Кэт подошла сзади, обняла его за талию и прижалась щекой к широкой спине.
— Ожерелье не уберегло и Гиневру Англесси. Оно было на ней, когда та умерла.
Он крепко пожал ей пальцы, переплетенные у него на атласном жилете, а через секунду повернулся, не размыкая ее объятий, и она убедилась, что его глаза смотрят уже по-другому: то, что было в них секунду назад, исчезло или было тщательно спрятано.
— Странный выбор украшения для женщины в вечернем платье, ты не находишь?
— Я бы сказала, да. — Она протянула ему ожерелье. — Какого цвета было платье?
— Зеленое.
Он взял украшение и спрятал к себе в карман.
— Тем более странно. А что говорит Англесси? Как ожерелье оказалось у его жены?
— Я не смог спросить об этом. Мне показалось, время не совсем подходящее.
Кэт кивнула.
— Я помню, как она выходила за него. Свадьба тогда наделала много шума. Она ведь была такая молодая и красивая.
Губы Девлина скривились в ироничной улыбке.
— А он был просто очень богат. К тому же маркиз.
— Ты думаешь, это он убил ее… или приказал убить?
— Если она изменяла ему с регентом, то у него был мотив — не только убить жену, но и свалить вину на человека, который наставлял ему рога.
— Если она изменяла ему с регентом.
— Или если он думал, что она изменяет.
— Англесси мог и не соглашаться, чтобы Пол Гибсон сделал аутопсию, — резонно заметила Кэт. — Но он согласился, значит, ему, видимо, нечего скрывать.
— Возможно. Мы узнаем больше, когда Гибсон проведет тщательное вскрытие. — Девлин прошелся по комнате, чтобы взять дорожную накидку. — Сам Англесси подозревает своего племянника, Бевана Эллсворта.
— Да, этот способен на убийство.
Виконт удивленно взглянул на нее.
— Ты его знаешь?
— В прошлом году он взял на содержание хористку из нашего театра. Она говорила, что он очарователен… и непредсказуемо злобен.
— Действительно, похоже на Эллсворта.
Он повесил накидку на руку и потоптался с не свойственной ему нерешительностью.
Кэт склонила голову и заулыбалась, разглядывая его лицо.
— Выкладывай.
Он округлил глаза, изображая неведение.
— Что выкладывать?
Она подошла и надела ему шляпу, лихо сдвинув ее набок.
— То, о чем ты хочешь меня попросить, но ходишь вокруг да около.
Он со смехом поймал Кэт и пощекотал ей шею, заставив рассмеяться.
— Что ж, есть одно маленькое дельце…
Их называли Десять Тысяч Избранных, небольшую кучку мужчин и женщин, богатых аристократов, составлявших верхушку английского общества и занимавших особняки и огромные поместья как непременное условие английской респектабельности. Связанные друг с другом кровными и брачными узами, они вместе охотились верхом, травя собаками зверя, ходили в одни и те же клубы, участвовали в одних и тех же кампаниях по сбору средств и посылали своих сыновей в одни и те же учебные заведения — Итон и Винчестер, Кембридж и Оксфорд.
Подобно Себастьяну, племянник и предполагаемый наследник маркиза Англесси, Беван Эллсворт, в свое время учился в Итоне. У Себастьяна остались смутные воспоминания о спортивном парне, довольно смешливом, который хорошо скрывал свою готовность поквитаться самым диким образом с любым, кто, по его мнению, неправильно с ним поступил. Но двух лет разницы в том возрасте хватало, чтобы ограничить их общение. Потом Себастьян поступил в Оксфорд, а Эллсворт уехал учиться в Кембридж. В конце концов, он выучился на адвоката, хотя, поговаривали, будто он больше времени проводит за игрой в злачных местах Пикеринг-Плейс, чем в суде.
Адвокатская стезя считалась подобающим занятием для джентльмена. К адвокатам обращались стряпчие, а не сами клиенты, адвокаты не имели дела со всякой чернью. Жена адвоката могла быть представлена ко двору, тогда как жена стряпчего не имела права на такую честь. Это было тонкое, но важное различие для человека, лелеявшего надежду стать следующим графом Англесси.
Тем же днем, ближе к вечеру, Себастьян столкнулся с племянником маркиза в клубе «Брукс», где тот сидел за стаканчиком вина с каким-то своим приятелем. Едва переступив порог красной гостиной, Себастьян замер на минуту, чтобы рассмотреть, насколько изменился Беван Эллсворт за прошедшее время.
