Быть может… с помощью еще одного убийства? И кого тогда могут найти с перерезанным горлом, жертвой мести «Сатаны» в полутемной комнате или коридоре?
Мэтью подозревал, что на этот раз Линч попытается ударить в сонную артерию Фаунт-Рояла. Окажется ли это доктор Шилдс, лежащий в луже крови? Учитель Джонстон? Эдуард Уинстон? Нет. Эти трое, как бы ни были необходимы, могут быть заменены в будущем Фаунт-Рояле.
Следующей жертвой станет сам Бидвелл.
Мэтью встал, покрывшись гусиной кожей. Неподалеку женщина опускала в воду два ведра, разговаривая с мужчиной, наполнявшим бочонок. Лица их, изборожденные нелегкой трудовой жизнью, не были омрачены заботой. На них читалось, что все хорошо в Фаунт-Рояле… или вскоре будет хорошо, когда казнят ведьму.
Мало же они знают, подумал Мэтью. Никто ничего не знает, кроме Линча. И особенно мало знает Бидвелл, потому что, как только погибнет в огненных судорогах Рэйчел, завертятся колеса плана перерезать глотку Бидвеллу, как другим жертвам.
И что тут можно сделать?
Мэтью нужны были улики. Одной сапфировой броши мало, тем более можно не сомневаться: Линч теперь спрячет ее так, что даже крыса не отыщет. Показать монеты, найденные Гудом, было бы полезно, но это значило бы предать его доверие. Очевидно, что Линч и был вором, который проник в ту ночь в дом Бидвелла и украл монету из комнаты Мэтью — вероятно, желая проверить, не из клада ли она взята. Но оставался еще один вопрос: как могло испанское золото попасть в руки индейца?
Мэтью уже больше ощущал себя самим собой. Он не вернулся бы в дом Линча один даже за бочку золотых монет. Но если он найдет какую-то улику, указывающую на Линча… какое-то твердое доказательство, чтобы предъявить Бидвеллу…
— Вот вы где! А я как раз шла к вам!
Голос этот, высокий, пронзительный как осиное жало, обдал Мэтью новой волной ужаса.
Он повернулся к Лукреции Воган. Она лучезарно улыбалась, волосы убраны под накрахмаленный белый чепчик, платье — сиреневое. В руках она держала корзиночку.
— Надеялась встретить вас сегодня в хорошем настроении!
— Гм… да… в хорошем настроении. — Он уже немного пятился от нее.
— Мистер Корбетт, разрешите мне преподнести вам подарок! Я знаю… ну, понимаю, что вчерашний ужин оставил у вас дурное впечатление, и я хотела…
— Нет-нет, все хорошо, — сказал Мэтью. — В подарке нет необходимости.
— Нет есть! Я видела, как вам понравилась еда — несмотря на демонстративно дурное поведение моей дочери, — а потому испекла вам пирог. Надеюсь, вы любите сладкий картофель?
Она вынула из корзинки пирог с золотистой корочкой. Он лежал на глиняной тарелке, украшенной красными сердечками.
— Он… он чудесно выглядит, — сказал Мэтью. — Но я не могу его принять.
— Чепуха! Почему не можете? А тарелку вернете, когда в следующий раз придете ужинать. Ну, скажем… во вторник, в шесть часов вечера?
Он посмотрел ей в глаза и увидел довольно грустную комбинацию жадности и страха. Как можно мягче он ответил:
— Миссис Воган, я не могу принять ваш пирог. И ваше приглашение на ужин тоже не могу принять.
Она уставилась на него, полуоткрыв рот и все еще протягивая тарелку.
— Не в моих силах помочь вашей дочери, — продолжал Мэтью. — У нее есть свое мнение, как и у вас, и в этом-то и состоит коллизия. Сочувствую вашим проблемам, но я не могу их для вас решить.
У женщины слегка отвисла челюсть.
— Еще раз спасибо за ужин. Он действительно был прекрасен, как и ваше общество. Теперь, с вашего позволения…
— Ты… неблагодарный… наглый… свин! — вдруг прошипела она, покраснев, и глаза ее сделались полубезумными. — Да ты можешь себе представить, сколько я старалась, чтобы тебе угодить?
— Гм… то есть… Мне очень жаль, но…
— Жаль ему! — передразнила она злобно. — Жаль! Да ты знаешь, сколько я денег ухлопала на платье Шериз? Ты знаешь, сколько я гнула спину над этой плитой и отскребала этот дом ради твоего удовольствия? И это тебе тоже жаль?
Мэтью заметил, что горожане, пришедшие за водой, смотрят сейчас на них. Если Лукреция это тоже заметила, то ей было все равно, потому что обстрел продолжался:
— О нет, ты пришел к нам и набил брюхо, да? Сидел, как лорд на пиру! Даже с собой хлеб унес! А теперь ему жаль, видите ли! — Слезы гнева — гнева не по адресу, подумал Мэтью — увлажнили ее глаза. — Я считала вас джентльменом! И действительно джентльмен, только жалкий!
