— Я с ним не знаком, — отчеканил Сударевский.
— Факты свидетельствуют иное. — Фома Андреевич бросил кристалл в кокосовую чашку.
— Какие факты, Фома Андреевич? — с печальным смирением осведомился Марк Модестович.
— Я бы еще мог усомниться в правильности сигналов, если бы мне буквально пять минут назад не позвонил Леокакаян. — Директор выжидательно примолк.
— Не улавливаю связи. — Сударевский уже полностью владел собой.
Основная причина тревоги явно отпала: зарубежному вояжу ничто не препятствовало. Последствия же неприятного объяснения с Фомой Андреевичем волновали его меньше всего. Разговор, однако, следовало, по возможности, закончить к обоюдному удовлетворению.
— Что общего может быть у меня с этим мерзейшим интриганом?
— Как? — Фома Андреевич озадаченно поднял брови и даже ладонь к уху приставил, словно хотел получше расслышать. — Эка вы его! — Он усмехнулся и удовлетворенно кивнул. — Интриган там он или нет, неважно. Главное, что все в один голос твердят, будто Берендер встал на вашу защиту. Вы что, работу ему показывали?
— Никогда в жизни!
— Откуда же он прознал?
— Ума не приложу. — Сударевский развел руками. — А это верно?
— Похоже на то. — Фома Андреевич заметно оттаял. — Но вы ему ничего не посылали?
— Абсолютно.
— Странно. — Директор задумался. — Кто же ему тогда напел?
— А что вообще случилось, Фома Андреевич?
— Значит, вы на самом деле ничего не знаете?
— Да откуда мне знать? Я только то и делал, что занимался подготовкой к конгрессу! Куча же дел, Фома Андреевич! А тут еще милиционер этот… Ну, вы знаете, который Ковским занимался… Покоя не дает. Все чего-то ищет, вынюхивает…
— Дело в том, что Берендер поднял шум. Он повсюду превозносит вашу работу и требует, чтобы ее передали химикам. Надеюсь, вы понимаете, какой может получиться скандал? Не хватает нам восстановить против себя еще одно отделение!
— Я к этому совершенно непричастен. Берендеру своей работы не давал и не просил его вмешиваться. Могу подтвердить это когда и где угодно, хоть устно, хоть письменно.
— Я бы посоветовал вам написать в комитет письмо. — Фома Андреевич сменил гнев на милость. — Это бы окончательно положило конец всяческим кривотолкам. Я уж не говорю о том, что избавило бы нас от непрошеных благодетелей.
— Хоть сейчас, Фома Андреевич! — с готовностью откликнулся Сударевский. — Какое письмо?
— Словом, вы, такой-то и такой-то, — директор явно успел заранее обдумать текст, — просите вернуть вам все материалы открытия для доработки.
— Чего вдруг? — спросил Сударевский, входя во вкус игры. — Бились-бились, а тут, когда вмешались такие силы, взяли и затрубили отбой. Не покажется ли это странным?
— Не покажется. Поверьте, все будут только рады закрыть это кляузное дело.
— Кляузное с чьей стороны?
— Мне казалось, мы понимаем друг друга, — многозначительно нахмурился Фома Андреевич.
— Несомненно! — поторопился успокоить его Сударевский. — Просто я хочу получше уяснить себе, как должно выглядеть мое письмо.
Беседа и впрямь принимала забавный характер. Она доставляла Сударевскому ранее недоступное наслаждение. «Как жаль, — думал он, — что этот боров так ничего и не поймет. Но что с него возьмешь? На то он и Дубовец!»
— Вы напишите, Марк Модестович, — в голосе Фомы Андреевича Сударевский уловил непривычные бархатные нотки, — что хотите пересмотреть свои выводы в свете, так сказать, новых данных. Верно? Вы же действительно продолжаете работать?
— Само собой.
— А раз так, то, получив новые результаты, вы хотите подвергнуть пересмотру всю свою концепцию. Это вполне естественно для всякого честного исследователя, уверяю вас. Ну как?
— Вполне. — Сударевский даже руку к груди прижал. — Никто и не пикнет.
— Постепенно все забудется, успокоится, вы защитите диссертацию, а там посмотрим… Чем черт не шутит? Может, и вернемся тогда к вашему открытию, на новом витке спирали. На ином… как бы это поточнее сказать… качественном уровне.
— Лично я уже поставил на этом крест, — сказал Сударевский и вдруг почувствовал, что ему наскучила эта двусмысленная игра. Пора было кончать. Впереди предстояли нелегкие испытания. Так стоило ли попусту расходовать силы?
