Негритянка закрыла за мной дверь и пригласила пройти в гостиную комнату. Войдя, я был поражен ничуть не меньше. Обстановка была очень приятной, я бы даже сказал, упоительной, хотя немного и неподобающей для молодой приличной женщины, живущей одной. В гостиной были большие окна, украшенные занавесями из габардина, настолько плотного, что проходившие мимо дома зеваки едва ли могли увидеть происходящее внутри дома. Габардин этот был соткан в лучшем английском стиле, так что мог порадовать глаз даже самых притязательных гостей этого дома. Невдалеке от окна располагалось черное пианино, которое служило непременным атрибутом любого «приличного» дома. Кстати говоря, оно было совсем не запыленное, из чего можно было сделать предположение о частом использовании оного, хотя это, конечно, и не показатель. Немного дальше стоял мягкий гарнитур, вот это было действительно зрелище. Огромный диван, обшитый пурпурным бархатом, соблазнявший своей мягкостью и воздушностью, и подобные ему кресла. Картину завершала сама хозяйка дома, раскинувшаяся на диване во фривольной позе. В пальцах женщины красовался черный блестящий мундштук, которым она периодически затягивалась, выпуская затем из своих пухлых губ белые клубы сигаретного дыма. Вот теперь я действительно увидел истинное лицо мисс Маргарет Стоун. Увидел все те прелести и красоту, сокрытые от меня при первой нашей встрече черной накидкой, в которую было облачено ее тело. Итак, мисс Стоун: черные как смоль волосы, собранные в высокую прическу, открывающую ее длинную, тонкую шею с мраморно-белой кожей. Пышный бюст, соблазнительно утянутый корсетом, который вот-вот грозил лопнуть от своего натяжения. Пышная юбка, переливающаяся игрой шелка или, скорей всего, тафты. И, наконец, небольшая туфелька, край которой хитро выглядывал из-под подола. Лицо мисс Стоун выражало лукавство и заинтересованность одновременно. Набравшись духу, я начал так:
— Добрый день, мисс Стоун.
— А, это Вы, — сказала она, заиграв улыбкой и снова затянувшись мундштуком.
— О, Вы помните меня, я очень польщен.
— Ну, помню — это громко сказано. Между прочим, в тот день Вы даже не соизволили открыть мне тайну вашего имени, мистер, — сказала она, вопросительно посмотрев на меня своими черными блестящими глазами, которые просто пронизывали все мое существо.
— О, простите. Я надеюсь, Вы забудете мне мою рассеянность и невнимательность? Мое имя Энтони Болт.
— Хорошо, я прощу Вас, — сказала она, рассмеявшись.
Не знаю почему, но при разговоре с ней я чувствовал себя очень неловко. Каждое слово, сказанное ею, заставляло содрогаться мою душу, словно тонкие струны арфы, отдающие звуком в унисон.
— Итак, мистер Болт, что же Вас ко мне привело, опять долг службы?
— Отчасти, мисс Стоун.
— Так, очень любопытно, в прошлый раз долг службы привел Вас на кладбище, а в этот раз, стало быть, ко мне? — после этой фразы она приказала служанке принести чай.
— Почти, мисс Стоун, — ответил я, немного смутившись, — моя служба заставляет бывать меня в разных местах.
— Ну, надеюсь, что визит сюда, по крайней мере, Вам будет более приятен?
— Мисс Стоун, видеть Вас для меня счастье.
— Ну хорошо, вы почти оправдались, — сказала она, рассмеявшись, и предложила затем чашку чая, который как раз принесла ее служанка. Я присел на кресло, стоящее рядом с диваном, утопая в мягкости и терпкости духов и сигаретного дыма одновременно. Ее глаза внимательно следили за каждым моим движением, то ли оценивая, то ли изучая, но ни на минуту не упуская ни одного моего движения. Я взял в руки чашку из тонкого фарфора и осторожно поднес к губам, сделав небольшой глоток.
— Ну как? — спросила она.
— Простите?
— Как Вам чай? Его привез мне один друг из Франции.
— А, чай изумителен, Ваш друг сделал Вам прекрасный подарок.
— Ну, так кем же вы служите?
— Я нанят отцом мисс Эрин Рэмон для расследования дела о ее смерти.
— Ах, — вздохнула она, — бедняжка Эрин, — после чего, выдержав небольшую паузу, снова продолжила: — Так Вы ищете Апостола?
— Да, пытаюсь.
— И чем же я смогу быть Вам полезной?
— Я беседовал с мисс Ален Рэмон, она говорит, что Вы были подругой Эрин, это так?
— Да, мистер Болт, так.
— Тогда может быть, Вы сможете мне что-нибудь рассказать о ее жизни?
— Я не знаю, что Вам рассказать. Эрин — человек, ведший яркую насыщенную жизнь, свободную от предрассудков и ханжества, в отличие от многих других. Много знакомых, много поклонников. Конечно, убийцей мог быть кто угодно, хотя… — задумалась она на минуту.