Тот сохранил свою открытую приятную внешность, которую помнил Себастьян. Светло-каштановая шевелюра была уложена в стильном беспорядке, предпочитаемом последователями «Красавца Бруммеля».[5] Эллсворт сам имел репутацию денди, его сюртук из тонкого сукна был сшит по последней моде, а галстук завязан довольно затейливо, но без крайностей, свойственных некоторым щеголям. Широкие плечи свидетельствовали, что он не был чужд спорту: регулярно боксировал в клубе у Джексона, фехтовал у Анжело и метал диски у Ментона.
Его собеседник, белокурый господин в немыслимо закрученном шейном платке, показался Себастьяну знакомым, но он так и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах они виделись. Мимо проходил официант с подносом. Себастьян взял у него бокал мадеры и, подойдя к столику двух друзей, с нарочитой небрежностью плюхнулся на свободный стул.
— Я слышал, тебя можно поздравить, — сказал он, прерывая их разговор без всяких преамбул или извинений.
Эллсворт напрягся и взглянул на Себастьяна холодным взглядом.
— Прошу прощения?
Себастьян улыбнулся.
— Надеюсь, ты не собираешься делать вид, будто не слышал о смерти своей дорогой тетушки Гиневры? Все, что грозило отлучить тебя от титула и состояния Англесси, теперь устранено. Отсюда и поздравления, — Себастьян отсалютовал бокалом, словно произнес тост.
Белокурый незнакомец с чудовищным шейным платком на секунду поймал на себе стальной взгляд Себастьяна и тут же тихонечко исчез, уйдя в дальний конец гостиной, где принялся нервно переминаться с ноги на ногу.
— Разумеется, это при условии, — добавил Себастьян, словно его только сейчас осенило, — что в прошлую среду ты был далеко от Брайтона.
Скулы Эллсворта тронул слабый, но ясно различимый румянец.
— Не будь смешным. Прошлую среду я почти все время провел в «Грейз инн».[6]
— В суде?
Эллсворт побагровел.
— Будь я проклят, если понимаю, какое тебе до этого дело.
Себастьян ответил на его злобный взгляд хладнокровной улыбкой.
— Всегда полезно заручиться алиби, согласен? Если ты везучий, то властям даже в голову не придет, что ты легко мог нанять кого-то обстряпать за тебя это грязное дельце.
Эллсворт поднес бокал к губам и долго задумчиво пил, прежде чем ответить с завидным хладнокровием:
— Истинно так. Но тут невольно напрашивается один вопрос: зачем убивать даму в таком людном месте да еще таким сложным способом? Почему бы просто не нанять пару бродяг, чтобы те как-нибудь темной ночью напали на ее портшез?
— Действительно, почему? — согласился Себастьян. — Или, скажем, разбойника, чтобы перехватил ее экипаж в парке Хампстед-Хит? А ты, сразу видно, обдумывал варианты.
Эллсворт коротко хохотнул, а потом наклонился вперед и произнес:
— Долги не настолько меня душат.
Губы его по-прежнему улыбались, но в серых глазах блеснул грозный огонек.
— Слухи говорят об обратном.
— Слухи врут.
Себастьян откинул голову на высокую спинку стула, обтянутого тканью.
— Так какого ты был о ней мнения? Я имею в виду твою покойную тетку. — Со стороны могло показаться, что за столом мирно беседуют двое друзей. — Странно называть ее твоей теткой, когда она была тебя младше… лет на десять?
— Не так уж странно для нашего общества. В Лондоне полно воспитанных молодых дам, готовых пуститься во все тяжкие ради титула или состояния. Или ради того и другого.
Горькие, страшные слова. Хотя, с другой стороны, такова была суровая реальность. За старшими сыновьями, обладавшими положением и титулом, велась бесстыдная охота, тогда как младших сыновей, а также их отпрысков считали опасными париями, которых следовало остерегаться, избегать и презирать.
— А юная леди Гиневра хотела получить и то и другое? — спросил Себастьян.
— С какой стати такой первоклассной штучке вроде нее довольствоваться малым? — Эллсворт насмешливо скривился. — Надеюсь, ты не думаешь, будто она вышла за моего дядю по любви?
Себастьян вглядывался в хмурое злобное лицо собеседника. Он вспомнил, как несколько лет тому назад, в Итоне, какой-то сынок баронета отобрал у Эллсворта звание капитана футбольной команды. Через две недели в пылу и неразберихе игры юноше так сильно покалечили руку, что ему пришлось уехать домой до конца года. Тогда же прошел слушок, что Эллсворт специально сломал обидчику руку, но, разумеется, ничего нельзя было доказать. Впоследствии Себастьян узнал, что парень так до конца и не оправился от травмы — рука срослась криво.
