Плиссированный линон, кружевные блонды, кембрик, жаконет, перкаль, муслин, батист и бархат… Мне казалось, что я чувствую дыхание Ольги в аромате восточных духов, ласкаю ее нежную кожу, касаюсь ее несравненных волос. Я застыл с одним из ее платьев в руках. Воображение уносило меня на своих блаженных волнах в царство грез.
– Что с вами, Яков Андреевич? – К печальной действительности меня вернул напряженный голос Дарьи Михайловны.
– Нет, ничего, – я словно очнулся, вернул платье на место и направился к печному карнизу с болванчиками.
В багаже Ольги Александровой царского письма к герцогу Артуру Веллингтону мне обнаружить так и не удалось. В дамской сумочке Ольги я нашел только маленький флакончик духов, два удивительно тонких платка из батиста и визитки на красивой бумаге, исключительно с ее именем.
– Ну что? Как успехи? – осведомилась Дарья Михайловна, наблюдавшая за мной с презрением. Я чувствовал, что ее неприязнь возрастает с каждой минутой.
– Пока ничего особенного, – признался я.
– А что, если не секрет, вы хотите найти? – прищурилась Дарья Михайловна. – У меня такое ощущение, что вы считаете Ольгу преступницей… Словно она не жертва сложившихся обстоятельств, а напротив, участница какого-то заговора!
Если бы только Дарья Михайловна знала, насколько она недалека от истины! Но я не стал ее просвещать. Зачем огорчать бедную женщину?!
Потом я взялся за дамский альбом. Здесь были любовные вирши неизвестных поэтов, несколько живописных пейзажей, опять же без подписей, оставивших их художников. Хотя я допускал, что Ольга и сама могла рисовать. Ведь я, увы, ее знал так мало! Один из рисунков меня особенно заинтересовал. Это был портрет самой графини Александровой, выполненный в довольно талантливо.
– Кто написал этот портрет? – осведомился я у Дарьи Михайловны. – Кому позировала графиня?
– Подождите, дайте-ка посмотреть! – Дарья Михайловна взяла из моих рук альбом и поднесла его к свету.
На листе бумаги была изображена улыбающаяся Ольга в соломенной шляпке. Графиня держала в руках маленькую собачку. Ее взгляд казался живым, и мне снова сделалось не по себе от того, что она умерла. К тому же, как я подозревал, насильственной смертью.
– Ну, что вы думаете? – поинтересовался я осторожно, по истечении минут пятнадцати.
Дарья Михайловна с огромным вниманием рассматривала альбомный портрет.
– Не знаю… – задумчиво протянула она. – Этот художник, должно быть, знал Ольгу очень хорошо, раз сумел в точности передать ее черты, фигуру и настроение. Ольга сама иногда баловалась живописью, – призналась Дарья Михайловна. – Но так написать чей-либо портрет она бы никогда не смогла!
– Ну, – мрачно заметил я, – по крайней мере, можно констатировать, что это – не автопортрет! А кто его автор, один бог знает! – Мне казалось, что Ольга даже с того света, с альбомного листа издевается надо мной.
– Я не понимаю вашей иронии, – проговорила в ответ Дарья Михайловна. – Вот, посмотрите, – она перелистнула страницу, – это портрет ее подруги Лизы Данилиной! Ее Оленька изобразила сама. Разве не чудо?
Я перевел взгляд на рисунок, выполненный в карандашом. Он на первый взгляд казался очаровательным, но сильно проигрывал в сравнении с предыдущим.
– О да! – согласился я. – Прелестно! Так вы говорите, это – Лиза Данилина?
Я немного напряг свою память. Мне это имя показалось знакомым. Невольно у меня появилась мысль: а не Лиза ли провожала Оленьку на фрегат? Что, если это и есть та самая женщина в бархатной тальме, о которой упоминал в разговоре капитан Рональд? Тогда ей наверняка должно было быть что-то известно, если не о противоправительственной деятельности Александровой, так хотя бы о ее сомнительном кавалере!
– Да, – кивнула Дарья Михайловна. – Лиза была самой близкой подругой Ольги, – печально проговорила она.
– Давайте посмотрим дальше, – предложил я хозяйке дома и сам перелистнул очередную страницу в альбоме.
На ней тоже красовались стихи, но на этот раз они были подписаны двумя каллиграфическими заглавными буквами: «А» и «В». Но мне показалось, что один из листов в этом альбоме вырван. Мне оставалось только гадать, что на нем было написано или изображено.
– Вы не знаете человека с такими инициалами из числа Оленькиных знакомых? – спросил я.
– Кажется, нет, – пожала плечами Дарья Михайловна. – Но я никак не пойму, какое отношение это может иметь к несчастному случаю?!
