Комитет госбезопасности и управление ИТУ по решающему звонку из Москвы, были вынуждены отдать приказ о ликвидации главарей. Силами внутренних войск и спецподразделений бунт подавили и оставшихся в живых организаторов, зачинщиков и участников волнений изолировали и разместили до суда в следственном изоляторе.
— Многое, что там написано — вранье! — выкрикнул Сибирский.
— Нас под пытками заставляли подписывать протоколы, — раздались реплики со стороны заключенных.
— Почему нет документа о наших требованиях?
— Кто ответит за смерть заключенных?!
Судья остервенело застучала молотком:
— Прекратите галдеть! Иначе я прерву заседание. Отвечать будете, когда вас спросят. Не мешайте судьям заниматься своим делом.
Родственники заволновались, с их стороны посыпались вопросы:
— Гражданочка судья, нам не давали встречаться с детьми, и постоянно подсовывали информацию, не имевшую ничего общего с правдой. Мы хотим знать всю правду. Вы обеспечите нам такое право?
— Граждане, задавайте вопросы по — существу дела, а всем остальным должна заниматься прокуратура. И вообще, перестаньте шуметь! Делаю вам последнее предупреждение: я буду вынуждена прервать заседание и возобновить через два дня.
Волнения утихли, в зале наступила тишина, только в рядах раздавались всхлипы и тяжелые вздохи.
В ходе дальнейшего судебного разбирательства, судья не особо обращала внимание на реплики подследственных об убитых, избитых и покалеченных военными, заключенных. Процесс продвигался медленно, иногда его откладывали на несколько дней и снова возобновляли. Возмущенные матери, отцы обвиняемых, требовали повторной экспертизы, которая могла бы подтвердить жестокость солдат, рубивших тела заключенных саперными лопатками.
Порой атмосфера в зале накалялась до такой степени, что судье приходилось прерывать заседание. Охрана выводила возмущенных людей в коридор и на улицу. После перерыва, заседание вновь продолжалось. Здание было оцеплено милицейскими нарядами, а за закрытыми воротами во внутреннем дворе располагались бойцы- автоматчики, готовые в любой момент подняться по тревоге.
Любопытные граждане стояли возле областного суда и пытались узнать, что происходит, кого судят?
И получали разные ответы:
— Зэков судят, они бунт в зоне подняли, говорят, они много убили людей.
— Да что вы врете, это менты их избивали, а они пытались защищаться.
— Правильно мужики подняли бунт, видно эти твари — менты им действительно духоту создали.
— У меня сына на следствии заставили признаться в участии бунта, где же справедливость?
— А моему спину разрубили, огромный шрам остался.
— А моего сына так избили, что теперь он инвалид, у него рука левая сохнет.
— Да кто избил то, сами же зэки и покалечили.
— А ты откуда знаешь, ты там был?
— Я нет, но ведь говорят…
— Да мало ли, что говорят: говорят — в Москве кур доят. Не знаешь, и не трепись тут.
— А у меня сына убили там, еще до их бунта, я до сих пор не могу добиться правды, мне следователь сказал, что дело о смерти моего сына будут здесь рассматривать.
Это действительно было правдой, в зал суда была приглашена мать Равелинского.
Дело в том, что следствие все — таки доказало вину Дронова: его обвиняли в организации убийства Равелинского. Так же суд рассматривал версию, что после убийства Равелинского и начались неповиновения заключенных, которые переросли в кровавый бунт. Судья выявила несколько несоответствий в деле Равелинского и направила его на доследование, чтобы выявить исполнителя приговора воли Дронова.
Саше постоянно приходилось смотреть в сторону мамы. Екатерина все время пыталась держаться, чтобы не расплакаться на глазах у людей. Многие из матерей не могли сдерживать себя, то и дело в зале раздавались всхлипывания, а порой стоны, так режущие слух судье, заседателям и всему присутствующему составу.
Пришло время опроса пострадавшего лейтенанта Брагина, который сообщил суду о событиях рокового дня.
Судья, внимательно выслушав его, задала вопрос:
— Вы утверждаете, что именно Вас и еще троих служащих смены контролеров, удерживали, как заложников?
— Да, товарищ судья.
— Вам отказывали в пище и в приеме воды?
— Совершенно верно, также мне отказали в медицинской помощи, но потом нашлись люди и помогли мне.
— Кто Вам оказал помощь?
