Каин-Корт, У.
Он уже приближался к ступенькам в дальнем конце переулка, но я быстро и бесшумно нагнал его.
Мои пальцы сомкнулись на рукояти ножа.
Ну вот, наконец я дошел в своей исповеди до места, с которого начал: убийство Лукаса Трендла, рыжеволосого незнакомца, совершенное 24 октября 1854 года. Он умер тем вечером, чтобы Феб Даунт тоже умер, как требовала справедливость, — ибо без убийства невинного Лукаса Трендла я мог бы и не справиться с более важным делом. Но теперь, после прискорбной смерти бедняги, убитого быстро и без малейших угрызений совести, я знал наверное, что способен на столь ужасное деяние. Подобная логика свойственна безумцам, но мне тогда так не казалось. Напротив, мне в тогдашнем моем душевном расстройстве представлялось вполне естественным убить невинного человека, чтобы гарантировать смерть виновного. Сейчас, когда я вторично признаюсь в своем преступлении, меня терзают угрызения совести за содеянное с бедным Лукасом Трендлом; но я не могу и никогда не стану раскаиваться в чувствах, подвигших меня на такой поступок.
События, последовавшие за тем знаменательным вечером, я уже описывал вам: потрясение, испытанное мной, когда я узнал имя своей жертвы; записка от шантажиста, полученная Беллой; карточка с приглашением на похороны Лукаса Трендла в Стоук-Ньюингтоне, подсунутая мне под дверь; расставание с Беллой в гостинице «Кларендон» на следующий вечер, когда она справедливо обвинила меня в том, что я скрываю от нее правду о себе; столкновение с Фордайсом Джуксом, заподозренным мной в шантаже; наконец, таинственное похлопывание по плечу, которое я почувствовал сначала у Диорамы, потом в Стоук-Ньюингтоне, и зловещая фигура, следовавшая за нами с Легрисом во время нашей лодочной прогулки до Хангерфордского моста.
Сейчас 13 ноября 1854 года. Место: комнаты Легриса в «Олбани». Время: спустя час после рассвета.
Легрис подошел к окну и раздвинул портьеры, впустив в душную комнату бледно-жемчужный свет. Ночь после нашего ужина в гостинице Милварта прошла за разговором, и я изложил своему дорогому другу подлинную историю Эдварда Глайвера, умолчав лишь о убийстве Лукаса Трендла и своем твердом намерении предать смерти и Феба Даунта. Сейчас передо мной стояла задача выяснить личность шантажиста и разобраться с ним, а потом я переведу все свое внимание на Феба Рейнсфорда Даунта.
Легрис смотрел на меня с таким напряженно-серьезным видом, что я начал жалеть, что открыл ему всю правду.
— Ну что ж, — проговорил он наконец, — я думал, ты в беде, и оказался прав. Бог знает, Джи, почему ты молчал раньше. Я хочу сказать, старина, ты мог бы дать другу возможность помочь тебе. Но теперь это дело прошлое. — Он потряс головой, словно обдумывая какую-то поразительную мысль. — Старый лорд Тансор, ну надо же. Тяжело тебе пришлось, Джи. Чертовски тяжело. Даже не представляю, что бы я чувствовал на твоем месте. Подумать только, родной отец! — Он снова потряс головой, потом продолжил более бодрым и решительным тоном: — Но вот Даунт — совсем другое дело. С ним надо разобраться. — Он немного помолчал, явно задаваясь каким-то вопросом. — Чего я не возьму в толк, так это почему Даунт прислал мне свою книжку с просьбой передать тебе. Разве мисс Картерет не сказала бы ему, где тебя найти?
— Могу лишь предположить, что он ведет со мной какую-то игру, — ответил я. — Вероятно, хотел таким образом предупредить меня, чтобы я оставил попытки расквитаться с ним; хотел дать понять, что легко может добраться до меня.
На лице Легриса отразилось сомнение. Потом он вдруг резко повернулся ко мне, с возбужденно горящими глазами:
— Слушай! Копии! У тебя же остались копии письменного показания и всего прочего, которые ты отослал старине Тредголду!
— Они пропали.
— Как так?
— По возвращении из Эвенвуда, после встречи с мисс Картерет, я нашел дома письмо от мистера Тредголда. Там произошла кража со взломом — брат и сестра повели его в церковь, и дома никого не осталось. Полагаю, это Плакроуз постарался. Ничего ценного не пропало, только бумаги и документы. Они в любом случае не имели законной силы: все написаны моей рукой. Я сделал еще одну копию письменного свидетельства мистера Картерета, но она теперь не поможет. У меня нет ровным счетом ничего.
Разочарованный, Легрис откинулся на спинку кресла. Но после минутного молчания он хлопнул ладонью по подлокотнику.
— Завтрак, вот что нам сейчас нужно.
И мы отправились в таверну «Лондон», чтобы съесть яичницу с беконом и подрумяненные хлебцы с устрицами, а потом обильно запить все кофием.
— Не вижу смысла ходить вокруг да около, старина, — сказал Легрис, когда мы вышли из таверны. — Твое дело гиблое. Вот и все, что тут можно сказать.
