Диана кивнула и, подождав, пока гости сядут, тоже села — на диван, стоявший у противоположной стены.
— Откуда? Г-газеты об этом еще написать не успели.
Слова были произнесены самым обычным голосом, но по контрасту с предшествующим шептанием прозвучали очень громко.
— Слухом земля полнится, — насмешливо прошелестела «сотрудница». — У нас, революционеров, свои телеграфы.
— А п-поточнее? Все-таки откуда? — не поддался игривости статский советник.
— Диана, это очень важно, — пророкотал Бурляев, как бы сглаживая некоторую резкость вопроса. — Вы даже себе не представляете, до какой степени…
— Отчего же, представляю, — женщина откинулась назад. — За Храпова всех вас, господа, могут погнать с насиженных мест. Не так ли, Эраст Петрович?
Фандорин подумал, что ее низкий, придушенный голос несомненно обладает чувственным эффектом. Как и мускусный аромат, и ленивые, грациозные движения узкой руки, небрежно поигрывающей серьгой в ухе. Становилось понятно, почему в Жандармском и Охранном из-за этой Мессалины кипят такие страсти.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — он чуть наклонился вперед. — Вам кто-нибудь про меня уже рассказывал?
Диана, кажется, улыбнулась — шепот стал вкрадчивой:
— И неоднократно. Вами, мсье Фандорин, в Москве многие интересуются. Вы любопытный персонаж.
— А в последнее время кто-нибудь говорил с вами о господине статском советнике? — встрял Бурляев. — Например, вчера? Кто-нибудь у вас тут был?
Эраст Петрович недовольно покосился на непрошеного помощника, а Диана беззвучно рассмеялась:
— У меня, Пьер, много кто бывает. Говорил ли мне кто-нибудь про мсье Фандорина? Право, не припомню.
Не скажет, понял Эраст Петрович, мысленно отметив «Пьера». Пустая трата времени.
И подпустил в голос металла:
— Вы не ответили на мой первый вопрос. От кого именно вы узнали, что г-генерал Храпов убит?
Диана порывисто поднялась, шепот из обволакивающего стал резким, словно шипение обозленной змеи:
— Я у вас на жаловании не состою и отчетов давать не обязана! Вы забываетесь! Или, быть может, вам не объяснили, кто я? Извольте, я отвечу на ваш вопрос, но на этом разговор будет окончен. И больше сюда не приходите! Слышите, Петр Иванович, чтобы я этого господина здесь впредь не видела!
Подполковник растерянно пригладил коротко остриженные волосы, явно не зная, чью сторону принять, а Фандорин невозмутимо сказал:
— Хорошо, сейчас мы уйдем. Но я жду ответа. Женщина переместилась к окну, серый прямоугольник которого стал обрамлением точеному силуэту.
— Убийство Храпова — секрет Полишинеля. Вся революционная Москва об этом уже знает и ликует. Сегодня будет даже вечеринка по этому поводу. Я приглашена, но не пойду. А вы можете наведаться. Если повезет — сцапаете кого-нибудь из нелегальных. У инженера Ларионова собираются. Поварская, двадцать восемь.
— Почему вы прямо не спросили ее про Сверчинского? — сердито спросил подполковник, когда ехали в санях обратно в Отделение. — Я подозреваю, что он ее вчера навещал и вполне мог проговориться. Вы сами видели, что это за особа. Играет с мужчинами, как кошка с мышатами.
— Да, — рассеянно кивнул чиновник. — Характерная д-дамочка. Ну да бог с ней. Что нужно сделать, так это установить наблюдение за квартирой этого Ларионова. Отрядить самых опытных филеров, пусть проследят каждого из гостей до дому и установят личность. Потом размотаем контакты каждого из них, по всей цепочке. Выйдем на того, кто первым узнал о Храпове, а там и до Боевой Группы будет недалеко.
Бурляев снисходительно обронил:
— Ничего этого делать не нужно. Ларионов — наш агент. Квартира устроена нами, специально. Чтобы недовольные и сомнительные личности были под нашим присмотром. Зубцов, умница, придумал. У Ларионова всякая околореволюционная дрянь собирается. Поругать власти, попеть недозволенные песни и, конечно, выпить-закусить. Стол у Ларионова хорош, наш секретный фонд оплачивает. Берем болтунов на заметочку, заводим на каждого папочку. Как попадется на чем серьезном — у нас уж на голубчика полная бухгалтерия.
— Но ведь это провокация! — поморщился Эраст Петрович. — Вы сами плодите нигилистов, а потом сами же их арестовываете.
Бурляев почтительно приложил руку к груди:
— Извините, господин Фандорин, вы, конечно, известный авторитет в сфере криминалистики, но в нашем охранном ремесле мало что смыслите.
