— Ничего необычного при апоплексическом ударе, — пояснил доктор Штольц. — Смерть от естественных причин. Все признаки налицо. Молодой человек переволновался, выпил лишнего, сосудик слабый лопнул — и конец. На каждой десятой свадьбе подобное происходит. Готов дать заключение, а тело можно отправлять в морг.
— Это убийство, — обиделся Родион.
— С чего взяли? Самый обычный удар.
— А, так вы сообщник убийцы? Задержаны до выяснения личности!
Штольц только плечами пожал:
— Делайте что хотите, молодой человек. Но в таком состоянии вам лучше отправиться домой.
— У меня самое нормальное состояние! Тут вам не… это, как его… А это… ну, пыскная солиция… Вот именно! Тело доставить не в морг… а в морг 3-го Казанского участка. Пусть там лежит на полочке, пока я тут с убийцами разберусь… Вот шайка собралась! Тухля, за мной!
Забыв, что он собирался арестовать доктора, Ванзаров направился в обеденный зал, где потребовал лист бумаги. И принялся записывать фамилии и адреса задержанных. Он бы и дальше решительным образом вел розыск, но ощутил, что окружающий мир расплывается перед глазами.
Ванзаров очнулся оттого, что во рту свирепствовала песчаная буря. Организм требовал влаги, и немедленно. Сквозь щелку век, тоже покрытых слоем песка, пробивался слабый утренний свет. Напротив развалилась туша подозрительно знакомых очертаний. Последние сомнения рассеяли музыкальный храп. Тухля умудрился спать головой на ковре, а ногами на подушке. Оглядевшись, Родион обнаружил, что спал в одежде и на пиджаке не хватало пуговицы. Где находится, он понял, но как сюда попал — загадка. Обычно для стимуляции мыслей неплохо подходит процедура «почесать затылок». Что Родион и проделал.
И в этот миг вспомнил все.
Каким героем вчера он выступил, и что творил, и как показал себя во всей красе. Обжигающее чувство стыда, от которого некуда деться и спрятаться, обожгло нестерпимо. Родион смотрел на себя вчерашнего и не мог понять, как сумел достичь таких высот падения. Что натворил! А что он говорил людям! Позор несмываемый. И не послушал доктора — ведь сказали же ему, что смерть от естественных причин. Еще этот спор с Тухлей. Ведь, подлец, заставит его держать слово, придется красть у городового фуражку. А если узнают о его художествах в сыскной — все, конец карьере сыщика. Отправят гнить в канцелярию. Боже, как стыдно! Столько дров наломать, просто какая-то чума!
Казнясь и кляня себя, Родион выкарабкался с дивана и поплелся в столовую. Расположение комнат в этом доме он знал, как в своем. Но улизнуть потихоньку не удалось. В столовой уже ждала Юленька с приготовленным завтраком. Выражение лица у нее было таким страдальчески-прощающим, что захотелось немедленно удавиться.
— Доброе утро, Родион Георгиевич, — сказала она ласково и печально. Как умеют только женщины. Вернее, не женщины, а жены. Ну, вы поняли…
— Я… это…ну, да…то есть… Доброе… — пробормотал он в ответ.
Пожар стыда только усилился.
Чтобы его залить, мудрая Юленька подвинула чашу, полную ледяной воды. Родион припал и благодарно забулькал. Его попросили присесть.
— Ванзаров, ты все еще кажешься умным человеком, — сказал Юленька таким мягким тоном, что ничего хорошего ждать не приходилось. — Хотя прилагаешь немало усилий, чтобы в этом усомнились.
— Бульк? — спросил Родион и тут же схватился за рот.
— Да, именно: сомневаюсь. Но пока остались крохи надежды на твои умственные возможности, объясни мне: что вы за люди такие — мужчины…
Бывшего студента кафедры классических древностей так и подмывало ответить хлестко и мудро, нечто вроде: «Homo sun: humane nihil a me alienum puto».[3] Но лик Юленьки не располагал к крылатым выражениям. Вернее — подрезал им крылья. Да и язык наверняка не осилит столько латинских слов. Интуиция подсказывала, что мальчикам лучше помалкивать. Хозяйка дома между тем продолжила:
— …Когда из таких бесполезных, омерзительных и пустых личностей, как ты и твой дружок, к несчастью — мой муж, женщина хочет сделать хоть что-то путное, человекоподобное, женив на себе, почему вы не радуетесь, а предаетесь чудовищному пьянству? Почему опускаетесь до животного ничтожества? Как это объяснить?
