– Но! – Мистер Уайльд победно поднял указательный палец. – У дряхлеющей британской аристократии есть одно уязвимое место! Ни дня, ни единого часа она не может обходиться без прислуги. Истинный аристократ перестанет быть таковым, если нальет виски собственной рукой или прикурит сигару без посторонней помощи, потому члены клуба могут прибывать в сопровождении прислуги, без каких-либо ограничений. – Во время речи мистер Уайльд извлек из коробки неброскую униформу служащего благотворительной гостиницы для собак. Ирэн приложила к себе курточку, убедилась, что наряд впору, и скрылась за ширмой. А литератор продолжал: – Истинный аристократизм состоит в том, чтобы замечать исключительно равных себе. Прислуги как бы не существует. Если дворецкий убьет кого-то из членов семейства, его никогда не поймают! Он попросту не попадет в список подозреваемых, не говоря о грумах и младших горничных – все они сущие невидимки.
– Что же, сегодня мы проверим вашу теорию… – Ирэн пригладила куцые остатки волос маслом и открыла коробку с театральным гримом. Несколько взмахов кисти: высветлила брови, несколько раз провела кисточками по лицу. Теперь нежные округлые щеки казались впалыми, а подбородок – острым. Она перестала улыбаться, прикусила нижнюю губу, исподлобья посмотрела на литератора, прошлась семенящей походкой, свойственной младшей прислуге:
– Что прикажете, сэр?
– Конгениально! Ваши волосы пропали не зря! Меня смущает только одно…
– В «Уайтс» не предусмотрено дамской комнаты?
– Конфликт между долгом и чувством, самая драматическая коллизия хоть в пьесе, хоть в романе. Видите ли, мистер Нортон состоит в «Уайтс» уже семь лет. Но Годфри узнает вас под любой маской, ведь он питает нежные чувства…
– Именно поэтому мистер Нортон поедет в оперу! Поверьте мне, я тоже кое-что смыслю в мужчинах!
На сегодняшний, решающий, вечер Ирэн не требовалась дублерша. Наконец-то прибыл багаж, застрявший на французской таможне. Среди прочего в высоких ящиках лежала ее точная восковая копия. Скульптуру изготовили с большим тщанием по заказу его высочества Вильгельма и собирались экспонировать в одном из музеев Богемии. Но потом Ирэн сочла музей слишком провинциальным и оставила скульптуру себе, чтобы избавиться от изнурительных многочасовых примерок у портных.
Два раза кукла уже сослужила ей добрую службу, подменив в театральной ложе. Подвижные крепления в сочетании с ловкостью рук Сильвио и преданностью горничной превращали ее в почти живую! Пара минут опоздания, полутемный уголок ложи, распущенный заранее слух о ее святом отношении к опере, не терпящем вмешательства посторонних, а главное – гордо удалиться, не дожидаясь конца спектакля.
Приближаясь к двери в клуб «Уайтс», она рассчитывала, что и в третий раз «кукольный спектакль» удастся отлично.
Они вошли в клуб – Ирэн семенила следом за неотразимым денди и держала перед собой объемистую корзину со щенком. Швейцары у входа даже не взглянули на нее, и теперь они с литератором-денди фланировали по клубным залам между белоснежных колонн и кожаных диванов, наблюдали, как джентльмены перелистывают газеты, делают ставки за карточными столами, курят сигары или набивают трубки, а многие просто поглощают обед. Меню в «Уайтс» за последние двести лет претерпело крайне мало изменений: джентльменам предлагали все те же бифштексы, проклятые еще остроумцем Браммелом, курицу в устричном соусе, да кексы. Чай пользовался предпочтением перед кофе. Жизнь текла тут размеренно и однообразно, как песок в песочных часах, которые украшали кабинет председателя клуба – джентльмена с гротескными бакенбардами и идеальной аристократической осанкой.
Ирэн с трудом сдерживала зевоту.
Адмирал Армбалт еще не прибыл, но среди гостей было немало тех, кого ей успели представить на благотворительном аукционе леди Абигэйл. Встречались и такие, кто аплодировал ей в Париже и Вене, отправлял подарки и роскошные букеты, но сейчас никому не приходило в голову даже посмотреть на нее!
Зато щенок стал настоящим светским львенком.
– Мистер Уайльд – Оскар – сэр, – неслось отовсюду, – решили завести собачку? Какой милый! Чудо! Готовите его для охоты?
– Не приписывайте мне чужих достоинств! Это песик мисс Адлер, я всего лишь присматриваю за ним, пока она слушает оперу…
– Милая мисс должна опасаться, что вы научите собаку дурному! – раздался громогласный голос адмирала Армбалта, жизнь клуба приобрела нотки живости.
