— Я споткнулся о него в темноте. Он, кажется, ранен…
Ив осекся и уставился на свою руку. Пальцы юноши были испачканы кровью.
Лежавший человек не подавал ни малейших признаков жизни, в то время как вокруг, растерянно уставившись на него, стояли король, императрица и добрая половина английской знати. Затем Стефан наклонился и, взяв его за плечо, перекатил на спину. Факелы высветили лицо, на котором застыло изумленное выражение. Глаза были полуоткрыты, а на широкой груди медленно расплывалось темное кровавое пятно.
За плечом Стефана послышался сдавленный возглас, негромкий, ибо был сдержан железной волей, но холодящий. Проложив путь сквозь толпу, подошел Филипп Фицроберт и опустился на колени возле недвижного тела. Он коснулся ладонью еще теплого лба, затем шеи, приподняв веки, взглянул на зрачок, не реагировавший ни на свет, ни на тьму, а потом быстро, чуть ли не торопливо опустил оба века. Бриан де Сулис был мертв. Мрачный, как ночь, Филипп поднял голову и вперил горящий взгляд в глаза Ива.
— Убит! Убит ударом в сердце! Он даже за меч не успел схватиться! Все знают, что ты его ненавидел. Мне рассказывали, будто ты, едва заявился сюда, чуть было в горло ему не вцепился… А потом еще и ополчился против него на совете — уж это я видел собственными глазами. Ваша милость, здесь свершилось убийство. Бог свидетель, лорды епископы, убийство, причем в святом месте. Пусть этого человека возьмут под стражу и предадут в руки закона. Либо же отдайте его мне. Здесь, в приорате, я не прикоснусь к нему, но за пределами церковных владений он по справедливости ответит жизнью за жизнь, которую отнял.
Ив неловко отпрянул, ибо этот негодующий голос хлестал его, словно бич. Вид у юноши был ошарашенный — судя по всему, до сего мгновения ему и в голову не приходило, какое подозрение может на него пасть. Ему, невинному сердцем, это неожиданное обвинение показалось настолько нелепым, что поначалу он едва было не улыбнулся; лишь потом, уразумев, как обернулось дело, юноша затравленно огляделся по сторонам и увидел все то же подозрение в глазах окружающих. Побледнев как полотно, Ив тяжело вздохнул и неуверенно произнес:
— Я? Да неужто вы на меня думаете?.. Да ведь я только что из церкви. Я споткнулся о него. Он лежал здесь так же, как сейчас…
— У тебя руки в крови, — процедил сквозь зубы Филипп, — и понятно, почему именно у тебя. Ты стоишь над его телом, а всем известно, что ты ненавидел его и желал его смерти.
— Когда я его увидел, он лежал, — растерянно запротестовал Ив, — тут темно было, так я даже на колени встал, чтобы потрогать. Откуда мне было знать, жив он или мертв? А потом я позвал на помощь. Это ведь я кричал и просил принести свету, чтобы…
— Чтобы изобразить невинность, — оборвал его Филипп, — чтобы сделать вид, будто ты ни при чем, и свидетелей вокруг себя собрать. Да только ничего у тебя не вышло — мы прибежали по горячим следам и застали тебя на месте преступления. Убитый — мой человек. Я ценил его, и, если есть на свете хоть какая-то справедливость, ты ответишь за его кончину.
— Да говорю же вам, я только что вышел из церкви и споткнулся. Вот тут он и лежал, а я его и пальцем не тронул. Только вышел из дверей, как на него наткнулся. — Только теперь он начал осознавать весь ужас своего положения. — Наверняка здесь найдутся люди, припозднившиеся к службе, как и я. Они подтвердят, где я был и что делал. И потом, гляньте: на де Сулисе меч, а у меня оружия нет. Ведь нам запретили брать клинки в церковь. Я пришел сюда к повечерию, оставив меч в своей комнате. Как мог я его убить?
— Ты лжешь! — воскликнул Филипп, стоя над телом мертвого друга. — Я не верю, что ты вообще был в церкви. Кто может это подтвердить? Пока мы молились, ты имел возможность оттереть клинок и спрятать его там, где ночуешь, а потом, дождавшись, когда кончится служба, поднять шум. Мы сбежались на крик и застали тебя над бездыханным телом, но безоружного. И ты смеешь утверждать, что этого несчастного сразил неизвестный враг? Но ведь ты был его врагом — уж это-то всякому известно. А стало быть, и его кончина — твоих рук дело.
Брат Кадфаэль, сдавленный со всех сторон любопытствующей толпой, не мог не только протиснуться к королю или императрице, но даже докричаться до Ива, ибо слова Филиппа вызвали громкое и оживленное обсуждение. Над головами толпившихся можно было различить резко очерченное, суровое лицо Фицроберта. Откуда-то доносились голоса епископов, пытавшихся призвать толпу к спокойствию и порядку, но они тонули в общем гаме. Лишь повелительный окрик Стефана смог установить тишину.
— А ну молчать! Умолкните, кому я сказал!
