Джованни сложил руки и опустил голову. Этой паузы ему хватило, чтобы привести мысли в порядок. Папа знал все, гораздо больше, чем он ожидал, и хуже всего было то, что он узнал обо всем не от него. Надо быть очень внимательным. Перед ним один из самых могущественных на земле людей, и он, Пико, — гость в его доме. С другой стороны, чтобы перейти из статуса гостя в статус арестанта, достаточно взмаха крыльев бабочки. Ему представился случай, и надо им воспользоваться, не забывая при этом, что Иннокентий — отнюдь не дурак.
— Мои «Тезисы» — плод долгих лет изучения и размышлений, — спокойно сказал Пико. — Их единственная цель заключается в том, чтобы углубить познание истины, к вящей славе божественного творения. То, что ваше святейшество называет консилиумом, планировалось как собрание теологов, пожелавших публично, а не в закрытых кабинетах обсудить то, что изложено в моей книге. Любому тезису, ваше святейшество, может быть выдвинут антитезис. Если будет на то воля Божья, то появится и синтез.
— Красиво говоришь, Джованни. А правда, что ты пригласил евреев и магометан?
— Да, ваше святейшество, ибо я верю, что Создатель у нас у всех один.
— Ты хочешь сказать, что намереваешься убедить их отречься от отеческих религий и прийти к единой истинной вере, к вере Святой Римско-католической церкви?
От Джованни не укрылось, что тонзура у Папы заблестела каплями пота. Одна из капель скатилась по мясистому носу, и Иннокентий смахнул ее, оставив мокрый след на зеленом шелке перчатки.
— Мои «Тезисы» вдохновлены Создателем. Как говорил Платон, кто познал добро, тот легко следует по пути добра.
— Да будет так, Джованни. Сколько копий ты отпечатал? Много ли у тебя еще осталось?
— Отпечатал пятьсот, а осталось около сотни, ваше святейшество.
— Отдай их мне.
— Как вы сказали, ваше святейшество?
— Отдай их мне, Джованни. У меня много читателей. Не хочешь же ты лишить моих профессоров теологии возможности прочесть твои «Тезисы»?
— Нет, ваше святейшество, но книги надо привезти из Флоренции.
— Ну, так привезут. И давай сделаем вот что, Джованни. Ты молод, полон жизни и можешь подождать. Если «Тезисы» оценят положительно, я разрешу тебе собрать консилиум. Более того, мы вместе его проведем, и я сделаю тебя кардиналом. Ты умен. Кто знает, может быть, тебя когда-нибудь выберут Папой. Денег и покровителей у тебя хватает. Подумай об этом, Джованни. А теперь иди. Бедный Папа должен предаться своим ежедневным молитвам.
Джованни не ответил и снова опустился на колени, чтобы поцеловать перстень, который обжег ему губы. Чем он был пропитан — потом или угрозами, — значения не имело. Душу охватило отвращение и бессильный гнев. В тот же миг, как Иннокентий вышел из комнаты, Пико бросился прочь. Погруженный в свои мысли, он сбежал по лестнице, ведущей во внутренний двор, и тут почувствовал у себя на плече чью-то тяжелую руку.
— Завтра же поезжайте во Флоренцию. В Риме небезопасно. Снимите виллу неподалеку от Фьезоле и ждите.
Джованни резко обернулся и взглянул на человека, остановившего его. Тот был высок и крепок, в короткой бороде просвечивала седина. Одет во все черное, включая чулки, богатый жилет расшит золотом. Несомненно, знатного происхождения, с мечом-бастардом на боку. В отличие от привычного тонкого меча с защищавшим кисть эфесом, который имели обыкновение носить молодые аристократы, этот был тяжелый, простой и обладал большой разящей силой. Он мог и колоть, и бить плашмя, и рубить, им можно было драться и одной, и двумя руками. Вот только эфес не защищал руку, что требовало постоянного внимания.
— Вы, должно быть, меня с кем-то спутали, — твердо, но вежливо ответил Пико.
— Нет, граф делла Мирандола. Я знаю, что говорю. Делайте, как я вам советую. Мы еще встретимся.
Человек с бородой отпустил Джованни и быстро, не оглядываясь, взбежал по лестнице. Пико инстинктивно потер плечо, все еще нывшее от мощной хватки незнакомца, потом набросил плащ и вышел через боковые ворота. Он быстро миновал старые дома, что, как каменные нищие, толпились вокруг базилики. По улицам текли нечистоты, которые выплескивали в окна. Вдобавок ему пришлось пробивать себе дорогу в толпе проституток с накрашенными лицами. Среди них попадались совсем еще девочки. Но более короткой дороги домой не было.
