Валерий Введенский - Мертвый час

Сашенька ворочалась, переживая за Урушадзе. Как ему помочь? Как найти его любовницу, а главное, как заставить ее подтвердить алиби?

Только заснула, как подскочила от ужасной мысли, ранее не посещавшей: даже найдись эта гипотетическая любовница, князя с Асей все равно разведут. В этом случае за измену. Волобуев подобное признание не упустит.

Но почему граф добивается развода?

В пять утра княгиня проснулась от другой мысли. Если Урушадзе столь крепко любит жену, какого черта шлындрает по любовницам?

Из-за этих беспокойных мыслей и проспала. Когда разлепила глаза, дети уже щебетали на улице. Сашенька выглянула в окно. Вчетвером, вместе с Ниной, они стояли у калитки и что-то горячо обсуждали. Вернее, говорили старшие, Володя лишь слушал. Закончив, сложили руки одна на одну и выкрикнули: «Один за всех и все за одного!» Не участвуй в этом мушкетерском рукопожатии Нина, Сашенька только улыбнулась бы. Когда-то и они с братом Коленькой и воспитанником отца Лешей Прыжовым так играли. Однако Нина тот еще мушкетер. Самая настоящая миледи Винтер. Что еще она задумала? В том, что заводила именно Нина, сомнений не было – после рукопожатия, явно в благодарность за предстоящее содействие, поцеловала в щечку своих друзей. Сначала Володю, потом Таню, а под конец и Женьку. Сквозь тюлевую занавеску Сашенька увидела его счастливые глаза. Бедный! Такой же глупенький, каким был д’Артаньян! Не догадывается, как беспардонно и вероломно, играя его чувствами, миледи Нина использует его в гнусных планах.

Знать бы в каких…

Княгиня быстро умылась и оделась, наспех поела. И вместе с ожидавшей ее гувернанткой выпорхнула из домика.

– Здравствуйте, маменька, – сказали дети хором.

Старшие подхватили ее с двух сторон под руки:

– Пора на пристань, – напомнил Евгений.

– Вдруг билетов не хватит? – поддакнула ему Таня.

И заговорщически улыбнулись друг дружке.

– Доброго всем дня, – откуда-то из-за угла вынырнул Глеб Тимофеевич.

Увидев Четыркина, дети почему-то сникли, а Нина снова принялась за ногти.

– Здравствуйте, Глеб Тимофеевич, – поздоровалась Сашенька.

– А не прокатиться ли мне с вами? Чай, не помешаю?

– Ой! – произнес Володя и тут же зажал себе рот двумя руками.

– Что с тобой, Володечка? – испугалась Наталья Ивановна.

Малыш смотрел на нее вытаращенными глазами.

– Наверно, муху проглотил, – предположил Женя.

А Таня подхватила:

– Муху, муху! – И, как показалось Сашеньке, подмигнула младшему брату.

Володя сразу разлепил рот и показал туда указательным пальцем:

– Муха! Ам!

– Приятного аппетита, – улыбнулся Четыркин. – Так не помешаю?

– Конечно, нет, присоединяйтесь, дети будут рады. Вы так интересно рассказываете, – перспектива целый день провести с Глебом Тимофеевичем Сашеньку не радовала, но и отказывать оснований не было. Тем более едут с его падчерицей.

– А что дочка скажет? – спросил Четыркин.

– Я вам не дочка, – грубо ответила Нина.

Все замолчали. Казалось, даже птички перестали чирикать. Сашенька не знала, что и сказать. Да и зачем? Сами пусть разбираются.

Четыркин, чему-то ухмыляясь, смотрел на Нину. Та внимательно разглядывала свои туфли.

– Ну раз дочь брать в вашу компанию не желает, планы менять не буду. Поеду, как и собирался, на уженье[64].

В отличие от охоты, любимого развлечения во все времена, рыбалкой до поры до времени занимались исключительно как промыслом или ради пропитания. Однако с появлением дач она быстро вошла в моду. Особенно у мужчин! Пейзанская идиллия на дачах им быстро надоедала. Потому что в городе от семейного содома – кричащих детей и назойливой жены – можно спрятаться в кабинете. Но на дачах они не предусмотрены. В гости к соседу тоже не отправишься – у того свои жена и дети. Махнуть на охоту? Смеетесь? Здешние леса давно повырублены. А в тех, что чудом уцелели, охотиться можно лишь на дачников, что ищут грибы, лакомятся ягодами и устраивают на полянках пикники. Махнуть куда-нибудь подальше, в глушь, где вовсе нет дач? Но там нет и железных дорог. А трястись по старинке сотню верст в телеге или таратайке – нет уж, увольте!

Да и ружье, в отличие от удочки, не всякому по карману.