В тот же миг крики и споры стихли. Все затаили дыхание. Правда, уже через минуту-другую люди принялись украдкой переминаться с ноги на ногу и даже тихонько переговариваться, однако же король полностью овладел положением. Расставив ноги и подбоченясь, он возгласил:
— Давайте-ка малость повременим, прежде чем вот так, сгоряча, обвинять или оправдывать кого бы то ни было. И прежде всего, пусть кто-нибудь сведущий в таких делах удостоверится, нельзя ли еще помочь этому бедолаге — ведь в противном случае все мы окажемся виновными в его смерти. А тот малый, что запнулся о него в темноте, — виновен он или нет — уж всяко не лекарь. Уильям, скажи-ка ты свое слово.
Уильям Мартел, проведший большую часть жизни в войнах и повидавший немало смертей, опустился на колени рядом с неподвижным телом и повернул его так, чтобы свет фонаря падал на окровавленную грудь. Приподняв веко, он отметил остекленевший взгляд и без тени сомнения заявил:
— Мертв. Сражен в самое сердце. Ему уже не поможешь.
— Давно? — кратко спросил король.
— Точно не скажу, однако не слишком.
— Во время повечерия?
Служба была не слишком долгой, хотя в этот злосчастный вечер она продолжалась чуть больше обычного.
— Я видел его живым за несколько минут до того, как вошел в храм, — отвечал Мартел. — Надо же — я даже не заметил, что он был при оружии.
— Итак, — рассудительно заметил король, — если кто-нибудь подтвердит, что во время службы этот молодой человек находился в церкви, его нельзя будет обвинить в убийстве. А это было именно подлое убийство, а не честный поединок. Де Сулис даже меча вытащить не успел.
Чья-то рука осторожно потянула Кадфаэля за рукав. Хью протиснулся к нему сквозь толпу и шепотом спросил:
— Можешь ты подтвердить, что все это время он был в храме? Ты его видел?
— Хорошо, если бы так, но, увы… Он сказал, что малость припозднился. Я находился у хора, а храм был битком набит — пришедшие последними теснились в дверях.
В такой сутолоке рядом вполне могло не оказаться ни одного знакомого человека. Не мудрено, если Ив остался никем не замеченным, как не мудрено и то, что он вышел из церкви в числе первых и потому наткнулся на мертвого де Сулиса. Первое испуганное восклицание свидетельствовало скорее в его пользу.
— Неважно, — по-прежнему тихо произнес Хью. — В конце концов, Стефан правильно поставил вопрос. Кто-то наверняка был рядом с ним и опознает его. А если даже и нет, то императрица все одно не допустит, чтобы Филипп Фицроберт хотя бы пальцем коснулся одного из ее людей. Ты только взгляни на нее.
Это оказалось не так-то просто. Кадфаэлю пришлось вытянуть шею, ибо, хотя императрица и была довольно высокой для женщины, окружали Матильду рослые мужчины, почти полностью ее заслонявшие. Однако, увидев ее, Кадфаэль отметил, что, хотя красивое лицо императрицы оставалось сдержанным и суровым, огромные глаза сверкали в свете факелов, что наводило на мысль о плохо скрываемом ликовании. И не диво — кому-кому, а ей не было резона сокрушаться о смерти человека, предавшего врагу Фарингдон, так же как и сопереживать его лорду, сделавшему то же с Криклейдом. От монаха не укрылось, что Матильда, слегка повернув голову, бросила пристальный взгляд на Ива Хьюгонина, и — теперь в этом уже не оставалось сомнения — губы ее тронула улыбка. Однако же она не сдвинулась с места, видимо рассудив, что до поры до времени вмешиваться не стоит. По обе стороны от нее держались Роджер Херефорд и Хью Байгод — поддержка достаточная, дабы воспрепятствовать любой попытке тронуть человека, находящегося под ее покровительством.
— Ну, говорите! — Стефан обвел взглядом толпившихся вокруг людей. — Видел кто из вас этого юношу в церкви на повечерии? Он утверждает, будто, как положено, пришел в храм без оружия и вместе со всеми нами оставался там до конца службы. Кто из вас может это подтвердить?
Люди переглядывались, пожимали плечами, однако высказываться никто не спешил. Повисла тягостная тишина.
— Вот видите, ваша милость, — прервал наконец затянувшееся молчание Филипп, — никто не берется подтвердить его слова.
— Но это еще не доказывает, что он лжет, — возразил Роже де Клинтон. — Не всегда удается найти свидетеля, способного подтвердить истину. Я бы, конечно, не решился утверждать, что этот молодой человек безусловно чист, но и то, что он лжет, пока не доказано. Мы ведь не опросили всех, побывавших сегодня на повечерии. Но даже если мы так и не найдем свидетелей, это еще не значит, будто он непременно виновен. Зато ежели отыщется хоть один человек, простоявший рядом с ним всю службу у церковных дверей, правда станет очевидной. Ваша милость, в этом деле надобно как следует разобраться.