— Осужденный Сергеев многим оказывал квалифицированную помощь, так как на свободе работал врачом. И осужденный Воробьев, напоил нас всех водой и принес в изолятор хлеб.
— Вы просили Воробьева, чтобы он посодействовал Вашему освобождению?
— Нет, осужденный Сергеев просил его о помощи, напоминая о моем тяжелом состоянии.
— Воробьев передал мятежным главарям Ваше прошение?
— Да, он уговорил своих, — Брагин замялся, подбирая нужное слово, но не желая повторять слова судьи, продолжил, — непосредственных организаторов беспорядков, чтобы меня отдали в руки врачей, находящихся за забором.
— Вас освободили?
— Да, меня на носилках унесли на КПП и отдали дежурившим военным.
— Вы можете остаться в зале суда и сесть рядом на скамью, — сказала судья, обращаясь к лейтенанту.
— Товарищ судья, — обратился к ней Брагин, прошу Вас учесть еще один важный момент. Пожалуйста, возьмите во внимание, что осужденный Воробьев со своими друзьями добровольно вызвались освободить из рук насильников — бандитов школьную учительницу, благодаря их действиям, она теперь жива и здорова.
— В деле присутствует этот факт, я приму его к сведению.
Екатерина с гордостью взглянула на сына, подбадривая его кивком головы.
— Обвиняемый Воробьев, что Вы можете сказать по существу этого факта?
— Ничего гражданин судья, я полностью согласен.
— Вам не препятствовали в вашей просьбе.
— Нет, все решили, что так будет правильнее, я даже дословно могу процитировать слова Дронова.
— Любопытно, что же он сказал?
— Вот его слова: «Мы не должны с позиции силы решать судьбу кого-либо, тем более наш неприятель сейчас немощен. Сейчас, в конкретном случае, я говорю о лейтенанте, и как человек, я не бью слабого, и мое последнее слово: я призываю братву — отдать Брагина».
— Надо же, какое благородство со стороны бандита, — в словах судьи прозвучали нотки сарказма.
— Гражданин судья, разве это не поступок? — просил Сашка.
— Воробьев, я сейчас расплачусь. Не делайте из Дронова героя.
Садитесь на свое место.
Сашка сжал челюсти, в его глазах сверкнула злость, но заметив умоляющий взгляд матери, промолчал и сел на скамью.
Процесс шел своим чередом: опросы, вопросы, ответы, уточнения. Уже две недели длился суд, казалось, не будет конца и края поездкам в тесных автозаках.
Затем настали черные дни обвинения. Прокурор четко гнул свою линию. Двадцать шесть человек обвинялось по 77 статье, части первой, за дезорганизацию, сопротивление администрации и участие в преступных группах. Статья предусматривает наказание в виде лишения свободы от трех до восьми лет. Девять заключенных обвинялись по статье 77, части второй, за создание вооруженных формирований и повлекших за собой гибель людей, этот пункт гласил: от восьми до пятнадцати или смертная казнь с конфискацией имущества.
Прокурор делал особый нажим в сторону Ирощенко, Сибирского и Рыжкова, называя их оголтелыми бандитами и убийцами. Они единственные из оставшихся в живых, кого обвиняли в убийстве военнослужащих.
Адвокатам, защищающим своих подследственных, порою становилось жарко, приходилось, чуть ли не с боем отстаивать правоту действий своих подзащитных.
Шоком для прокурора, послужил факт передачи адвокатом судье документа, являющегося копией списка требований заключенных. Хотя в ходе предварительного расследования это действие упорно скрывалось. В документе насчитывалось триста восемьдесят подписей осужденных данной колонии. Также адвокаты предъявляли десятки документов судебно-медицинской экспертизы, показывающие, что большое количество заключенных было жестоко избито сотрудниками администрации, солдатами и заключенными активистами.
После опроса и дачи показаний, Сашке наконец-то удалось встретиться с Ирощенко и Сибирским, он был рад живому общению с ними. Друзья долго разговаривали, вспоминали. Сергей Ирощенко часто вздыхал, когда упоминали о погибших друзьях. Рана на ноге больше не тревожила, зажила, как на собаке.
— Сереж, — обратился Сашка к Ирощенко, — почему только вас с Лехой Сибирским подводят под «мокрую статью» (Расстрельная статья). Пархатого адвокат отшивает, ему хотят статью переквалифицировать. Практически вся зона бунтовала. Вы что, выходит крайние?