– У мисс Адлер ангельское сердечко! – Уайльд поднял глаза к небу.
– Не знаю, как насчет сердца, но корсет у нее туговат или грудь маловата – на мой старомодный вкус, разумеется, – хохотнул адмирал, – зато визжит прелестно…
Забавно иногда оказаться в чужой личине. Ирэн опустила лицо, чтобы не рассмеяться и не обнаружить себя раньше времени.
– Тише, адмирал, не то мистер Нортон услышит вас и вызовет на дуэль.
– Пусть лучше пристрелит оболтуса Вудли – боксирует он неплохо, а стрелок никудышный, и в работе мне от него никакого проку! Впрочем, оба сейчас отсиживают зады под звуки оперы, потом будут меряться, у кого букет больше! Напрасное дело. Но мы-то знаем, когда следует бить наверняка, правда, приятель? – Обращение «приятель», безусловно, относилось к щенку, которого адмирал пощекотал за ушком.
– Разумеется, сэр! – потупившись, пробормотала Ирэн.
Адмирал Армбалт воззрился на нее так, словно с ним заговорила мраморная колонна или ожившее кожаное кресло. Ирэн насупилась еще больше и спросила вполголоса:
– Прикажите подать виски, сэр?
Адмирал прищурился и пристально всмотрелся в дерзкую прислугу. Ирэн подмигнула ему и капризно сложила губы. Адмирал наконец-то узнал ее, кашлянул, но сохранил серьезность и поманил Ирэн за собой, бросив на ходу:
– Мистер Уайльд, не находите, что песику будет спокойнее в библиотеке, нет – в моем кабинете… – Надо заметить, что уже более пятидесяти лет клуб предоставлял рабочие кабинеты трем почетным председателям, одним из которых в настоящее время являлся адмирал Армбалт.
– Если это не войдет в противоречие с государственными интересами Британии!
– О, нет, не только кошка может смотреть на короля, но и пес – на королеву. В моем кабинете помещен великолепный портрет ее величества – в натуральную величину.
Адмирал сделал Ирэн знак следовать за ним и, только плотно прикрыв двери, позволил себе расхохотаться:
– Дорогая леди, вы прорвались в нашу цитадель! Как вам только удалось?
– Мы, медиумы, способны находиться в двух местах одновременно. – Она интригующе улыбнулась.
– Я не смеялся так с того дня, когда парни засунули живого ужа в штаны судовому коку, в ту пору на мне еще был китель лейтенанта. – Он дернул шнурок звонка и велел подать чай, затем подмигнул Ирэн и снял форменную шапочку с ее головы: – Пожертвовать самым дорогим ради пари – настоящий рыцарский поступок, миледи! Жаль, что этот замечательный случай нельзя записать в закладной книге – представляю, как загудело бы все наше гнусное осиное гнездо!
Когда слуга удалился, оставив чайный поднос, Ирэн изящно наполнила чашку – чашка была всего одна. Адмирал отпил не больше глотка и стал возиться с сейфом. Была извлечена призовая бутылка – оказывается, адмирал дальновидно припас виски, как он уверял, совершенно особого вкуса и сорта. Такую надо хранить наравне с драгоценностями для совершенно особого случая!
Ирэн захлопала в ладоши, воспевая хвалу предусмотрительности «неустрашимого лорда» – она успела рассмотреть в сейфе папку и ужаснуться, какая она громадная и толстая! – и протянула дрожащую ладонь в сторону сейфа:
– …она там… папка… я ощущаю, как от нее исходит опасность…
Но адмирал Армбалт только рассмеялся, самолично разливая виски:
– Я слишком стар, чтобы страшиться опасностей. Для начала выпьем на брудершафт!
Их руки переплелись, неужели дурацкое китайское зелье не действует на офицеров британского Королевского флота, засомневалась Ирэн.
Вчера вечером она произвела скромный сугубо научный эксперимент, всыпав порошка ровно на один ноготок мизинца – как научил ее китаец Лао – в чашку доктора Ватсона. В конце концов, многие доктора проверяют лекарственные средства прямо на себе. Кому как не врачу заметить странные симптомы и исцелить себя самого, если снадобье окажется ядовитым? Доктор уснул сном праведника раньше, чем допил чашку. Пришлось звать лакеев, чтобы перенести его в гостевую спальню. Утром доктор принес извинения за внезапный приступ загадочной слабости – с утра он был здоров и жизнерадостен, хотя и чувствовал себя неуютно – он абсолютно ничего не помнил о прошедшем дне!
