дня. Писарь суетился у жилища приказчика, припрыгивая на хромой ноге, как воробей, сгоняя непослушную толпу из приблизительно тридцати мужчин и мальчиков, которых он уговорил выступить в роли присяжных.
Де Вулф, осознавая, что день стремительно убывает, направился к рыбному сараю, где лежал труп.
— Давай поскорее с этим закончим, Гвин, — прорычал он. — Мало что уже можно сделать сегодня — придется по меньшей мере еще раз приехать сюда позднее.
В сарае он велел Гвину вытащить тело наружу, и присяжные встали широким полукругом, пронизываемые резким ветром. За гаванью громыхал прибой, а над собравшейся толпой носились с пронзительными криками чайки.
Корнуоллец обошелся без обычного официального вступления к дознанию и просто прикрикнул на разношерстную толпу:
— Тише! Будет говорить королевский коронер!
Сложив руки на груди, де Вулф встал у головы трупа и обратился к присяжным:
— Вы представляете в этом деле сотню. Я должен определить, кем мог быть этот человек и где, когда и каким образом встретил смерть. Свидетель, который может назвать его, слишком болен, чтобы присутствовать, но он тоже был в команде этого судна. Мертвеца звали Роджер, он из Бристоля, это все, что мне известно. Он был наполовину саксонцем, но мы не можем доказать принадлежность его к англичанам, так как здесь нет ни родственников, ни даже единственного свидетеля, знавшего его.
Де Вулф свирепо оглядел лица присяжных, словно говоря: «возразите, если можете».
— При сложившихся обстоятельствах я не буду налагать штраф на деревню, так как ясно, что покойник умер до того, как достиг вашей земли.
Старшие мужчины и несколько женщин, стоявшие поодаль и слушавшие, зашептались с облегчением. По меньшей мере они смогли избежать тяжелого штрафа за неспособность доказать, что мертвец был саксонцем: нормандский закон гласил, что, при отсутствии доказательств, жертва автоматически относилась к расе завоевателей — несмотря на то, что прошло уже более ста лет после порабощения саксонцев.
— Свидетель, которого я упомянул, подтверждает, что на судно, известное как «Святой Изан», напали пираты— где-то между этими местами и островом Ланди! Нам известно об одной смерти, и уцелевший заявляет, что видел, как убили капитана, так что мы предполагаем, что остальные члены команды также были убиты или утонули.
Де Вулф остановился и посмотрел на неподвижную фигуру в саване, лежавшую у его ног.
— Этот человек, Роджер из Бристоля, был, вероятнее всего, убит.
Де Вулф подозвал Гвина, который стянул полотнище и показал труп присяжным. Когда те придвинулись ближе, чтобы получше рассмотреть, коронер указал на багровевший на побелевшей коже глубокий разрез на животе.
— Типичная рана от пики. Нет другого объяснения, кроме убийства.
И подняв смуглое лицо от трупа, он медленно обвел взглядом жителей деревни, задерживаясь по очереди на каждом.
— Кому-нибудь из присутствующих здесь что-либо известно о том, кто мог это сделать? — прогремел он. — До вас доходили слухи о пиратстве в этих водах?
Последовало бормотание, перешептывание и всеобщее мотание головами, и коронер, на самом деле не ожидавший никакого вразумительного ответа, уже собирался продолжить свою речь, когда вдруг из гущи толпы пропищал дрожащий голосок:
— Я слышал кое-что, сэр, как сказывали, эти, из Эпплдора, не гнушаются поживиться в море.
Это неожиданное заявление вызвало ропот в толпе, и человек, одетый в короткую тунику из саржи, какую носят моряки или рыбаки, выкрикнул:
— А я знаю, что они разворовали в прошлом году потерпевший крушение корабль, пока до него успел добраться мажордом сеньора. Это было в проливе Кловли.
Джон де Вулф потратил несколько минут, пытаясь добыть более веские доказательства, чем слухи, но в итоге у него осталось лишь подозрение, что между Илфракумом и Эпплдором, маленькой деревушкой на противоположном Барнстейплу берегу реки, просто существовала вражда. Закончив дознание лаконичным решением, что Роджер из Бристоля был убит в нарушение королевского мира лицами, пока неизвестными, он распустил присяжных и повернулся к Гвину и Томасу.
— Что вы думаете об этих обвинениях в адрес жителей Эпплдора, а?
