— Ее имя не связывали с каким-нибудь скандалом?
— Ни об одном не слышала.
— Неужели? Красивая, бойкая женщина двадцати одного года, вышедшая за больного старика шестидесяти семи лет? И даже намека не было на молодого любовника?
Само предположение, казалось, оскорбило тетушку.
— Решительно заявляю, что нет. Пусть леди Гиневра отличалась упрямством и оригинальностью поведения, но она не была бесстыдной потаскушкой, как это выглядело, насколько я слышала, в прошлую среду в Павильоне. Она сознавала, чего ждут от женщины ее статуса, а только ничтожная тварь может позволить себе подобную выходку до того, как ей удалось подарить своему господину наследника.
Себастьян неторопливо отпил глоток вина.
— Так ты говоришь, у нее есть сестры?
— В живых осталось только две, причем от разных матерей. Младшая, должно быть, все еще учится в Уэльсе. Но ты, возможно, знаком со старшей, Морганой. К сожалению, она никогда не отличалась красотой (с Гиневрой не сравнить), а нрав у нее, как у ротвейлера. Поразительно, как она вообще умудрилась выйти замуж, не говоря уже о том, что так удачно.
Себастьян улыбнулся.
— И кого же она подцепила?
— Лорда Куинлана. Разумеется, он всего лишь барон, а не маркиз, и денег у него гораздо меньше, чем у Англесси, даже сравнивать нельзя, но тем не менее. До тех пор, пока Гиневра не нашла себе такую блестящую партию, считалось, что Моргана очень хорошо устроилась. Владения Ателстона никогда не были особенно обширны, да и управлять ими он мог бы получше. Ни одна из дочерей не получила большого приданого. Полагаю, Ателстон отписал все, что имел, мальчику.
И вновь в ее словах скрывался намек на далекое от идиллии детство. Какая враждебность, должно быть, царила в детской особняка на побережье Уэльса, куда часто наведывалась смерть, подумал Себастьян; три девочки от трех разных матерей, старшая — злая дурнушка, средняя — веселая и красивая. Ему внезапно очень захотелось послушать, что скажет Моргана о своей сестре.
— Где я смогу завтра ее отыскать? — спросил он. — Я имею в виду леди Куинлан.
Тетушка Генриетта опустила подбородок на мясистую грудь, так что еще больше стала похожа на Гендона.
— Дай подумать. Моргана вообразила себя чем-то вроде ученой дамы — не пропускает ни одной лекции в Королевской академии и без конца талдычит об электрических токах, паровых машинах и прочей ерунде. Скорее всего, она будет присутствовать при подъеме на воздушном шаре, о котором мы столько наслышаны.
— Где же состоится этот подъем?
— Господи боже мой, откуда мне знать? — Осушив бокал, она отставила его и поднялась из кресла. — Тебе пора. Мне еще нужно успеть на званый вечер.
Себастьян стоял в пустой ложе театра Ковент-Гарден и наблюдал из тени, как на сцену выпорхнула Кэт в роскошной королевской диадеме и полупрозрачном наряде шекспировской Клеопатры. Он знал, что она не может его увидеть. И все же Кэт, должно быть, почувствовала, что он там, ибо на секунду замерла и, повернув голову в его сторону, улыбнулась ослепительной улыбкой, которая предназначалась только ему одному.
Девлин простоял в ложе несколько минут, просто ради удовольствия видеть ее. Но прежде чем занавес опустился на антракт, виконт прошел за кулисы. Он начал беспокоится, куда запропастился Том, и решил расспросить Кэт, не видела ли она мальчишку. Но, протискиваясь сквозь толпу дам полусвета и строивших им глазки городских щеголей, он увидел, что по коридору слоняется маленький мальчик в полосатой ливрее.
— Где ты был, черт возьми? — строго спросил Себастьян, схватив тигра за воротник. — Я уже собрался послать гонцов по всем караулам, чтобы узнали, не сидишь ли ты в кутузке.
Том крепче сжал бумажный коричневый пакет.
— Я ждал, пока закончат чистку костюма мисс Кэт.
— Чистку? — грозно переспросил Себастьян.
— Он совсем как новенький, клянусь, — поспешно добавил мальчик. — Почти.
— Почти?
Том совсем сник.
— Лучше бы я выбрал яблочный.
Общественная палата на Куин-Сквер отличалась от аналогичного учреждения на Боу-стрит с его знаменитым и «бегунами», патрульными и внушительным блеском, сохранившимся со времен Филдингов.[7] Но пост главного мирового судьи на Куин-Сквер вполне устраивал сэра Генри Лавджоя.
