– Увы, нет, – развел руками директор. – Но мне повезло с моими актерами. Считайте, что у меня дар отыскивать настоящие сокровища, – и Тиссеран бросил короткий взгляд на Мадлен.
После разговора с секретарем он исчез так же незаметно, как и появился. Оглядывая зал, Жюли замечала его еще с несколькими столь же почтенными господами, с которыми он обменялся парой реплик. Однако большинство из них пришли не для того, чтобы выбрать себе хорошенькую статистку на ночь или попробовать дорогого вина, – они хотели видеть мсье Тиссерана, известного всему Парижу, но почти неуловимого. Он редко появлялся на официальных мероприятиях, лишь раз в сессию выступал в министерстве культуры, отклонял все приглашения и крайне редко соглашался на интервью. За пределами Театра Семи Муз его практически не видели и оттого надеялись застать в родных стенах.
Но и сегодня он не остался среди гостей надолго: Жюли увидела его у самой двери, ведущей за кулисы. Тиссеран совсем тихо говорил что-то Мадлен, а она кивала в такт его словам. Он помог мадемуазель Ланжерар накинуть на плечи ее легкий плащ, поцеловал руку и на прощание поправил диадему – как художник завершает последние штрихи в своей картине. Сначала ушла актриса, незаметно проскользнув в дверь. Тиссеран оглядел собравшихся внимательным взглядом и исчез, растворившись среди толпы.
– Жюли! – услышала она над ухом, уже начав клевать носом прямо на софе в фойе. Вечер выдался тяжелым, и голова больше не вмещала впечатлений, цветным водоворотом проносившихся перед глазами. Девушке захотелось скинуть туфельки и забраться с ногами на мягкое сиденье, а голову положить на высокий подлокотник.
Она открыла глаза и увидела, что музыканты уже разошлись (наконец-то – бедняги отработали сегодня две смены!), как и многие гости. Юноши-официанты, до этого разносившие напитки, теперь убирали со столов остатки еды и пустые бокалы, какая-то дама поправляла чулки прямо у зеркала посреди зала, а секретарь министерства культуры, совсем еще недавно беседовавший с мсье Тиссераном, направлялся к лестнице сразу с двумя девушками.
– Сколько же сейчас времени?! – воскликнула Жюли.
– Мало, – бросила Сесиль. Она уже надела пальто и шляпку и теперь подкрашивала губы. Рядом с ней толкались Николь и разрумянившаяся Дениз. Они перешептывались о чем-то с радостным возбуждением в глазах и давились смехом на каждом слове. – Ты идешь с нами, – решительно заявила Сесиль, и вместе с Дениз они стащили Жюли с насиженного места, на ходу одергивая ее платье и поправляя волосы.
– Куда это?
– Настоящее веселье только начинается! Или ты думаешь, что этот скучный банкет был главным событием сегодняшнего вечера?
Они вновь засмеялись журчащим смехом и, поторапливая друг друга, поспешили вниз по лестнице к выходу из театра.
Отражения уличных фонарей блестели на мокрой от дождя мостовой и нечеткими пятнами расплывались под ногами. Несмотря на поздний час, на тротуарах было многолюдно, и стайке девушек то и дело приходилось огибать пары и целые группы нарядно одетых людей. Там и сям слышались обрывки разговоров и звенел смех, а из дверей театров и ночных кафе вырывались облачка теплого воздуха. Сесиль держала Жюли за руку и то и дело оборачивалась, чтобы отпустить очередной едкий комментарий в адрес какого-нибудь прохожего, пока не столкнулась с лощеным господином, помогающим своей даме сесть в открытый кабриолет. Она испуганно вскрикнула и тут же рассмеялась. Жюли тоже не смогла удержаться от смеха и не заметила, что идущие впереди Николь и Дениз свернули в узкий переулок – в нем едва могли разойтись два человека.
Под облупившейся квадратной вывеской с некогда яркой надписью «Хромая лягушка» вниз вела крутая лестница. Пятерка девушек преодолела ступеньки с пляшущими по обе стороны неоновыми огоньками и ввалилась внутрь.
В полутьме сверкнули белки глаз швейцара – огромный и чернокожий, он был облачен в вишневый смокинг с золотыми пуговицами и эполетами. Здесь этот броский наряд не казался чрезмерным, напротив, он как нельзя лучше соответствовал стилю заведения. Небольшой зал кабаре, где они очутились, пестрел бисером и блестками, нашитыми на платья юных девушек и женщин постарше, и украшениями на их запястьях, шеях и в волосах. Мягкий гул голосов и перезвон бокалов приглушенно плыли сквозь пелену сигаретного дыма. Он невесомыми клубами окутывал круглые столики, каждый с накрытой абажуром лампой посередине. Некоторые столы каким-то чудом вмещали целые компании из шести-семи человек, а за другими, интимно склонившись голова к голове, сидели парочки; казалось, их не смущает ни близкое соседство других посетителей, ни скользящие меж столов официанты с высоко поднятыми над головами подносами, то и дело задевающие клиентов. Жюли сразу узнала нескольких актеров и актрис, а остальные лица показались ей смутно знакомыми. Вязкий запах табачного дыма мешался с удушливыми, сладкими ароматами вечерних духов. Среди приглушенных голосов и неизменного гула кабаре, как главная скрипка в оркестре, лился грудной женский голос, манящий и чарующий.