— Похоже на то, — уныло согласился я.
— Еще у нас имеется наш друг с реки. Веселый лодочник. Думаю, он сообщник Даунта, приставленный следить за тобой. Как нам быть с ним, интересно знать?
Поистине удивительно, как одно-единственное слово или фраза, произнесенные другим человеком, порой проливают свет на загадку, над которой мы долго и безуспешно ломали голову. Неужто моя тупость безгранична? Сообщник Даунта? Я знал только об одном сообщнике: Джосае Плакроузе. Далее последовала быстрая и, на мой взгляд, убедительная цепочка рассуждений. Если Плакроуз был человеком в лодке, значит, он же был человеком, похлопавшим меня по плечу на выходе с кладбища Эбни после похорон Лукаса Трендла и возле Диорамы после прогулки с Беллой в Риджентс-парке. В конце концов, мисс Картерет обмолвилась, что Плакроуз следил за мной до Стамфорда. Давно ли за мной велось наблюдение? Потом мысль перескочила на другое. «Конец пришел, пришел конец, подстерегает тебя; вот дошла, дошла напасть». В уме моем снова прозвучал зловещий стих из Иезекииля, к которому отсылали цифры, выколотые иголкой на первой записке шантажиста. Шантаж? Нет, то было предостережение — от моего врага. Джукс, теперь понял я, здесь совершенно ни при чем. Записки посылал Даунт.
— Что пригорюнился, доблестный рыцарь? — Легрис сердечно хлопнул меня по спине. — Выглядишь ты паршиво, но оно и не удивительно. Вот уж поистине — мистер Темная Лошадка! Но не беспокойся. Лучший из Легрисов на твоей стороне, что бы ни случилось. Теперь ты сражаешься не один. У меня еще осталось время до отъезда в полк, и я полностью в твоем распоряжении. А потом, возможно, ты отправишься путешествовать до моего возвращения. Что скажешь?
Я пожал Легрису руку и поблагодарил от всей души, хотя думал я совсем о другом: о выводах, следующих из моей запоздалой догадки.
— Куда теперь? — спросил он, сжимая трубку в зубах.
— Я домой спать.
— Я провожу тебя.
Я разоблачил своего шантажиста, хотя мой враг замышлял вовсе не шантаж, теперь я был уверен в этом. У меня не осталось ничего, чтобы отдать ему, а он при желании мог пойти в полицию и обвинить меня в убийстве Лукаса Трендла. Может, он просто показывал свою власть надо мной? Поразмыслив над этим вопросом, я пришел к выводу, что подобный поступок вполне в духе Даунта, этого злобного ничтожного выскочки; но теперь я начал чувствовать другую, более грозную опасность, скрытую за этой милой проделкой, — опасность, которую видел мистер Тредголд, но о которой я до сих пор не задумывался. Даунт приставил Плакроуза следить за мной, и теперь он знал про Лукаса Трендла. Записка Белле и приглашение на похороны моей жертвы были просто шуткой. Но какую цель он преследовал в действительности?
Потом все стало ясно. Он отнял у меня все, но не удовлетворился этим. Покуда я жив, я представлял для него постоянную угрозу — ведь существовала вероятность, что обнаружатся еще какие-нибудь свидетельства, подтверждающие мои притязания на звание законного наследника лорда Тансора, и тогда все его планы на будущее рухнут. У него не остается выбора. Для полной и окончательной победы он должен убить меня.
Я слишком долго просидел сложа руки. Теперь необходимо действовать, быстро и решительно. Я должен наконец нанести первый — и последний — удар по своему врагу.
Вечером следующего дня пришло письмо от мистера Тредголда с настойчивой просьбой приехать в Кентербери по возможности скорее. Но чем мне мог помочь мистер Тредголд? Без документов, украденных у меня, мне никогда не доказать, что я являюсь сыном лорда Тансора. «Ваше долгое молчание очень тревожит меня», — писал он.
Я не сумею толком помочь Вам, коли Вы не сообщите мне о нынешних Ваших обстоятельствах. Разумеется, Вы понимаете, что я не могу обсуждать Ваше дело непосредственно с лордом Тансором. Если станет известно о моем соучастии в тайном деянии, осуществленном покойной супругой его светлости, последуют неприятности самого серьезного свойства. Ни за себя, ни за свою репутацию я уже не беспокоюсь, но вот репутация фирмы — совсем другое дело. Однако еще большее значение имеет для меня торжественная клятва не предавать Вашу мать, данная мной в Темплской церкви. Эту клятву я никогда добровольно не нарушу. Когда правда откроется (как может произойти в скором времени), я с готовностью приму неизбежное, ради Вас. Но я не могу рассказать все лорду Тансору по собственной воле. Это должны сделать Вы, дорогой Эдвард, и никто больше. Но я очень, очень хочу подробно обсудить все с Вами: узнать, когда и как Вы намерены снестись с его светлостью, и могу ли я помочь чем-нибудь в меру своих сил. Приезжайте поскорее, мой дорогой мальчик.
