«Ну и ну»? — изумился я. — Ничего себе мышь! В этот момент взгляд мой упал на маленький деревянный столик, примостившийся у окошка. На нем я заметил табакерку.
— Покажи-ка! — приказал я Ивану. — Тоже твоего постояльца?
— Ага, — согласился он и покорно принес мне занимательную вещицу. И невооруженным взглядом было видно, что принадлежит она человеку состоятельному. Я вспомнил, что Пульхерия любила табак, однако этот был совсем другой марки. Продавался такой на Фонтанке в магазине у Жукова. Сей факт я решил приметить. Мало ли? А портретец-то уже складывался! Хотя я еще и не знал, чей именно!
— А сейчас где Данила твой находится?
— В Москву подался, — ответил Иван.
— Это он тебе рассказал?
— Не-а, — замотал головой хозяин. — Я из разговора подслушал, в прошлый визит Пульхерии.
— Ушлый ты малый! — сказал я с невольным восхищением.
— На том и стоим, — гордо ответил Ваня, доканчивая бутылку.
Итак, все дороги ведут нас в Рим, то есть… в Москву. Там и будем разыскивать Гастролера вместе с таинственным незнакомцем.
— Я вам еще кое-что показать могу, — вдруг воодушевился Ванюша. — Конечно, за дополнительную плату!
— Что именно? — заинтересовался я.
— Письмецо, — Ваня достал из-за пазухи конверт и за— махал им у меня перед носом.
— Чье? — у меня сердце так и заколотилось в предвкушении. Неужели тетя Пульхерия столь легкомысленна?
— А вы как думаете? — хозяин снова заулыбался, убрал со стола пустую бутылку и лукаво подмигнул мне хитрющим глазом.
За окнами рассеялась мгла, и луч света упал сквозь кретоновые занавески.
— Неужели недавней гостьи? — полюбопытствовал я, так и не сумев скрыть восторга.
— Умный вы барин, страсть какой умный! — присвистнул захмелевший Ванюша. — Ну все наперед знаете, — продолжал распинаться он.
— Твоими бы устами да мед пить! — усмехнулся я. Лесть на меня обычно не действовала. — Чего хочешь за письмецо-то?
— Ну, — замялся Иван. — Не знаю…
— Да, не тяни ты, выкладывай! — вновь усмехнулся я, предвкушая баснословную цену, что заломит стервец за бумагу.
— На десяти рублях золотом, думаю, сойдемся, — наконец, выдавил из себя Иван.
— Нет, дорого, — решился я поиграть у него на нервах.
Ванюша заволновался, напрягся весь. Надо же, какой куш уплывает, да прямо из-под носа!
— Ну…
— Да ладно! — сжалился я. — Даю тебе два империала, один — за письмо, второй — за возможность обшарить рундук Данилы.
— О чем разговор! — просиял Ванюша, прослезился даже. — Мой дом — ваш дом! Ищите, чего вашей душеньке угодно!
— Письмо!
Хозяин стремглав поднялся, даже не пошатнулся, несмотря на изрядное подпитие, и прямиком к секретеру.
— Из рук в руки просили! — приговаривал он, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Я, словно загипнотизированный, наблюдал за его усилиями. Наконец, замочек поддался, и Ваня выдвинул на свет Божий огромный ящик, заваленный всякими бумагами. Я, разумеется, поспешил к нему, чтобы произвести самую что ни на есть тщательнейшую ревизию. К моему полнейшему разочарованию я не обнаружил в нем ничего, кроме помятых счетов и векселей. Из чего я опять же заключил, что поклонник тети Пульхерии — человек весьма состоятельный.
Иван дрожащими руками передал мне письмо.
— А от других ящиков у тебя, любезнейший, тоже ключик имеется? — спросил я с волнением.
— Имеется, — кивнул Ванюша. Он понял намек и открыл мне еще два ящика, однако они, к моему огорчению, оказались совершенно пустыми.
Я распечатал конверт. Письмо было написано изящным каллиграфическим почерком на бристольской бумаге, которая обычно употреблялась для акварелей. Я развернул приятный на ощупь глянцевый лист.