На маленькой полукруглой сцене напротив лестницы сверкала фигура, тесно обтянутая серебристым платьем. От малейшего движения все тело женщины, напоминающее изгибами песочные часы, вспыхивало и переливалось блестками, извиваясь под тягучую музыку. Ее темную головку венчали павлиньи перья, вокруг шеи обвивалось длинное боа, томный взгляд дымчато-серых глаз соблазнял публику, но внимание привлекал, в первую очередь, хрипловатый голос, который обволакивал присутствующих почти осязаемой чувственностью. Ненавязчивый аккомпанемент таял под пальцами тапера, вторя тягучим и томным интонациям певицы.
– Манон сногсшибательна, да? – Жюли обернулась на голос Николь и в тот же миг ощутила в своей ладони холодящее кожу стекло. С удивлением опустив взгляд, она обнаружила в руке наполненный бокал.
– Садитесь же, наш столик здесь! – Мужской голос показался Жюли знакомым, но тут кто-то отодвинул для нее стул, и Жюли опустилась на него, не успев рассмотреть говорившего.
– Манон – здешняя певчая пташка, – пояснила Дениз. Теперь она не была такой строгой, как обычно, и больше не поджимала губы. Черты ее лица смягчились, а карие глаза поблескивали, с любопытством окидывая посетителей. Бретелька скромного коричневого платья соскользнула с плеча, но Дениз не спешила поправлять ее. Кто бы сейчас сказал, что эта молодая женщина экономит на всем, откладывая едва ли не все свое жалованье, чтобы послать родителям в Бретань?
Жюли, наконец, сделала глоток коктейля «Белая леди», и внутри сразу же разлилось приятное тепло.
– Мои красавицы, сегодня я угощаю! Только в честь премьеры, – теперь молодой человек оказался прямо напротив Жюли, и она, наконец, узнала Себастьена Деруссо, с которым уже несколько раз репетировала. На его красивом лице – по мнению Жюли, не менее красивом, чем у знаменитого Летурнье – цвела улыбка. Сейчас его глаза возбужденно блестели, и он то проворно проводил рукой по гладко уложенным светлым волосам, то подгонял официантов, то приветственно похлопывал кого-то по спине и улыбался не переставая. – Дениз, откуда такой браслет? У тебя богатый поклонник? Шикарные волосы, милая! – Жюли поняла, что он обращается к ней, и порозовела, вдруг устыдившись своей провинциальной прически.
– Себастьен просто душка, – прощебетала Сесиль. Она жадно пила коктейль, стреляя глазами поверх бокала. – Николь, что это у тебя?
– «Кровавая Мэри», – отозвалась та, положив ногу на ногу и покачивая замшевой туфелькой в такт музыке. Сесиль быстро обмакнула пальчик в бокал подруги и облизала.
Томная блюзовая мелодия сменилась знакомым ритмом модной песни Гершвина:
He'll look at те and smile, I'll understand,
And in a little while he'll take my hand…[6]
Певица ловко копировала американское произношение, приводя публику в восторг. Теперь она спустилась в зал и прохаживалась у передних столиков, прищелкивая пальцами. Манон то бросала на одного из мужчин взгляд из-под ресниц, то дотрагивалась до руки или проводила пальцем по щеке. Спутницы мужчин не возражали – напротив, они ловили каждое ее движение так же завороженно, как и их кавалеры.
Maybe I shall meet him Sunday,
Maybe Monday, maybe not…[7]
– Смотри не упусти свою пассию, – ехидно сказала Николь, толкнув локтем Сесиль, и залпом осушила остатки своего пугающе алого напитка.
Жюли огляделась, проследив направление взгляда Николь. Через два столика от них молодой режиссер Морис Буше жал руку Этьену Летурнье. Тот только что явился после банкета по случаю премьеры, однако метрдотель уже успел принести бутылку вина. Этьен рассмеялся какой-то шутке режиссера, сверкнув белоснежными зубами. В скупом свете он был великолепен: черные как смоль волосы, приглаженные лосьоном, и такой же черный костюм-двойка благородно оттеняли безупречные черты лица и ту знаменитую ослепительную обезоруживающую улыбку, которая заставляла млеть всех женщин.