Так и пристрастились дачники к рыбалке. Кто в одиночку, кто в узкой, исключительно мужской, компании. Закинул поплавок и сидишь себе, наконец-то отдыхаешь. Тут же в речке и водочка охлаждается. И никто не подсчитывает, сколько рюмочек ты опрокинул. Красота!

– Глеб Тимофеевич! Гав! Глеб Тимофеевич! Гав! Гав! Гав! – раздалось откуда-то из сада.

Через несколько секунд гавкающий голос материализовался в лице кухарки Четыркиных Макриды, которая в одной руке несла удочку, а под мышкой другой прижимала маленькую собачонку:

– Удочку позабыли, Глеб Тимофеевич. И Тузика.

Шавка дополнила ее возмущенным лаем:

– Гав! Гав!

– Да не нужен мне Тузик, – разозлился Четыркин. – Всю рыбу тявканьем распугает.

– Да как же? Юлия Васильевна велели.

– Гав! Гав!

– Скажи, что не догнала. – Глеб Тимофеевич достал из жилетки серебряные часы, взглянул на циферблат и заохал. – Так и опоздать недолго. Извозчик! Извозчик!

Ожидавший в тенечке «ванька» тут же подкатил.

– А удочку?

– Гав! Гав!

– Удочку давай.

– Гав! Гав!

– Как же не догнала, раз удочку взяли?

Попрепиравшись еще немного с Макридой, которая так и норовила впихнуть Тузика, Четыркин уехал в сторону Петергофа.

Четверо детей, как один, вздохнули и снова заулыбались.

Что все это значит?

– Если поторопимся, успеем на пароход, который отплывает в девять, – сказала Татьяна, когда они, наконец, подошли к пристани.

– А по какому времени в девять? По ораниенбаумскому или кронштадтскому? – уточнил Володя.

Век девятнадцатый или век железный, как его называли, взвинтил скорости на порядок. До строительства железной дороги путешествие из Петербурга в Москву занимало неделю, после – лишь сутки. Однако по прибытии в Первопрестольную путники по-прежнему переводили стрелки часов на полчаса вперед, потому что каждый город, как и в старину, жил по солнечному времени. И в расписаниях поездов и пароходов всегда указывалось, по каким часам оно составлено.

– По петербургскому. Здесь время везде одинаковое, – ответила Володе княгиня.

– А почему?

Эти его «почему» Сашеньку выводили из себя. Рано научившийся азбуке, Володя читал все, что попадалось: газеты, расписания, беллетристику, юридические труды из библиотеки отца, учебники брата и сестры. А потом методично выяснял значения незнакомых слов и требовал объяснить то, что не понял. А Сашенька и сама многого не знала, а что и знала, то позабыла, поэтому частенько отправляла младшего сына к старшему. Евгений учился на «отлично», обладал хорошей памятью, к тому же ему нравилось покровительственным тоном давать Володе пояснения.

– Спроси у Жени, – княгиня подтолкнула малыша к брату.

Покупая билеты, она краем уха услышала, как Евгений втолковывает Володе, что теоретически (что такое теоретически?) солнечное время в Кронштадте и Ораниенбауме, конечно же, отличается от петербургского. Но расстояния между всеми этими населенными пунктами (чем-чем?) слишком малы, потому разница в солнечном времени составляет секунды. Потом Евгений ответил еще на кучу вопросов: а с Киевом какая разница, а с Парижем, а с Семипалатинском (где, интересно, такой?). Какая же у него феноменальная память на цифры! Отвечал, не задумываясь.

Как приятно, что дети, твои дети, такие умные!

Но даже самый умный ребенок – все равно ребенок. Страсть к проказам в любой момент может одолеть в нем разум. Глаз да глаз нужен за пятилетним. На миг оставить нельзя.

Пока Сашенька устраивалась с детьми в их семейной каюте, Наталья Ивановна пошла в свою, для слуг, причесаться. Княгиня понадеялась на гувернантку, гувернантка – на княгиню, в итоге Володя исчез.

Сначала искали вместе, потом разделились. Женя отправился на камбуз – вдруг Володя успел проголодаться? Нина вызвалась сходить к сходням. Татьяна осталась на нижней палубе, около каюты, на случай если Володя вернется сам. Наталья Ивановна побежала в носовую часть, к своей каюте, убедиться, что он не отправился туда. Сашенька же поднялась на верхнюю палубу, служившую гульбищем для пассажиров. А их там собралось немало, человек пятьдесят. И все оживленно разговаривали, стремясь перекричать чаек, удары колокола и паровую машину, – пароход отчаливал.

– Володя, Володя! – стала звать Сашенька.

Сразу пять мужских голосов с разных сторон ответили:

– Что угодно, сударыня?

– Спутника ищете? Не подойду? – один из Володей, обтирая платком струившийся пот, попытался жуировать[65].