— Миссис Воган, — твердо сказал Мэтью. — Я не могу спасти вашу дочь от того, что вы считаете…
— Да кто тебя просит кого-нибудь спасать, самодовольный болван? Как ты смеешь разговаривать со мной как с коровницей какой-нибудь? Я уважаемая особа в этом городе! Ты меня слышишь? Уважаемая!
Она кричала прямо ему в лицо. Мэтью спокойно ответил:
— Да, я вас слышу.
— Будь я мужчиной, ты бы не стал говорить со мной так свысока! Так вот будь ты проклят! Ты, и твой Чарльз-Таун, и все, кто считает себя лучше других!
— Извините, — сказал он и пошел прочь, в сторону особняка.
— Беги, беги! — завопила она. — Беги в свой Чарльз-Таун, где самое место таким, как ты! Шваль городская! — Голос ее надломился, но она заставила его снова звучать. — Играй в своих дурацких садах и танцуй на грешных балах! Беги отсюда!
Мэтью не побежал, но пошел довольно быстро. Окно в кабинете Бидвелла было открыто, и там стоял сам хозяин, наблюдая эту злополучную сцену. Бидвелл ухмылялся, а когда понял, что Мэтью это видит, приложил руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.
— Эй, постой! — крикнула разошедшаяся баба. — Держи свой пирог!
Мэтью оглянулся и успел увидеть, что Лукреция Воган швырнула пирог — вместе с тарелкой — в озерцо. Потом она метнула такой взгляд, что мог бы сжечь железо, повернулась на каблуках и зашагала прочь, гордо подняв подбородок, потому что только что поставила этого грязного чарльз-таунского задаваку на подобающее ему место у параши.
Мэтью вошел в дом и направился прямо наверх, в комнату магистрата. Ставни у Вудворда были закрыты, но Мэтью подумал, что рулады разъяренной Лукреции могли вспугнуть птиц на всем болоте. Однако магистрат продолжал спать, хотя повернулся набок, когда Мэтью подошел к его постели.
— Сэр? — позвал Мэтью, тронув его за плечо. — Сэр?
Опухшие со сна глаза Вудворда приоткрылись щелочками.
Он всмотрелся.
— Мэтью? — прошептал он.
— Да, сэр.
— А… я так и думал. Мне что-то снилось… ворона… пронзительно каркала. Сейчас нет.
— Дать вам что-нибудь?
— Нет… устал только… очень устал. Доктор Шилдс был.
— Сейчас? Сегодня утром?
— Да. Сказал мне… что уже пятница. У меня дни и ночи… сливаются.
— Могу себе представить. Вы были очень больны.
Вудворд с трудом сглотнул.
— Это средство… что доктор Шилдс мне дает. Очень… неприятный вкус. Я ему сказал… что хотел бы туда сахара добавить в следующий раз.
Повод надеяться, подумал Мэтью. Магистрат в здравом уме, и ощущения возвращаются.
— По-моему, это средство вам помогло, сэр.
— Горло все равно болит. — Он поднес руку к шее. — Но действительно… немного легче. Скажи… мне приснилось, или… доктор Шилдс действительно вставлял мне трубу сзади?
— Вам делали промывание кишечника.
Мэтью долго будет помнить последствия этой весьма отталкивающей, но необходимой процедуры. Как и служанка, которой пришлось мыть два ночных горшка, наполненных черными, похожими на смолу извержениями.
— А… да, это объясняет. Мои извинения… всем, кому пришлось в этом участвовать.
— Вам не за что извиняться, сэр. Вы держались с максимальным достоинством, учитывая… гм… невыгоды вашего положения.
Мэтью подошел к комоду, взял миску чистой воды, которую там поставили, и одну из нескольких чистых хлопчатобумажных салфеток.
— Всегда… дипломатичен, — прошептал Вудворд. — Это средство… нагоняет усталость. Мэтью… что сделали… с моей спиной?
— Доктор ставил вам банки. — Мэтью обмакнул салфетку в воду.
— Банки, — повторил Вудворд. — Да… теперь помню. Весьма болезненно. — Он сумел мрачно улыбнуться. — Очевидно, я… стучался в двери смерти.
— Не настолько близко. — Мэтью отжал салфетку и стал бережно прикладывать прохладную ткань к все еще бледному лицу Вудворда. — Скажем так, что вы вышли на опасную улицу. Но сейчас вам лучше, и вы будете и дальше выздоравливать. В этом я уверен.
— Надеюсь… что ты прав.
— Не просто прав, а безусловно прав, — сказал Мэтью. — Худшее в вашей болезни уже побеждено.
— Ты это скажи… моей глотке… и ноющим костям. Ох, нет хуже греха… чем старость.
— Ваш возраст не имеет отношения к вашему состоянию, сэр. — Мэтью прижал салфетку ко лбу Вудворда. — В вас еще достаточно молодости.