Бородач мог оказаться кем угодно — неизвестным другом, шпионом какой-нибудь группировки, настроенной против семейства Чибо или самого Папы и желавшей его предупредить. Джованни знал только, что никуда не поедет. На следующий день он должен встретиться с Маргеритой и от свидания не откажется, даже если это будет стоить ему жизни. А еще через несколько дней у него намечалась другая встреча, от которой зависела судьба проекта. Пробиваясь сквозь грязь, холод, толпу проституток и сутенеров, лавируя по зловонной мостовой между голодными крысами, петляя под шум повозок среди лачуг, откуда доносились крики, плач и смех, он старался найти прибежище в мыслях и воспоминаниях о том, как все начиналось.
Первые сомнения заронили в его душу отрывки из Библии, которые он прочел в подлиннике, на арамейском, и сразу понял, что в латинском переводе имеется множество искажений. На этом Джованни не остановился и с тех пор изучил все вавилонские, шумерские и аккадские рукописи, вплоть до клинописи. И почти случайно наткнулся на «Энума Элиш», эпопею о Сотворении мира.
Один из его родственников приобрел манускрипт у турецкого купца, который утверждал, что вынес его из аккадского дворца. В нем содержались основы Библии, хотя написан он был за тысячу лет до того. И Джованни кое-что понял.
Но до полной ясности было еще далеко, и всякий раз, как он углублялся в проблему творения, ему открывались все новые и новые миры, двери в которые надо было разыскивать. Юноша возвращался мыслью к Мумму Тиамат, матери всех богов, и к Намму, всеобщей прародительнице, читал о заокеанской цивилизации,[18] которой пока можно было только любоваться издали. Однако эти мифы настолько тесно перекликались с уже известными, словно с начала времен, с самого творения, все сводилось к единой первооснове.
Такие сведения вступали в противоречия не только с христианским Богом, но и с еврейским, появившимся гораздо раньше, да и с исламским, занявшим свое место намного позже. Тогда Джованни обратился к Библии, ища в глубинах структуры Писания какой-нибудь знак, архетип, хоть что-нибудь, что объединяло бы древнейшие легенды с концепцией Бога. Ключом могла бы стать любовь. Во всех религиях Бог милосерден и добр. Но слово «tov» — «добрый» — в применении к высшему существу использовалось всего несколько раз. Почему? Гораздо чаще встречался термин «rachum» — «милосердный». И тут на Пико нашло озарение: «rachum» — это «rechem», то бишь «лоно», «утроба». Первоначальной определительной чертой божества оказалась его принадлежность к женскому роду. Божеством была Мать. Не патриархальный библейский Бог, прошедший сквозь века, не воитель, не мужчина, а Богиня-Мать. Вот что объединяло древнейшие легенды и цивилизации, вот в чем состояла первейшая и самая естественная форма религии. Эта вера зародилась на всех широтах вместе с человечеством.
Тогда он понял, какие ужасные причины привели к тому, что создательница мира, Богиня-Мать оказалась забытой и ее заменил Отец, Бог мрака, войн, казней и вечной смерти. Однако кое-что осталось, какие-то искры просвечивали сквозь пепел старой религии. Как в конце круга простой молитвы, которой его учили с детства, просвечивало то, что говорилось о бедной, непросвещенной женщине по имени Мария: «Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. Sancta Maria, mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae».[19] Mater Dei, не Христа, а Бога, Создательница. Так было постановлено на Третьем экуменическом соборе в Эфесе. Тогда Западная Римская империя, уже обреченная, выговорила себе последнюю привилегию — сохранить свою столицу как центр всемирной церкви. Это был единственный способ продлить власть.
Теперь, спустя без малого тысячу лет, все почти готово к тому, чтобы дать наконец свободу человеку. Он сам, Пико, и с ним Элиа дель Медиго и Абу Абдулла. Христианин, еврей и магометанин, все вместе, в Риме, как шестьдесят два мудреца в Александрии, когда от каждого израильского племени представительствовали по шесть человек, готовы открыть эти страницы и огласить последние девяносто девять заключений.
Сначала «900 тезисов», чтобы обратить умы к концепции единства Высшей Сущности, а потом и другие. Так, шаг за шагом, страница за страницей, перед ассамблеей величайших философов откроется путь, углубляющий знание, а с ним и власть, без национальных, религиозных и расовых различий. За женщиной снова будет признана та роль, которая ей подобала до наступления темных веков. Нетер-Уат, Божественный Путь, Единая Сущность, которую тексты пирамид предрекли тысячи лет назад, заговорят об этом на едином языке. Но теперь, когда цель уже близка, он ясно чувствовал вокруг себя присутствие падших ангелов, которые сделают все, чтобы помешать ему завершить свою миссию.