– Может, и никакого, – легко согласился я. – А не было ли в альбоме еще какого-нибудь портрета? Вам не кажется, что здесь не хватает листа?
– Пожалуй, – с сомнением протянула Дарья Михайловна, внимательно рассматривая неровную линию у самого переплета. – Мне кажется, здесь был еще один рисунок в карандаше, но Ольга мне его не показывала. Я только видела, как она трудилась над ним!
– Жаль, – отозвался я, отложив в сторону альбом.
Затем я осмотрел постель покойной графини, несессер и несколько книжек на полке, но так и не обнаружил ничего интересного. Я хотел уже было уходить, как мне пришла в голову мысль заглянуть за картины. Мой-то собственный тайник был умело припрятан за картиной Гвидо Ренни. Почему бы и Ольге не спрятать письмо за каким-нибудь из пейзажей?
– Боже мой! Что вы делаете?! – всплеснула руками Дарья Михайловна, когда я начал отодвигать картины и снимать их со стен.
– Пытаюсь обнаружить хоть что-нибудь, – невозмутимо ответил я.
Вдруг, моя рука нащупала на шелке что-то вроде бумаги. Я вытащил из-под золоченой рамы длинный конверт.
– Ну, наконец-то!
– Что вы сказали? – поморщилась Дарья Михайловна.
– Письмо, – произнес я с надеждой в голосе, которую не смог скрыть.
– Не собираетесь же вы прочесть его, Яков Андреевич?! – воскликнула Дарья Михайловна с искренним негодованием в голосе. – Тело Ольги не успело остыть, похороны состоятся только завтра, а вы уже роетесь в ее вещах, просматриваете альбомы, читаете письма… Я глазам своим не могу поверить!
– И все это с вашего позволения, – заметил я, распечатывая конверт. Однако надежды в моем голосе уже не было слышно.
Я успел рассмотреть, что это было вовсе не то письмо, которое я искал. Содержание его было таким:
«Увидимся сегодня! Время идет, а дело никаких отлагательств не терпит! Я надеюсь, что вам, моя милая графиня, удалось справиться с вашей миссией. Люблю вас по-прежнему. Искренне Ваш А. В.»
– С какой еще миссией? Что это все значит? – вскричала взволнованная Дарья Михайловна. – Бред какой-то! Галиматья! Полная чушь!
– И впрямь, – протянул я задумчиво, – не слишком-то похоже на «вирши» какого-нибудь влюбленного!
– Да в чем же она была замешана?! Упокой господь ее душу! – потрясенная женщина опустилась на кресло.
– Откуда же мне знать? – пожал я плечами, пряча письмо за пазуху.
* * *
Я вернулся в гостиную, где меня с нетерпением ожидал мой Кинрю. Ему было достаточно одного взгляда, брошенного им в мою сторону, чтобы обо всем догадаться. Такое разочарование было написано у меня на лице.
– Яков Андреевич, с вами все в порядке? – осведомился мой ангел-хранитель.
– Вполне, – хмуро ответил я, поглядывая на часы.
Мне хотелось успеть еще подготовиться к опознавательной Ложе, которая должна была состояться завтра. И что я только скажу герцогу Веллингтону? Что у меня украли письмо? Что я поставил под удар судьбы нескольких стран? Захочет ли он сотрудничать с нами, если австрийцы окажутся в курсе закулисной игры Императора Александра?
– Вы торопитесь? – спросила Дарья Михайловна, проследив за моим взглядом. – Вас завтра ждать на похоронах?
– Разумеется, – кивнул я. – К тому же я еще хочу увидеться с вашей горничной.
– Вы уже упоминали об этом, – сухо проговорила вдова.
* * *
В помещении Ложи царил полумрак. Горели только несколько свечей возле черепа. Евангелие было открыто на нужной странице, Кресло Великого Командора скрывалось за тяжелым, пурпурным балдахином, расшитым золотыми крестами. Венчала его золотая корона двуглавого орла с распростертыми крыльями. В своих сжатых когтях орел сжимал меч возмездия. Здесь же стояла символическая лестница с четырнадцатью ступенями. На столе лежали: корона, золотой ключ, боевая секира и крест с изображением святого апостола Андрея Первозванного. Он должен был служить напоминанием о клятве: «Распространять учение Вольных Каменщиков, не щадя своей жизни».
Ко мне вышел рыцарь в коротком черном далматике с восьмиугольным крестом на спине. Его лицо прикрывала черная широкополая шляпа. В руках незнакомец держал фонарь. Когда свет от фонаря упал ему на лицо, я узнал в нем адъютанта герцога Веллингтона – Бингли. Он расстелил передо мной ковер, расшитый символическими знаками, соответствующими тому градусу высшей премудрости, в какой я к тому времени был моими братьями посвящен.
