Под ногами – светло-серые плиты площади, обнесенной чем-то вроде крепостной стены, между зубцами которой замерли десятки абсолютно одинаковых бодисатв.
Отблеск солнца на гладкой коричневой коже обнаженного плеча плывущего мимо монаха.
Отдаленный хрип граммофона из домиков внизу, на склоне, под широкими банановыми листьями: хм, новинка – On With the Dance Бена Поллака.
Глупое хихиканье и шарканье ног очередной группы туристов: то ли наивные американцы с их квадратными фотокамерами, то ли английские юнцы, отправившиеся к опасностям и запретным удовольствиям в колониях.
И мы с Элистером, непочтительно устроившиеся с сигаретами у ног одного из бодисатв в тенечке. Посматривающие через амбразуру на ржаво-шоколадную чешую черепичных крыш города там, далеко внизу, – но в основном друг на друга.
– Элистер, что за детское упрямство? Зачем надо танцевать со мной именно в «Раннимеде»? Ну, будут неприятности. Мы ведь даже не говорим с вами о какой-нибудь там любви. Мы друзья, Элистер, и только. Если, конечно, может быть дружба между англичанином и португалкой. Да еще такой, у которой не меньше пинты малайской и сиамской крови.
– Почему это не может быть дружбы между англичанином и португалкой?
– Потому что ваши пираты украли у наших пиратов награбленное добро. Вот эту страну. Мои предки захватили и разграбили Малакку в начале шестнадцатого века. А потом появились сначала ваши союзники голландцы, а потом и сами ваши предки. Отобрали все награбленное, записали моих предков в «евразийцы» и отправились играть в свой крикет. Общего у нас с вами только одно – кровь пиратов.
– Амалия, мои предки, к сожалению, не пираты. А мирные шотландские пастухи.
– А вы поищите – может быть, какой-нибудь прадедушка был пиратом?
– Увы.
– Ну и что тогда за пиратская идея – бросать своим собратьям вызов?
– Не впервые. Пусть вычтут у меня из жалованья за каждый танец с вами. И пусть вспомнят, в каком веке мы живем.
– К сожалению, не в лучшем. Вычтут, а то и будет хуже. Вам придется тогда бедствовать. Вы ведь не очень богаты? Хотя, раз вы англичанин, у вас в Калькутте свой домик, слуга и водонос?
– Так и есть, но это даже не рупии, а анны. Я респектабельно беден, как и положено шотландцу. А у вас есть домик и слуги?
– Да, и тоже двое. Я трудолюбивая молодая леди. Работать в кабаре – отличный способ зарабатывать деньги. Так вы любите бросать вызов, Элистер? В теннисе? Гольфе? Крикете?
– И не только. Когда я вижу дурака, то считаю: он создан для того, чтобы ему бросить вызов. Если начинает надоедать.
– Очень уж много дураков, Элистер. Может быть, не надо им на радость разбивать лоб о каменную стену? Может быть, лучше перехитрить их?
– О, вот это сложно. И долго. Лбом о стену – куда эффектнее… Но вы правы, Амалия. Мы с вами – два евразийца, я – в качестве почетного члена этого ордена, если примете. Нам надо быть умными.
– А они нас за это не любят – за ум, не правда ли? Знаете, что говорят ваши соотечественники о тех своих коллегах, которые изучают все эти бесчисленные китайские языки?
– Нет, в Калькутте таких нет.
– Они говорят, что эти люди становятся мрачно-торжественными, неразговорчивыми, проявляют склонность говорить цитатами из мудрецов китайской древности, да еще и жить по заветам таковых.
– Изумительно. А знаете, Амалия, как называют мои соотечественники на индийской гражданской службе таких, как я, которые вместо спорта уходят с головой в санскрит, хиндустани, тамили, бенгали и прочее?
– Гуру.
– К сожалению, по-другому. Cranks. Свихнувшиеся.
– А как мы с вами назовем публику, которая щелкает вон там своими идиотскими камерами, не имея понятия, что они, собственно, снимают?
– Вон тех? Которые сходят с корабля в солнечном шлеме и темных очках и в ужасе озираются на толпу диких, грязных, заразных азиатов?
– Которые, увидев на стене своего отеля серенькую чичаку, спасающую их от мошкары, с криками «ящерица, ящерица» бьют ее каблуком или ручкой от щетки… Чичака, друг дома, пожиратель насекомых, – это ведь здесь почти то же, что у вас – корова, священное животное.
