кого-то предупреждать, спрашивать дозволения? В отряде он главный, ему и решать.
Положа руку на сердце, Вадим рассуждал эгоистически. Но что сказать… завели его коллеги по походу глупейшими россказнями. Тянуло побыть одному, собраться с мыслями, заодно и разведать, кто затаился за бревенчатыми стенами под двускатной крышей. Переть на рожон необязательно, можно подойти, глянуть и убраться вон. Важна пища для размышлений, а ее негусто.
Вадим шел, глядя на подрагивающую магнитную стрелку. По его подсчетам, до избушки оставалось километра три, как вдруг ухо уловило в приозерном ольшанике ворочание гигантской живой массы. В следующий миг над лесом раскатился рык такой мощи, что затрещали барабанные перепонки.
Вадим остолбенел. Это не был голос человека. Рычал представитель фауны, но кто конкретно? Он бывал в зоосадах, видел и слышал разное зверье. Но в этом реве, разразившемся в каких-нибудь двух-трех десятках шагов от него, как будто слились воедино агрессивные вопли хищников со всех частей света. В него вплетался треск кустарника, громкий и непрекращающийся, точно кто-то разрывал бесконечный холст. Затем из желтеющей поросли вывалилась береза, сломать которую могло только очень сильное существо.
«Фроловка» осталась в лагере, а от мысли использовать «ТК» Вадим отказался. «Коровьей» пулей исполина не свалишь, только разъяришь, и тогда пиши пропало.
Не дожидаясь, пока исчадие ада выберется на лужайку, он понесся со всех ног под покров низкорослых елей. Бежал не оглядываясь, стук сердца мешал услышать, есть ли сзади погоня. Мох стелился навстречу, как ворсистая ковровая дорожка. Внезапно в ней образовалась брешь, под Вадимом хряпнуло, он лишился опоры и стремглав полетел вниз.
Приложился неслабо – в бок вдавились продолговатые и необычайно жесткие поленья, загремели, раскатились. Вадим забарахтался, но почувствовал, что глубже не проваливается. Он полежал с минуту, глядя в тускнеющее небо, обрамленное переломанными жердочками, на которые имел неосторожность наступить.
Ловушка? Нет, непохоже. Скорее схрон. Приняв более-менее удобную позу, Вадим огляделся. Он лежал… нет, не на поленьях, как подумал вначале, а на округлых, гладко отшлифованных бревнах. Вот только непохоже было, что они из дерева. Взяв одно, он рассмотрел подробнее. Цвет – близкий к коричневому, на спиле не видно волокон, а тяжесть! Как будто железо…
Черт возьми, это же бивни слона! Вернее, мамонта, откуда в Якутии взяться слонам? Вадим слышал, насколько ценна такая вот кость, пролежавшая многие тысячи лет. Она не только крепче камня, но и оттенки у нее самые замысловатые – от желтого до фиолетового.
Скелетов не оказалось, да и сложно поверить, что мамонты сговорились умирать в этой яме, а потом еще и настил сверху положили. Сто процентов: постарались добытчики. Русские, якуты, тунгусы? Автографов нет, постеснялись. Ясно, что собирают для себя, в обход государственных служб, а после сбывают добытое иностранцам или знакомым кустарям, которые изготавливают из сырья различные модные безделицы. Может статься, что и обитатель избушки на курьих ножках имеет к этому промыслу непосредственное отношение.
Расследование отложим на попозже. Наипервейшая задача – выбраться из западни. Прежде чем предпринять какие-либо действия, Вадим обратился в слух. Надо быть простофилей, чтобы, вылезши отсюда, попасться на обед тому зверюге, из-за которого, собственно, и случился карамболь.
Но нет – ни дыхания, подобного всхрапам кузнечного меха, ни гулкой поступи, ни сатанинского рычания. Зверюга не собиралась преследовать убогого человечка. Или обладала мозгом мезозойского ящера: потеряв жертву из вида, удалилась в поисках новой добычи.
Вадиму казалось, что выбраться из копанки – невелика хитрость. Подгреб к стене побольше бивней, полез на них и… они разъехались под ним. Он покатился кубарем, еще и по шее тяжеленной костяной чуркой получил.
Вадим потер ушибленный загривок и взялся за дело более основательно. Сложил из бивней что-то навроде поленницы, а к ней пристроил две приступки, одна другой ниже. По ним, как по ступенькам, он взошел наверх и вытянул руку, в надежде достать до края ямы.
Не дотянулся на каких-нибудь пять-шесть дюймов. Это что же – снова слезать и громоздить пирамиду повыше? А дневной свет уже меркнет, скоро совсем стемнеет. Друзья устроят переполох, кинутся искать. Не попались бы давешнему мастодонту…
Вадим почти не испытал удивления, когда из-за края ямины протянулась рука. Стало быть, не только кинулись, но и нашли. А он, дурак, на них дулся!
Вадим подпрыгнул, схватился за спасительную длань. Она была маленькой, женской. Генриетта?
Поленница из бивней с гуркотом развалилась, но это уже ровным счетом ничего не значило. Под свободную левую подвернулся выперший из дерна корень, Вадим подтянулся и через пару секунд уже стоял на четвереньках у рытвины, по-собачьи отряхиваясь.
– Спасибо, выручила… – завелся он с изъявлениями признательности, да и замолчал, обескураженный.
Перед ним стояла вовсе не Генриетта, а девушка кукольного росточка и такой же кукольной наружности. Узкоглазенькая, с волосами цвета воронова крыла и тонюсенькими – в ниточку – губками. Она была одета в платье, пошитое из кусочков цветной материи, разукрашенное бисером и отороченное бахромой. Поверх платья – фартучек из лосиной шкуры, на голове – суконная шапочка, на ногах – меховые сапожки с орнаментом в виде птичьих лапок. Типичное облачение тунгусских женщин, виденных Вадимом в Якутске и Томторе. На плече – лук с туго свитой тетивой.
Он задержал ее руку в своей и молвил со всей приветливостью, на какую был способен:
– Ты меня спасла… Ты кто? Как тебя зовут?
– Эджена, – выговорила она сквозь зубы, вырвалась и отскочила назад.
За спиной у нее брякнул колчан, одна из стрел выпала. Вадим поднял ее и уставился на ярко-гранатовое оперение.
– Это ты?.. Ты подходила ночью к нашему стану? Это твое? – Он показал ей клочок бересты с предупреждением.
– Я… Би урам… надо быть не так. Надо подходить к вам, говорить…
Она живо напомнила Вадиму Аннеке – та очень похоже коверкала неродной русский язык, путалась в глагольных формах.
– О чем говорить? – напирал он, идя к ней, в то время как она пугливо отступала от него, как от прокаженного.
– Горо-гу? – выкрикнула дикарка, глядя недружелюбно, даже враждебно. – Вы издалека? Зачем прийти? Лабынкыр не любить пришлых. Забирать жизни. Уходите!
– Пока ты не объяснишь почему, мы не уйдем.
– Уходите! Уходите! Вас всех убить!
Она подскочила, как кузнечик, и, ничего больше не сказав, дала стрекача.
– Постой! Куда ты?!
Вадим попытался догнать ее, но где там! Девчонка бежала быстрее лани. Ольшаник сомкнулся за нею, и тотчас вспорхнули потревоженные пичужки уже где-то саженях в двадцати.
Досадно… Поговорить бы с ней по-хорошему – глядишь, получил бы ответы на многие вопросы, которые пока что выглядят неразрешимыми.
Вадим заглянул в яму, откуда тунгуска только что вытащила его. Бивни горой громоздились на дне, маслянисто лоснясь.