Отмалчивался Родион не потому, что не знал ответов. Он резонно опасался получить по лбу, например близким половником. У Юленьки рука тяжелая, а нервы слабые. Не то что у сыскной полиции.
Бульк… Ой, пардон…
— Скажи мне, как можно было назюзиться до такого состояния, чтобы преподавателя латинской кафедры и вашего общего друга Макарского официанты нашли под столом и доставили на извозчике? И это как же надо потерять человеческое обличье? Почему именно накануне главного события в его ничтожной жизни!
Пришлось смолчать. Что-то подсказывало, что в ответ можно получить историю с подробностями, как доставили домой два других бездыханных тела.
Юленька еще бы оттачивала на несчастном чиновнике свой пыл, но тут в дверях показалось упитанное привидение. И все внимание чумы досталось супругу. Родион попятился к выходу. Внимательно слушая попреки, Тухля самым наглым образом показал, как сдирает с головы воображаемую фуражку. Вот ведь гад, все помнит. Не выкрутиться.
Хождения по мукам не кончились, все только начиналось.
Казанский участок встретил появление коллежского секретаря как выход знаменитого комика. Присутствующие чиновники растянули физиономии в благостных улыбках, при этом шушукаясь и обмениваясь замечаниями. И даже городовые позволили себе ухмыляться в усы, а самые дерзкие так и вовсе хихикали в кулак. В общем, слава пришла, но была она несколько вызывающего толка, и еще неизвестно, чем закончится: лавровые венки, ордена или похвала начальства вряд ли ожидали в обозримом будущем. Родион же, стараясь не смотреть в глаза, пробурчал приветствие и стремительно покинул дежурную часть. Как только его спина скрылась в коридорчике, разразились бурные восторги и даже хохот. Обсуждали каждую мелочь: от оторванной пуговицы до запаха перегара, ощущаемого на расстоянии. И пришли к общему мнению: мальчишке достанется на орехи.
Сам же герой народной любви уже стучался к доктору Белкину в медицинскую участка.
— Открыто, входите, кому не лень! — крикнули ему.
Старый доктор Белкин, измученный жизнью и воспитанием жены, пребывал в том счастливом мнении об окружающей действительности, которое спасает от любых невзгод. Он искренно верил, что не может быть так плохо, чтобы не было еще хуже. А потому надо радоваться даже тому, что для радости не предназначено. Например, красивому трупу, падению господина пристава, зацепившегося за порог, или майской грозе. Сохраняя неистребимый оптимизм в душе, Иван Петрович был скуп на эмоции и относился к окружающим как к неизбежному злу, с которым ничего не поделаешь, а потому надо терпеть. Все равно попадут когда-нибудь в его морг. А не в его, так и тоже неплохо. К явившемуся поутру юнцу он не испытывал особых симпатий, но и дураком не считал, в отличие от прочих коллег. А потому наградил вполне искренней улыбкой.
Родион кое-как поздоровался и совсем смутился, не зная, как начать разговор. Доктор пришел ему на помощь, потому что не любил людских страданий без меры, а мучениями юноши уже насладился:
— За вчерашним трупом, голубчик?
Ванзаров благодарно согласился.
— Так его давно нет.
— Как же нет? Его что, потеряли?
Понимая состояние мальчишки, а точнее — ощущая ароматы, исходящие от него, Белкин ввел в обстоятельства.
…Рано утром, когда господин пристав прибыл в участок, ему сразу доложили, что в мертвецкую доставлен свежий труп. Капитан Минюхин осведомился, по чьему распоряжению доставлен гостинец. Оказалось, что это счастье получено стараниями господина Ванзарова. Более того, имеется заключение доктора Штольца, который осматривал тело и признал, что покойный скончался от апоплексического удара, а также частная записка о безобразном поведении чиновника полиции. Тут уж Михаил Васильевич, рассвирепев, как бывший капитан армейской пехоты, топал ногами так, что если бы не первый этаж — точно пробил бы пол. Наоравшись, пристав приказал убрать немедленно «дохлятину» туда, где ей место, а именно — в морг Мариинской больницы. Ретивому же сотруднику сыска было обещано столько бед, что до старости хватит. Приказ Минюхина был исполнен тотчас. Тело с заключением Штольца отправили в недолгий путь.
Такого оборота Ванзаров не ожидал. Мало того что теперь невозможно завести дело, так и труп никто не примет к исследованию. Посмотрят на заключение и засунут куда подальше. Все, нет теперь криминалистической экспертизы и не узнаешь, был ли отравлен несчастный. Тут только Родион сообразил, что не знает, как зовут убитого.
Наблюдая страдания, которые отражались на полноватом лице Родиона, Белкин спросил:
