Формальности заняли много времени. Освободились они только ближе к вечеру. А Алексею ещё нужно было попасть в редакцию. Притон, поимка полицией беглого каторжника и известного домушника — всё это тянуло не на маленькую заметку, а на солидный репортаж. Иволгин любезно согласился подвезти его.
— Я ваш должник, — сказал Лавровский, когда они добрались до Софийки. — Если бы не вы…
— Кто кому должен, это вопрос, — улыбнулся Аркадий. — Кто знает, как сложилось бы всё, не угомони вы этого медведя Лёвку "гитарой"…
Николай Иванович Пастухов постоянно учил Алексея, что репортёр обязан первым узнавать обо всем случившимся в городе — о громких убийствах, больших пожарах, крушениях поездов. Поэтому искренне порадовался репортерской его удаче.
— И очень хорошо, что с Эффенбахом познакомился, Михаил Аркадьевич далеко пойдет, газете ещё пригодится.
Пастухов достал несколько кредиток:
— Это тебе на расходы.
Когда Николай Иванович сам, без напоминаний, выдавал сотрудникам деньги, было ясно, настроение у него самое благодушное. В такой момент — проси, что хочешь, не откажет.
— Николай Иванович, вы, ведь, в "Современных известиях" долго сотрудничали? — спросил Лавровский. — Все о них знаете.
— Было. Знаю.
— Кто такой "Свой человек"?
Ответ его не порадовал. Оказывается, кто скрывается под этим псевдонимом, знают только двое. Сам издатель и редактор Гиляров-Платонов, да ещё Мария Васильевна, управляющая конторой редакции. Весьма "темная барынька", как сказал Пастухов…
Что-то я устал, подумал Алексей, когда добрался, наконец, до "Чернышей". Впрочем, ничего удивительного — со вторника толком не спал. Сейчас чайку и сразу на боковую.
Однако швейцар, отворивший входную дверь, расстроил его незатейливые планы:
— Вас Аристарх Матвеевич, который уж раз спрашивал-с. Очень просил, как вернётесь, сразу к нему пожаловать.
Глава 15. СПОР В БЕГОВОЙ БЕСЕДКЕ
А на балконе беговой беседки, после ухода Лавровского и Иволгина, споры разгорелись с новой силой.
Сонцов доказывал, что пятьдесят тысяч рублей в год для бегового общества, которое сейчас в долгу, как в шелку, куш солидный:
— В прошлом году наши расходы превысили доходы на тридцать тысяч. Как будем выполнять обещание уменьшить членские взносы со ста до тридцати рублей?
— Подумаешь, велики деньги — семьдесят рублей, — хмыкнул Колюбакин.
Сонцова неожиданно поддержал Михаил Иванович Бутович:
— Это для нас с тобой, Александр Васильевич. А для иного бедного помещика бега сплошное разорение — взносы, подписка на призы… Об аренде конюшни к бегам поближе, я уж и не говорю — цены такие, что и не подступишься. Многим заводчикам вести лошадей в Москву не по средствам.
Внес свою лепту и Николай Сергеевич Пейч:
— Призы, в основном, копеечные. Только для почета. А в Америке, Николай Константинович рассказывал, люди на ипподромах состояния делают. На пятьдесят тысяч мы смогли бы развернуться. Надо предложение Полякова принимать!
Приезжев пытался было втолковать им, что если банкир предлагает пятьдесят тысяч в год, значит, рассчитывает получить намного больше. Стал было говорить о своих задумках, которые сделают общество процветающим — об изменении правил испытаний рысаков, общей беговой дорожке, развитии тотализатора. Но его никто не слушал. Шум стоял как на Сухаревском рынке.
Колюбакин грохнул кулаком по широким перилам балкона.
— Довольно, господа! — властным, командирским голосом сказал он. — Доспорите в субботу на заседании постоянной комиссии. А моё слово такое: пока я вицепрезидент, никаких Лазарей Соломоновичей. На версту спекуляторов к делам общества не подпущу! Если вы не согласны, готов подать в отставку.
Вице-президента поддержал Приезжев:
— Полностью разделяю мнение Александра Васильевича и готов уйти вместе с ним. К Большому Московскому призу съедутся многие члены общества, самое время созвать общее собрание для выборов новой администрации. А сейчас пойдемте на запись. Нехорошо получается, нас уже заждались.
В приемной, действительно, было уже десятка полтора владельцев лошадей. Оживленный разговор смолк, как только появилось руководство общества. Судя по этому, минуту назад бурно обсуждались не только ближайший беговой день, но и "поэма". Кое-кто при виде "генерала главного с усами тараканьими", отвернулся, пряча ухмылку.
В воскресенье разыгрывались пять призов. Самый престижный из них долгоруковский: "Приз общества, учрежденный на вечные времена в честь президента и почетного члена Его Сиятельства князя Владимира Андреевича Долгоруков для кобыл всех возрастов". Бежать им предстояло три круга — четыре с половиной версты. Стоимость приза, по московским меркам, весьма высокая. Владелец лошади, пришедшей первой, получал 1300 рублей и золотую медаль. Коннозаводчик, в заводе которого родилась победительница, награждался золотым кубком. Но и стоимость подписки установлена немалая -75 рублей с лошади. В этом году на Долгоруковский приз было записано шесть кобыл.
— Какой состав! Какая классная компания подобралась! — восхищался Приезжев. — Зима, Ласточка, Ладья…
— А мою Грозную даже не упоминаешь? — в голосе Колюбакина слышалась обида.
— Да, что вы, право, Александр Васильевич! Высочайшего класса кобыла. Только вот, справится ли с ней ездок Евстигнеев. Где вы его взяли-то?
— С завода прислали. Управляющий заверяет, способный парнишка. Опыта, само собой, пока никакого. Но где сейчас настоящего наездника возьмешь? Между прочим, переход наездников во время сезона, Павлуша, по нашему с тобой предложению, запретили.
— Не расстраивайся, Александр Васильевич, — успокоил старого товарища Бутович — Афанасий Евстигнеев наездник в третьем поколении. Помню, как его дед ездил. Думаю и внуку, что-нибудь бог дал. Не знаю, возьмет ли приз, а вот конкуренцию сильную составит.
Приезжев мечтательно улыбнулся, представив, какое восхитительное зрелище было бы, запусти они всех шестерых по общей дорожке. Высказал эту мысль вслух.
— В Нью-Йорке на такой заезд посмотреть собралось бы тысяч десять зрителей. Представьте, какой в таком случае оборот тотализатора? — заметил Феодосиев. — В пересчете на рубли — десятки тысяч.
— Не расстраивайте, Николай Константинович, — вздохнул Приезжев и поспешил сменить тему разговора. — Ну как вам Москва? Осваиваетесь, после заграницы?
— Помаленьку, — ответил Феодосиев. — Кстати, господа, просветите меня, кто такая графиня Оршанская?
— Экий, вы, хват! — шутливо погрозил ему пальцем Колюбакин. — Уже и Юлию знаете. Небось, глаз положили?
— Ну, что вы, Александр Васильевич. Просто мне кажется, что я встречал её раньше, а вот где и когда вспомнить никак не могу. И вот ещё…
— Она помещица, имеет тысячи десятин земли, — не дослушав собеседника, начал рассказывать Колюбакин. — Вроде бы из Лодзинской, нет — из Калишской, нет, нет… в общем, из привисленских губерний. Кажется вдова. Больше, ей богу, ничего не знаю. Мне её Аркадий представил. Красивая женщина… Свою призовую конюшню завести собирается.
При упоминании графини Оршанской, Малинин встрепенулся — она ведь незадолго до того, как Терентьеву подложили газету и письмо, побывала на конюшне. Воспользовавшись тем, что остальные вновь занялись записью лошадей на "Приз Управления государственных конезаводов для жеребцов пяти лет", Сергей спросил Феодосиева:
— Ее поведение показалось вам чем-то странным?
— И весьма! Будучи, не представленной, она заявилась ко мне в "Славянский базар". Буквально с порога предложила продать Пас-Роза. Сказала, что видела его на проездке и просто очарована им. Хорошие деньги предложила. Но при одном условии — жеребец не должен бежать на Большой Московский приз.
— Любопытно, действительно, любопытно!
— Но это не всё. Я, под благовидным предлогом, отказался показать ей Пас-Роза. Так она сама отправилась на конюшню Иллариона Ивановича, где он сейчас стоит, сказала, что я разрешил. Но с моим Томасом такие фокусы не пройдут — получила от ворот поворот…
Малинин, то и дело, нервно поглядывал на часы. Его начинало беспокоить длительное отсутствие Алексея. А тут ещё привязался Пейч, славившейся своей чрезмерной осторожностью. Он твердил, что бумаги, собранные ими, крайне опасно хранить у себя и лучше всего убрать их в несгораемый шкаф в канцелярии общества. Чтобы только отвязаться, Сергей пообещал завтра же именно так и сделать. Стал прощаться. Феодосиев любезно предложил подвезти его до "Чернышей".
Глава 16. "УДЕЛЬНЫЙ КНЯЗЬ" КАРАСЁВ
Карасев сразу ошарашил Лавровского:
— А тебя с приятелем твоим хотели из Москвы выслать. Едва отстоял.
Ничего противоправного за собой Алексей не замечал, поэтому крайне удивился:
