Пристав как очумелый запустил в варенье всю свою дрожащую пятерню. Безотчетно он поднес ее ко рту, видимо намереваясь отведать купеческого вареньица, но спохватился и отдернул руку. И тут и он, и батюшка, и городовой — все одновременно — оглянулись на Капитолину Матвеевну, которая, кажется, была близка к умопомешательству.
— Ты что же, матушка, шутить вздумала над полицейскою властью?! Да ты смутьянша! — трубно рокотал Артамонов, наступая на полумертвую от страха купчиху. — Я же тебе за такое знаешь что!.. Ты у меня!.. Да ты здорова ли? — вдруг спросил пристав. — Не повредилась ли в уме? Это каково же придумать такое! Гузеев!
— Слушаюсь! — отозвался городовой.
— Ты посмотри: она же не в своем уме!
— Так точно, ваше высокоблагородие! Сдурела-с.
— Ну, брат, и представленье сочинилось! Вот я доложу завтра их превосходительству об убийстве в части. Уж и посмеемся!.. — Артамонов был совершенно счастлив. — Садись-ка, Гузеев. Пиши бумагу, — распорядился он. — Все как есть пиши. А я, пожалуй, пойду. Утомился — нет сил.
Он направился было к дверям, глядя при этом на хозяйку с самым искренним состраданием, но его задержал отец Александр.
— Подождите, Николай Пантелеймонович. Осмелюсь высказаться… Если позволите… Но у меня есть сомнения! По-моему, в этом происшествии не все яс
но.
Артамонов помрачнел. Лишь священнический сан отца Александра не позволял приставу вскипеть.
— Ну что же тут еще не ясно? — сдерживаясь, процедил он.
— Я говорил вам уже, Николай Пантелеймонович, что слышал сильный грохот со стороны дома Капитолины Матвеевны. Спросите у дворника, у других соседей. Наверно подтвердят. А значит, кто-то этот шум произвел. Сам собою он не мог случиться. Не так ли?
— Гузеев, — проговорил Артамонов, — погоди-ка писать.
— Капитолина Матвеевна, а где Ольга Алексеевна твоя? — поинтересовался батюшка.
— Да где ей быть? У себя в комнатах, — не понимая, зачем ее об этом спрашивают, и вообще ничего в происходящем не понимая, ответила Карамышова.
— А что делает?
— Так спит.
— Верно знаешь?
— Да уж куда… Заходила к ней давеча — спит голубушка моя.
— Слушай, Капитолина Матвеевна, а ты давно полы мыла здесь, в комнате у жильца? — опять как будто не к месту спросил отец Александр.
— Не помню, правду сказать, батюшка. Давно.
— Да. И вот посмотрите, Николай Пантелеймонович, видите — на полу остались следы, там, где раньше стоял стол. Видите — четыре квадратика от ножек.
Он стоял там, наверное, очень долго. Возможно, не один месяц. А сейчас он стоит чуть в стороне от старыхследов. С чего бы это?
Все замерли в ожидании ответа.
— С чего бы это? Как вы думаете? — повторил батюшка, обращаясь ко всем.
— Его сдвинули! — выпалил догадливый Гузеев.
— Совершенно верно. Но не просто так сдвинули.
Мне кажется, что им воспользовались, чтобы произвести тот самый шум, о котором я вам рассказывал.
Мне тогда еще показалось, что рухнуло что-то громоздкое, вроде как буфет с посудой опрокинулся. Думаю, вот как было: кто-то залез под стол, приподнял его на плечах, а потом с силой бросил ножками об пол. А столто пуда три будет. Дубовый, поди…
- Чистого дуба! — закивала Капитолина Матвеевна. — Мой Алексей Силантьевич заказывал его на Лубянке… В каком же году… забыла…
— Ну, будет тебе давности поминать, Капитолина Матвеевна, — урезонил ее Артамонов. — Это к делу не относится. Но зачем злоумышленнику было шуметь? — спросил он отца Александра.
— Вот именно! Где это видано, чтобы злоумышленник шумел? Он, напротив, должен наперво позаботиться, как бы ему потише, понеприметнее совершить свое темное дело. Тих, говорят, да лих. Но тут другое — тут требовалось именно наделать шуму.
— Да на что же это нужно-то было, по-вашему?! — воскликнул совсем уже сбитый с толку пристав.
— Думаю, для того, чтобы Капитолина Матвеевна поднялась сюда, в эту комнату, и увидела то, о чем она потом прокричала на пол-Москвы.
— Что увидела?! — пристав начал гневаться на мудреные фантазии попа. — Это варенье?!
— Не только, — не стушевался батюшка. — Прежде всего она увидела здесь человека, который лежал на полу и очень натурально разыгрывал картину смертоубийства, для чего даже разлил варенье возле головы — якобы кровью истек. Так ведь было, Капитолина Матвеевна?