«Дорогой друг! — Осторожная тетушка и в личном послании не называла по имени своего обожателя, что только подтвердило мою догадку, что Данила был вовсе и не Данила, а какая-то тайно законспирированная личность, вознамерившаяся через доверчивую Пульхерию польститься на письмо прозелита, погибшего странной смертью, наводящей на размышления членов той тайной организации, к которой он изволил принадлежать. — Я в точности выполнила то, о чем Вы так трогательно изволили меня просить в час нашего последнего и такого короткого свидания, уповая на нашу новую встречу, — продолжала она свои романтические излияния. Я справедливо рассудил, что бумага все стерпит. Однако далее стал читать с все более нарастающим интересом, подробности пошли, скажем прямо, прелюбопытнейшие. — Я вскрыла шкатулку племянницы и выкрала письмо ее бывшего жениха, о котором Вы, mon cher, сообщили мне столько скабрезностей. Я сделала все что могла, чтобы помешать этому недостойному человеку соединиться с нашей Аней. Надеюсь, вы уничтожили это послание, и оно не смутит ее нежную душу. Я чиста перед Богом, потому как стою на страже своей бесценной семьи. Вопреки тому обстоятельству, что никто из домочадцев меня не ценит, — я подозревал, что речь в данном случае в большей степени идет о ее кузине Авроре. — Но сегодня произошло самое страшное. Что бы Вы думали? Нет, Строганов, да простит его Господь, не воскрес из мертвых! Нет! Появился тот самый человек, о котором Вы, милейший, меня так дальновидно предупреждали, господин Кольцов. Он, я полагаю, тоже принадлежит к числу погибших. И этот приспешник дьявола, — на этом месте я едва удержался от того, чтобы не присвистнуть, эко наплел про меня „милейший друг“, — занимался как раз тем, что выспрашивал у Ани про это письмо! — В этом месте послание было смочено слезой обеспокоенной тетушки, так как чернила расплылись. — Мало того, Аня обнаружила его пропажу, и все это происходило в присутствии того страшного господина, — ужасалась она. — Я знаю, Вы будете корить меня за мой необдуманный шаг, Вы предупреждали меня, но я не удержалась… Я не смогла не рассказать Вам об этом. Я должна была с Вами свидеться, иначе бы умерла от страха. Не ругайте меня! — просила Пульхерия. — Я уверена, что за мной не следили. Я, — заявляла она с гордостью, — не настолько глупа!» — заключила наивная тетушка и самым нежным образом распрощалась со своим милым другом.
Что-то подсказывало мне, что Данила Рыжов, или как бишь его, любезный друг, навряд ли простил бы Пульхерии ее невинный поступок. Но, к счастью для тетушки, он находился на приличном от нее расстоянии.
— Довольны? — осведомился успевший малость протрезветь к тому времени Иван.
— Еще бы, — я порылся в своем бумажнике и протянул ему два империала. Глазки хозяина заблестели ярче монет.
— А ларь? — спросил я об еще одной части нашего договора.
— Пожалуйста, — кособокий Иван пожал плечами. — Только ключ от него Данила всегда при себе держит.
— Так что же делать? — заволновался я.
— А фомка зачем? — искренне удивился кандидат на Владимирку. Я не стал уточнять, почему он держит в своем хозяйстве такие инструменты.
Иван проводил меня в прихожую и без труда взломал крышку длинного облезлого ларя.
— Ну вот, — сказал он. — И готово!
Я откинул крышку рундука и стал рыться в старом рваном тряпье, наличие которого ни в коем случае не уличало его владельца в преступном умысле. Если не считать некоторых вещей, которые скорее говорили в пользу актерских пристрастий Рыжова, таких, как накладные бороды, парики и тюбики с краской.
И все-таки что-то подстегивало меня в моем стремлении раскопать в этом ящике какой-либо необычный предмет, доказывающий причастность квартиросъемщика к убийству Виталия. И чутье, разумеется, меня не обмануло. Я обнаружил у рундука двойное дно! Что-то в этом роде я и предполагал увидеть.
Мне с трудом удалось приподнять деревянную крышку, и я постарался закрыть собой то, что лежало в ящике от глаз любопытного Ивана.
— Что там? — поинтересовался он, стараясь заглянуть мне через плечо.
— Не твое дело! — довольно грубо ответил я.
Иван почувствовал что здесь что-то не так, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше не ввязываться в эту историю.
— Да ладно, — махнул он рукой в мою сторону и вышел из коридора, оставив меня с моей страшной находкой наедине, которая и обрадовала, и испугала меня одновременно. Она только подтверждала самые мои худшие опасения.
На дне рундука был спрятан масонский фартук. Я потрогал его руками и почувствовал легкую дрожь, пробежавшую у меня по телу. Масон — убийца! Предатель! — вопил мой внутренний голос. Человек, которому не будет прощения.
Красная подкладка у фартука говорила о том, что владелец его был по меньшей мере мастером в сложной иерархии Ордена. Здесь же я обнаружил еще несколько ритуальных предметов, один из которых представлял из себя кубический камень — масонскую святую святых! Это был гексаэдр — символ совершенства, к которому стремился каждый масон.
Насколько мне было известно, культовые предметы обычно хранились под замком, и их строго-настрого запрещалось выносить из ложи. Видимо, этот человек должен был в спешке и тайным образом покинуть орденское собрание, поэтому он и не сдал хранителю церемониальные вещи. Иного объяснения случившемуся я просто не находил.