– А, это ваши лары и пенаты, вот как они тут выглядят – на четырех лапах…
– А еще эти люди через каждый час моют руки марганцовкой и демонстративно вытирают их одеколоном, отчего распространяют удушливую парикмахерскую вонь. Смотрят на вкуснейшую еду в мире с дрожью ужаса и пробуют ее так, будто совершают подвиг – при этом путаясь в палочках. Демонстративно выбрасывают наземь лед из стакана: в нем заморожена зараза. Потом глотают для дезинфекции дозу чего-то крепкого из фляжки, в результате сидят с красной физиономией, истекая потом. Наконец не выдерживают, требуют кровавый бифштекс и прочую цивилизованную пищу – и, конечно, ложатся в каюте с расстроенным желудком: кто же ест в Стрейтс-Сеттлментс европейскую еду, которую тут не умеют готовить? Ни китаец, ни индиец никогда не будут есть в этом климате мясо с кровью, именно из-за желудка.
– Они безнадежны, Амалия! И я не про китайцев или индийцев.
– Всех усыпить, Элистер!
– Начиная с вашей полиции. Они никогда не раскроют убийство этого несчастного Уайтмена – посмотрели бы вы, как они вчера бегали кругами и какие вопросы задавали нам, будто весь наш калькуттский десант – это группа подозреваемых. Кстати… Дорогая и уважаемая Амалия, а вы знаете, что выяснилось насчет того человека, который был убит у храма? Его привез пуллер, выгрузил из рикши прямо в пыль дороги – уже в таком виде, как мы с вами наблюдали. Замахал руками, призывая людей, а сам схватился за рукоятки своей рикши и сгинул. Видимо, вывалить убитого им седока в канаву он не мог – кругом были люди. То есть вы знали, что убийства совершают именно пуллеры рикш? А откуда?
– Да? Потрясающе. Не может быть… Ну, давайте раскроем еще одно дело. Вместе мы можем все. Вы знаете все, что знает полиция. Я знаю все, что происходит в городе.
– А что, если мы раскроем дело, это даст нам возможность безнаказанно потанцевать в «Раннимеде» в мой последний вечер? И никто не скажет, что я не могу танцевать, если мой коллега убит?
– Разве что даст моральное право. Давайте вот как: я включу на полную мощность свое птичье любопытство и допрошу вас. А вы потом допросите меня.
– Великолепно.
– Итак, забудем на время об Уайтмене. За кем следил осведомитель полиции у Змеиного храма?
– Так. Неожиданное начало. Ни малейшего понятия. А может, вообще ни за кем не следил.
– Он что, никак не фигурировал во всех полицейских разговорах вчера? Несмотря на то, что его убили тем же способом?
– Ну, что вы. Фигурировал. Полиция считает, что появилась некая банда, которая убивает вот таким орудием. Но как можно напрямую связать убитого китайца, который иногда что-то рассказывал полиции, и убитого англичанина – нет, пока что речи об этом нет.
– Но это предельно странно. Элистер, вы сами что думаете – чем был занят убитый осведомитель в тот день у храма?
– Вы ведете к тому, что он следил за мной. Или охранял меня. Но из вчерашних разговоров я понял очень хорошо: никто не знает, зачем этот человек оказался у храма. Это значит, что полиция его туда не посылала. Иначе это как-то бы мелькнуло в разговоре.
– Может быть, Уайтмен его туда послал, несколько дней назад? Ну, хорошо – а о чем вообще вас, калькуттцев, расспрашивали коллеги? Что их больше всего интересовало?
– Какой странный вопрос, Амалия. Но у меня есть на него странный ответ: их интересовало, что мы знаем. Они пытались понять, зачем мы приехали. Меня все время расспрашивали, что мне сказали перед отъездом, какие инструкции дали. Но поскольку мне нечего было ответить… О целях нашего приезда знал, похоже, только Уайтмен. Вот даже вы не знали, иначе бы уже мне все рассказали. Когда это стало ясно, мы стали сразу же всем неинтересны, они дали телеграмму в Калькутту, оттуда пришел ответ – выслать нас домой. А дальше они расследуют это дело сами, без нас.
– Не имея понятия, что и где искать?
– Да, пока что такое возникает впечатление. Я понимаю, что вас интересует, Амалия. Да, обычная полиция – в полном неведении об операции их более секретных собратьев.
– Это утешает. Так, по вашим ощущениям, хоть кто-то знает, зачем Уайтмен отправился в каменоломню?
– По моим – нет. Они в полной растерянности.
– Его тело подбросили туда или его там и убили?
– Как я понял, очень трудно это сейчас установить. Но похоже, что он вышел из гостиницы в Алор-Старе и поехал куда-то, возможно – в каменоломню. Ну, вообще-то прошел всего один день, Амалия. Они что-то еще выкопают. Но проблема в том, что Уайтмен в своем, так сказать, архивном департаменте был, оказывается, один, помощник его оказался в Англии…
– …вот отчего ему в помощь выписали всех вас. Так, про меня речь шла?
– Если у меня еще и были сомнения насчет того, кто вы такая, то теперь уж… Да, меня спрашивали, что эта дама делает рядом со мной. И я ответил честно, что я привез вам рекомендательное письмо от вашего калькуттского родственника, и вы пытались мне показать город. Еще мне сказали несколько слов по поводу… вообще женщин…