— Что «хотя»?
— Ну, понимаете, мистер Болт, я не верю в то, что убийцей мог быть кто-то из окружения Эрин.
— Почему?
— Она не собирала вокруг себя религиозных фанатиков, читающих нравоучения и порицающих свободные нравы. Скорей всего, это был кто-то случайный в ее жизни.
— А что Вы имеете в виду под фразой «свободные нравы»?
— Я имею в виду под ней то, что говорю, — сказала она, заулыбавшись.
— Мисс Стоун, это серьезно, — сказал я, строго посмотрев на нее.
— Ну хорошо, хорошо. Я имею в виду, что Эрин не придерживалась всего этого напускного этикета. Она свободно общалась с мужчинами своего круга. Вы меня понимаете? — спросила она, вопросительно посмотрев на меня.
— Думаю, что да, — ответил я несколько неуверенно.
— Ну так вот, думаю, что именно это могло многим не нравиться. Люди ведь такие лицемерные, сами будут тебя порицать и сами же тайно завидовать, желая оказаться на твоем месте.
— Да, в этом Вы, конечно, правы.
— А может быть, это вообще был человек, не знакомый ей?
— Мисс Стоун, а Вам что-нибудь известно о ее недавних, новых знакомых?
— Боюсь, что нет, мистер Болт, думаю, я больше ничем не могу помочь Вам в этом деле.
— Ну что же, я все равно очень благодарен Вам, Вы мне очень помогли. А между тем я уже достаточно занял Вашего времени, — сказал я, привстав с кресла.
— Ну что Вы, мне было это совсем не в тягость.
— Очень рад, надеюсь, мы с Вами еще увидимся.
— О, кстати, а Вы приглашены к Рэмонам на бал? — спросила она, несколько оживившись.
— Да, мисс Ален приглашала меня прийти.
— Превосходно, значит, мы там и увидимся, мистер Болт!
— Мистер Рэмон Вас пригласил?
— Нет, не он сам, а крошка Ален. Мистер Чарльз не очень-то жалует меня. И даже когда была жива Эрин, он всячески противился нашей дружбе.
— Отчего же?
— Спросите его, думаю, из-за его закоренелых взглядов.
— Он не так уж стар.
— Мистер Болт, я не собираюсь с вами обсуждать свою жизнь.
— Конечно, конечно, простите, мисс Стоун.
— Думаю, Вы сможете найти выход?
— Да простите, что отнял время.
— Всего доброго, — сказав это, она встала и направилась вон из гостиной. В ушах потом еще долго стоял звук от шороха ее платья. Да, думал я, видимо, мой последний вопрос был несколько лишним. Постояв с минуту, я направился к выходу. Негритянка, встретившая меня там вновь, поинтересовалась:
— Вы уже уходите?
— Да, — ответил я.
— Тогда всего Вам доброго, — сказала она, открыв дверь, ведшую на холодную октябрьскую улицу. Выйдя на улицу, я услышал бой часов, доносившийся с центральной площади и, поняв, что до вечера у меня еще есть время, направился к малышке Шерри, готовой всегда меня накормить и унять голод плоти во всех смыслах этого слова.
Хорошенько отдохнув в объятиях трактирщицы, я поднялся с кровати и принялся одеваться. Рядом на кровати лежала Шери. Она внимательно смотрела на меня, опершись на подушку своим тонким белым локотком, и накручивала на палец другой руки рыжий локон.
— Уходишь? — спросила она меня.
— Да, мне нужно навестить Джека.
— Так значит, это правда, что он был арестован?
— Да, правда.
— Ты вернешься?
— Сегодня нет, но я обязательно зайду к тебе как-нибудь, — сказав это, я хотел было задорно коснуться ее подбородка, но она так резко отдернула голову, что рука моя успела коснуться только ее волос. — Что случилось? — спросил я с удивлением.
— Ничего! — парировала она несколько раздраженно.
— Шери… — начал было я, но голос ее резко оборвал мою речь.
— Когда будете уходить, мистер Болт, не забудьте оставить деньги вон на том столике, — после чего она быстро поднялась с постели и, подойдя к окну, сделала вид, будто она наблюдает что-то крайне интересное и более увлекательное, чем моя персона. Я понял, что лучшее, что я могу сейчас сделать, это уйти молча, так как, по всей видимости, малышка Шери была либо не в духе, либо ее девичьи грезы разбились о ту самую холодность к ней моего сердца.
Я взял со стула свой плащ, отягощенный с некоторых пор Библией, оставил на столике близь окна обычную плату за плотскую любовь и, мельком взглянув на Шери, молча вышел из комнаты. Возможно, это и было несколько жестоко с моей стороны, но я не хотел обманывать ее, оставляя на десерт подобное разочарование, ожидавшее ее в будущем, ведь тогда оно казалось бы ей в сто раз горче и тяжелее, нежели сейчас.