Лавджой, серьезный человек, оставался безучастным к славе, и к блеску. Вдовец, к тому же последние десять лет бездетный, он решил в свои преклонные лета посвятить остаток жизни общественной службе. Будь сэр Генри католиком, он, скорее всего, пошел бы в священники. А так он стал судьей, отдаваясь новому делу с почти религиозным пылом, заставлявшим его каждое утро появляться в своем офисе на Куин-Сквер еще до восьми часов.
Воздух в ту субботу был прохладен и благословенно чист благодаря сильному ветру с востока. Остановившись на хорошо освещенном углу, как раз напротив общественной палаты, Лавджой купил плюшку у мальчишки-разносчика, а затем замешкался, так как его внимание привлек высокий молодой человек в элегантной треуголке и накидке, который пробирался сквозь толпу уличных торговцев и молочниц.
— Как вы сегодня рано, милорд, — сказал Лавджой, когда с ним поравнялся виконт Девлин.
Обитатели Мэйфера[8] редко покидали свои дома до полудня. Но потом, взглянув на вечерний наряд виконта, Лавджой понял, что вряд ли юноша добрался до своей постели вчера ночью — во всяком случае, если он и добрался до постели, то явно не до собственной, решил шокированный судья после минутного раздумья.
Странные янтарные глаза молодого человека зажглись слабым блеском, словно он проследил за ходом мыслей Лавджоя и его позабавило неодобрение судьи. Но его веселость быстро исчезла.
— Вы слышали о том, что в Павильоне обнаружили тело маркизы Англесси?
— А кто об этом не слышал? — отозвался Лавджой, пока виконт подстраивался к его шагу и они вместе пересекали площадь. — И вот что я вам скажу: мне не нравятся некоторые слухи, которые до меня доходят. Все это может привести к беде. К большой беде. Королевскому семейству подобный скандал сейчас совершенно не ко времени.
Лавджой покосился на своего спутника, но лицо Девлина оставалось невозмутимым. Либо он не слышал разговоров о так называемом Ганноверском проклятии, либо решил, что будет мудрее их не комментировать. Вместо этого он сказал:
— Я узнал, что Гиневра Англесси покинула свой дом на Маунт-стрит в среду утром в наемном экипаже.
Лавджой остановился как вкопанный.
— Вы хотите сказать, она была здесь? В Лондоне?
— Именно так. Самое вероятное, что ее и убили здесь.
— Боже милостивый! Где?
— Не знаю. Было бы неплохо, если бы я мог поговорить с кучером. Лакей не может припомнить номер экипажа, но ему кажется, будто бы кучер был из Йоркшира.
Лавджой вздохнул со стоном.
— Вы хотя бы представляете, сколько в городе кучеров наемных карет родом из Йоркшира?
— Нет. Но надеюсь, вы представляете.
Судья пытливо взглянул на красивого худощавого молодого вельможу.
— Зачем вы в это ввязываетесь?
Девлин округлил глаза, изображая искреннее удивление.
— Если я правильно помню, это ваша идея, что я могу оказаться полезным в таком деликатном деле.
— Вы сами рассказывали мне, якобы взялись за расследование прошлогодних убийств из сугубо личного интереса. Так каков ваш интерес в деле об убийстве леди Англесси?
— У меня есть причины.
— Угу. Это-то меня и пугает.
Наклонив голову, чтобы скрыть улыбку, виконт повернулся и собрался было уйти, но, сделав шаг, остановился.
— Вы ведь интересуетесь научными достижениями?
Лавджой гордился тем, что с усердием следил за развитием науки. Но он не знал, откуда Девлину стало об этом известно.
— Да. А что?
— Вы, случайно, не знаете, где сегодня будет проходить подъем на воздушном шаре?
Подъем на воздушном шаре должен был состояться тем же утром, в одиннадцать часов, на Сен-Джордж-Филдс, на южном берегу Темзы.
— Темное это дело, — изрек Том, когда они подъезжали к лугу и над вершинами деревьев уже виднелись полотнища красного и желтого шелка, начинавшие принимать форму шара. — Людям природой не дано летать среди облаков.
Себастьян рассмеялся и передал мальчишке поводья.
— Держи экипаж подальше от толпы. Я слышал, эти аппараты иногда загораются, что вызывает панику.
Том деловито кивнул.
— Об этом, ваша светлость, можете не волноваться. Я и близко не подъеду к этой штуковине.
Продолжив путь пешком, Себастьян с трудом протолкнулся на поле. Поглазеть на воздушный шар собралась пестрая толпа: господа в цилиндрах и дамы с зонтиками вперемежку с принаряженными торговцами и обычной шушерой — ворами, головорезами и карманниками. Прохладный утренний ветерок утих, день обещал быть тихим и жарким. Торговля пивом шла бойко, из бочонков поднимался густой аромат солода и смешивался с запахом травы, нагретого газа и разгоряченных, тесно прижатых друг к другу тел.