— Деревенские сплетни, не более, — проворчал рыжий оруженосец. — Любая деревушка растащит потерпевший крушение корабль, если представится такая возможность. Этот уже ограбили, иначе они украли бы все, до последней изюминки.
— Но почему Эпплдор? С таким же успехом они могли бы обвинить Кум-Мартин или Байдфорд, или даже остров Ланди, что более вероятно, — возразил Томас.
Де Вулф пожал плечами.
— Несомненно, какая-то местная неприязнь. Нужно самому пожить в одной из этих деревень, чтобы понять те мелочные склоки, которые они вытаскивают на свет божий при первой возможности.
И, окинув задумчивым взглядом труп, он добавил:
— Хотя, конечно, они могут быть правы.
Глава третья,
в которой коронер Джон встречает старого знакомого
Еще один долгий дневной переезд — и уже почти в сумерках следующего вечера коронер с помощниками достигли Северных городских ворот Эксетера. Ранний выезд из Амберли, расположенного в нескольких милях к югу от Барнстейпла, дал возможность не торопиться, позволив ноге Джона и пояснице его писаря благополучно пережить столь много часов в седле.
Добравшись до своего дома в переулке св. Мартина, коронер пристроил Одина в конюшне, затем устало прошел через парадный вход и снял сапоги в прихожей. Матильда сидела на своем обычном месте перед камином, отчасти скрытая колпаком монашеского кресла. Она оглянулась на звук скрипнувшей двери, но, увидев мужа, издала горловой стон и снова повернулась к огню.
— Вижу, ты соизволил вернуться домой.
Это было ее обычное холодное приветствие.
Де Вулф вздохнул, настроения ссориться не было: он устал и проголодался.
— Из Илфракума путь не близок, чуть меньше полутора дней, — пробормотал он.
— Глупо было пускаться в дорогу с твоей ногой, — прозвучал лишенный всякой логики ответ: после жалоб о том, что он подолгу не бывает дома, она теперь намекала, что ему следовало бы не торопиться с возвращением.
Проигнорировав последнюю реплику жены, Джон опустился на лавку у пустого стола и громко кликнул Мэри. Та уже услышала, что он вернулся, и вскоре прибежала с деревянной миской бульона и маленькой буханкой хлеба, которые поставила перед Джоном.
— Попотчуй себя пока этим, хозяин, — весело подмигнула она. — А я принесу еще соленой рыбы и репы.
Вслед за служанкой в зал неторопливо вошел Брут и уселся под столом между ног коронера, положив большую коричневую голову ему на колени, ожидая кусочков хлеба, смоченных в бульоне из окорока.
Красноречие Матильды иссякло, и сейчас она нарочито не обращала внимания на мужа. Немного покоя было для него как нельзя, кстати, по крайней мере, пока он не закончит с едой, которую Мэри приносила сменами, включая кувшин горячего вина со специями.
Затем де Вулф поковылял к камину и опустился в свободное кресло, но нога затекла и настоятельно требовала разминки. И он решил, что лучше всего пройтись в «Ветку плюща» и повидаться с Нестой. Однако Джон чувствовал, что следует попытаться наладить отношения с Матильдой, прежде чем снова оставлять ее одну.
Его первые попытки — рассказ о событиях в Илфракуме — были встречены едкой насмешкой.
— Проделать такой путь ради того, чтобы увидеть мертвого моряка и едва не утонувшего бретонца! Разве это дело коронера! Тебе следует оставить такие мелочи приказчикам. Представления Матильды об обязанностях коронера графства сформировались по образцу обязанностей ее брата, который спокойно сидел в своей палате и отдавал приказания подчиненным, пользуясь статусом старшего блюстителя порядка и администратора. Ричард де Ревелль был не из тех, кто делал все своими руками, как де Вулф; это был честолюбивый политикан — или, вернее, был таковым до тех пор, пока не обжегся на поддержке восстания принца Джона.
Этим вечером де Вулф не был расположен к дискуссиям — он давно уже устал от той атмосферы постоянной неприязни, которая, похоже, вновь воцарялась после вызванной несчастным случаем передышки, во время которой жена неохотно играла взятую на себя роль сиделки. Последние два месяца Матильда была преисполнена решимости поставить его на ноги и вернуть к работе, и помалкивала о его многочисленных недостатках. Она не говорила с Джоном ни о чем, кроме его здоровья, избегая порицать его романы с другими женщинами. Теперь же появились признаки того, что перемирию пришел конец и что Матильда снова становилась прежней.