— Не зарекайтесь, — покровительственно кивнул Фома Андреевич. — Ситуация меняется, и мы, я уверен, возвратимся к вашей работе. На иной основе, разумеется… Все-таки у вашего метода есть будущее. Недаром Берендер так раскричался. Что-что, а чутье у него не ослабло. Если он говорит, что овчинка стоит выделки, то будьте уверены, работа действительно имеет большое научное и практическое значение… Поверьте мне, что я не стал бы с вами говорить так, если бы не был уверен в конечной победе истины. Это только в фельетонах можно прочесть о всяческих противниках научного прогресса, зажимщиках передового опыта и ретроградах. Вы умный человек и понимаете, что в жизни все значительно сложнее. На каком-то этапе приходится и отступать, из тактических соображений отказываться даже от собственного детища. Но в исторической перспективе истина всегда пробивает себе дорогу. Можете не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь.
— Теперь, когда претендовать на установление новой, объективно существующей в природе закономерности можете вы один… — Фома Андреевич выдержал необходимую паузу и, убедившись, что собеседник правильно его понял, продолжал: — Следует быть вдвойне осторожным. Пусть у товарищей, которых Ковский так неразумно против себя восстановил, сформируется о вас новое мнение. Как говорится, о мертвых либо хорошо, либо ничего… Одним словом, я уверен, что скромный молодой исследователь, который нашел в себе силы и мужество преодолеть давление авторитета и собственные, можно сказать, заблуждения, встретит совершенно иной прием. Вы меня, надеюсь, поняли?
— Не совсем, Фома Андреевич. — Сударевскому хотелось, чтобы директор высказался более определенно. — Извините.
— Забудьте прошлое.
— Уже забыл.
— И прелестно. Добавьте побольше новых данных, переиначьте что-нибудь, и через год-другой пишите себе новую заявку на новое открытие. Формулу, разумеется, придется видоизменить. Теперь, надеюсь, ясно?
— Абсолютно. — Сударевский украдкой посмотрел на часы.
«Даже если я откровенно, без обиняков, растолкую ему, как и что, — подумал Марк Модестович, — он же все равно ничего не поймет. Не допустит до себя, просто-напросто отметет. Вот ведь в чем курьез! Он живет в вымышленном мире, за частоколом интриг, и совершенно потерял чувство реальности. Терять мне нечего, меня теперь не остановишь, и я мог бы позволить себе пять минут откровенности. Это были бы прекрасные пять минут, возможно, самые лучшие в жизни, если бы только удалось его пронять. Но нет! Оставь надежду всяк сюда входящий. Все отскочит назад. Как горох об стенку. Он неуязвим. Стоит ли тогда метать бисер? Да и не мне, если быть честным перед самим собой, тратить силы на перевоспитание Дубовца. Пусть другие займутся потом выжиганием по дереву. Этот Люсин прав, говоря, что никогда не следует забывать об окружающих. Мы действительно живем не в вакууме и нас окружают не бессловесные тени, а живые люди, наблюдательные, любопытные, понимающие. Нет, милейший Фома, даже если я полностью пойду у тебя на поводу, все равно ничего не получится. Нам просто не позволят отколоть подобный номер. Такие вещи не проходят, и все тут. Не будь даже всемогущего Берендера, кто-нибудь обязательно окажется на нашем пути. Может быть, это будет незаметная лаборанточка или безымянный эксперт, который однажды хоть краем уха слышал фамилию Ковского; даже твой сегодняшний союзник и то завтра не упустит случая подставить тебе ножку».
— …достойно представлять наш институт на международном форуме, — из дальнего далека долетели до него слова директора.
— Приложу все усилия, Фома Андреевич, — ответил он, как автомат.
— Не сомневаюсь. — Директор нашел уместным пожать Сударевскому руку.
— Большое спасибо! — Марк Модестович вскочил и приготовился прощаться. Хорошо, что он все-таки промолчал! Никогда не следует сжигать за собой мосты. Кто знает, как обернется дело. По существу, он же еще ничего не решил. Во всяком случае, это не окончательное решение. Там видно будет…
— Может у вас есть какие-нибудь поручения, Фома Андреевич? Или пожелания?
— Пожелания? — Директор озадаченно пожевал губами. — Успеха разве что?.. Ван-Кревелину мой привет. Жаль, я подарочек ему не успел приготовить, а следовало бы…
— Не беспокойтесь, Фома Андреевич, я все равно побегу сейчас покупать сувениры.
— Вот и хорошо… Только, знаете ли, не надо этого… как его… палеха, водки, матрешки всякие… Я в прошлый раз возил.