— Так что же, слежка за гостями Ларионова не нужна?
— Не нужна.
— Что же вы п-предлагаете?
— Тут и предлагать нечего, и так ясно. Сейчас вернусь и отдам приказание Евстратию Павловичу готовить операцию по задержанию. Заберем всех голубчиков широким бреднем и поработаю с ними на славу. В чем вы правы, так это в том, что от кого-то из них ниточка к нашей БГ тянется.
— Арест? Но на каком основании?
— А на том, дорогой Эраст Петрович, основании, что, как справедливо заметила Диана, нас с вами не сегодня-завтра погонят с должностей к чертовой матери. Нет времени слежку разворачивать. Результат нужен.
Фандорин счел необходимым перейти на официальный тон:
— Не забывайте, господин подполковник, что вам предписано выполнять мои указания. Необоснованного ареста я не допущу.
Однако Бурляев перед нажимом не спасовал:
— Верно, предписано. Генерал-губернатором. Но по части дознаний я подчиняюсь не губернским властям, а Департаменту полиции, так что покорнейше прошу извинить. Хотите присутствовать при задержании — извольте, но только не мешайте. Желаете отойти в сторонку — воля ваша.
Эраст Петрович помолчал. Сдвинул брови, глаза грозно блеснули, но гром с молнией так и не грянули.
После паузы статский советник сухо сказал:
— Хорошо. Мешать не стану, но присутствовать буду.
В восемь часов вечера все было готово к операции.
Дом на Поварской обложили еще с половины седьмого. В первом, ближнем кольце оцепления было пятеро агентов: один, в белом фартуке, соскребал снег у самых дверей одноэтажного дома за номером двадцать восемь; трое, самые щуплые и низкорослые, изображая подростков, лепили снежную крепость во дворе; еще двое чинили газовый фонарь на углу Борисоглебского переулка. Второе кольцо, из одиннадцати филеров, расположилось в радиусе ста шагов: трое «извозчиков», «городовой», «шарманщик», двое «пьяных», четверо «дворников».
В пять минут девятого по Поварской на санях проехали Бурляев и Фандорин. На облучке вполоборота сидел начальник филеров Мыльников, показывал, как и что.
— Отлично, Евстратий Павлович, — одобрил приготовления подполковник и победительно посмотрел на статского советника, за все время не произнесшего ни слова. — Ну что, господин Фандорин, умеют мои люди работать?
Чиновник отмолчался. Сани свернули в Скарятинский, немного отъехали и встали.
— Сколько их там, голубчиков? — спросил Бурляев.
— Всего, не считая Ларионова и его кухарки, восемь субъектов, — уютно окая, принялся объяснять Мыльников, пухлый господин на вид лет сорока пяти в русой бородке, с длинными волосами в кружок. — В шесть, как приступили к оцеплению, я, Петр Иванович, изволите ли видеть, своего человечка заслал, как бы с заказным письмом. Кухарка ему шепнула, что чужих трое. А после еще пятеро припожаловали. Личности все нам известные, и списочек уж составлен. Шесть лиц мужеского пола, два женского. Кухарке мой человечек велел у себя в каморке сидеть и не высовываться. Я с соседней крыши в окошко подглядел — веселятся нигилисты, вино пьют, уже петь начали. Революционная масленица.
Мыльников сам же и подхихикнул, чтобы уж точно не осталось сомнений: последние слова — шутка.
— Я полагаю, Петр Иванович, брать пора. Не то налакаются, в кураж войдут, могут и сопротивление оказать, с пьяных-то глаз. Или какая ранняя пташка на выход потянется, придется силы дробить. Надо ведь его будет аккуратненько взять, на отдалении, без шума, а то остальных переполошим.
— Может, вы, Евстратий Павлович, мало людей привлекли? Все-таки восемь человек, — засомневался подполковник. — Говорил я вам, что хорошо бы еще из участка городовых взять, третьим кольцом растянуть по дворам и перекресткам.
— Ни к чему это, Петр Иванович, — беззаботно промурлыкал Мыльников. — У меня волкодавы натасканные, а там, прошу прощения, мелюзга, мальки — барышни да студентики.
Бурляев потер перчаткой нос (к вечеру стало примораживать):
— Ничего, раз мальки про Храпова уже знают, значит, кто-то из них к большой рыбине ход имеет. С Богом, Евстратий Павлович, приступайте.
Сани снова проехали по Поварской, только теперь лже-извозчик вывесил на оглоблю фонарь, по этому сигналу второе кольцо подтянулось ближе. Ровно в восемь тридцать Мыльников свистнул в четыре пальца, и в тот же миг семеро агентов вломились в дом. Сразу следом вошло начальство — Бурляев, Мыльников и Фандорин. Остальные растянулись в цепочку и встали под окнами.