— Истинно так! — воспряла духом купчиха, оттого что ее видение кто-то подтвердил. — Он лежал… я покажу сейчас как…
— Ты погоди, Матвеевна, не встревай, — перебил Карамышову пристав. — Твоих еще сказок мне не хватало! Ну допустим, все было, как вы, отец, говорите.
Но зачем все это?! Какая польза от такого представленья?! Я в жизни ничего подобного не знал!
— А какая польза от этого и кому, мы сможем узнать хотя бы у Ольги Алексеевны. Сдается мне, что она принимает в этом, как вы сказали, Николаи Пантелеймонович, представленье самое непосредственное участие.
— Кто? — в очередной раз изумился пристав. — Дочка Капитолины Матвеевны?!
— Думаю, что так. Разве не странно это, что шум, который разбудил всю часть, ровно нисколько не потревожил ее праведного сна? Вы можете в это поверить?
Артамонов ничего не ответил. А отец Александр между тем продолжал:
— Скорее всего, она и не спала, и теперь не спит, но лишь показывает одну видимость. Впрочем, вот что: давайте расспросим ее. Но не сразу напрямик. Так она, пожалуй, только запираться станет. А исподволь. Если позволите, Николай Пантелеймонович, я сам с ней поговорю, а вы только подтвердите мои слова при необходимости.
— Ну, попробуйте… — неохотно согласился Артамонов. — Если будет польза…
— Только тут вот что надо будет сделать, — сказал отец Александр. — Вы, Капитолина Матвеевна, пожалуйста, проводите господина полицейского до двери комнаты вашей дочери, а сами тотчас спрячьтесь до поры где-нибудь в доме. Да вот хоть здесь, в соседней комнате. Мы вас позовем, когда потребуется. По дороге, прошу вас, ни в коем случае не разговаривайте между собой. А вы, — обратился он к Гузееву, — ступайте с Капитолиной Матвеевной к Ольге Алексеевне и позовите ее сюда.
Купчиха и городовой, ни о чем более не расспрашивая, отправились исполнять батюшкин наказ.
— Загадочный случай, — произнес пристав. — А кто же мог быть этот человек, которого видела здесь Капитолина Матвеевна? — спросил он отца Александра. — Неужто ее жилец?
— Скорее всего он. Это подтверждается участием в злодеянии Ольги Алексеевны. С кем, как не с жильцом, она могла устроить такое в его комнате? Да и где он сам теперь? Почему его нет дома? А кроме того, только человек, который очень хорошо знает все дворы вокруг дома Капитолины Матвеевны, мог избрать для побега мой двор. Хотя, уверяю вас, это не самый удобный и короткий путь отсюда на другую улицу.
— И отчего же он избрал ваш двор? — спросил Артамонов.
— Только в моем дворе нету собак. Мои дочки, поповны, кошечек любят, — улыбнулся батюшка. — Так у нас их с полдюжины, как бы не больше. Этот жилец квартирует у Капитолины Матвеевны где-то с полгода. И ему, конечно, хорошо известно, у кого здесь из соседей есть собаки, у кого нету и как расположены дворы.
Больше ничего сказать друг другу собеседники не успели, потому что в комнату в сопровождении городового вошла дочка Капитолины Матвеевны.
Отец Александр не очень хорошо знал Ольгу. Хотя он и настоятельствовал здесь поблизости — на Ордынке, Карамышовы не были его прихожанами. Еще у покойного Ольгиного отца, Алексея Силантьевича, духовником был протоиерей из уютной церковки Николая Чудотворца за Якиманкой. Естественным образом, в тот же храм ходили и его домочадцы — жена и дочка.
Ольга вошла, прищуриваясь от света в комнате, будто со сна. Но как девушка ни старалась выглядеть сонною, заметно было, что она этой ночью глаз не сомкнула. Она очень удивилась, обнаружив в комнате священника и полицейского чина. Или опять разыграла удивление. Это, во всяком случае, получилось у нее очень натурально. Ольга поздоровалась со всеми, причем, приветствуя пристава, она изобразила сдержанный, лишь как долг вежливости, но вместе с тем такой изящный книксен, какой можно увидеть, наверное, разве что на великосветском балу. У Артамонова глаза заблестели многообещающею улыбкой, и он лихо подкрутил ус.
— Ольга Алексеевна, — торжественно и с дрожью в голосе, обычно предвещающей известие о беде, начал отец Александр, — я вас прошу прежде всего не переживать ни о чем. Ничего такого ужасного еще не произошло…
Ольга и без этого предызвещения прекрасно знала, что ничего, в сущности, не произошло. Но, рисуясь встревоженной, она нахмурила бровки.
— Видите ли, — продолжал отец Александр, — ваша матушка Капитолина Матвеевна… Она заболела
внезапно…
