Вскоре выяснились любопытные подробности. Картина преступления составилась на удивление просто.
Одоленский вернулся довольно поздно, в третьем часу ночи. С ним был гость ростом пониже. Оба в смокингах. Поднялись наверх, князь приказал подать в спальню закуску, а парадную дверь запереть окончательно. Довольно часто хозяин приезжал с друзьями, оставляя их ночевать.
Вышколенные слуги исполнили приказание и со спокойной душой улеглись. Никакого шума или криков ночью не слышали. Никто не выходил из покоев князя, никто не проходил сквозь парадную дверь и через черный ход не покидал особняк. Бирюкин, две кухарки, садовник, конюх, двое слуг и дворовый работник в один голос уверяли, что гость должен обнаружиться в доме. Однако его не было.
Как неизвестный покинул спальню, не представляло загадки. Джуранский обнаружил на клумбе, прямо под окнами спальни, следы прыжка. При этом земля была тщательно разровнена, так что определить размер ноги прыгавшего было невозможно.
Опознать ночного гостя никто не решался. С визитами бывали многие, но этого субъекта вроде не видали. Описать хоть малейшие приметы — лица или возраст — не удалось. Он все время держался за спиной Одоленского, как бы прикрываясь котелком.
Коллежский советник вернулся в спальню и произвел тщательный осмотр пола, подоконника и ковра. Следов крови или ошметков одежды не нашлось. Следовательно, убийца даже не ранен. Натуры, обладающие таким хладнокровием, пользуют самые простые средства: яд, нож или удавку. А тут — изыск. Для чего? И почему князь раздет? Нет ответов.
Несомненно, Павел Александрович всецело доверял гостю. Значит, убийца мог прикончить беднягу где угодно. Но выбрал фамильный особняк. Для чего? И как прикрепил взрывчатку к горлу, произвел неслышимый слугами взрыв, а сам остался невредим?
— У князя был гость, — вполголоса сообщил Родион Георгиевич.
— После, не до вас. — Лебедев внимательно разглядывал в лупу изуродованные в клочья кончики пальцев. Казалось, их рвали клещами. Выходит, над князем еще измывались, и никто ничего не слышал, а он не оказал сопротивления. Усыпили его, что ли?
— Теперь слушайте, коллега… — Изувеченная рука жертвы легла на простыню. — Смерть наступила около двух часов ночи, крайний срок — пол-третьего. Хотите знать истинную причину?
— Опять сперма?
— Отвечу, когда разберусь с кристаллами серого порошка у его светлости на пальчиках и темным пятном на внутренней стороне одеяла, да! — И криминалист как ни в чем не бывало продолжил занятия.
В комнату решительно ворвался Джуранский. Люди маленького роста ходят так, чтобы никто не усомнился в их характере. Чего-чего, а решимости у Мечислава Николаевича было с избытком, за что и получил прозвище «железный Ротмистр». Ванзаров ценил лучшие качества своего помощника: исполнительность, граничащую с идиотизмом, и упрямство, порою ослиное. В сыске должен быть хоть один сотрудник, который понимает: приказ надо выполнять любой ценой.
— Пролетки никто не видел, — доложил ротмистр, держа спину идеально. — А мотор князь поставил в сарай еще днем.
Двое господ в смокингах не берут ночью пролетку в одном случае — если проводят время невдалеке от дома. Посещение гостей можно исключить — сложно предположить, что убийца, готовя преступление, ушел с князем из общества. Остается одно: ресторан поблизости от особняка. А это — только «Кинъ» на Фонарном. Джуранский был немедленно отправлен туда за показаниями.
А Родион Георгиевич принялся открывать ящики и ящички трюмо. Обнаружились милые пустячки избалованного мужчины. Ничего существенного. То же — на каминной доске. На мраморном пространстве теснились фотографии в рамках. Одоленский на лошади. Одоленский с рапирой. Одоленский на яхте. Среди портретов соблюдался просто геометрический порядок. Очевидно, делали их в ближайший год, не позже. К тому же рука фотографа-любителя не отличалась твердостью. Следовало изучить снимки подробно, возможно, в них найдется зацепка…
Но тут из прихожей донесся оглушительный крик.
Августа 7 дня, лета 1905, в тот же час, +21 °C
Дача в Озерках
От грубых криков перепуганные девчушки прижались к юбке Глафиры. Нянька кипела бессильным гневом, глядя, как терзают ее хозяйство.
Без лишних церемоний господа «гороховые» переворачивали дом. Из шкафов вылетала одежда, посуда, припасы. Каждый закуток мебели вычищался до досок, и даже те вынимались для тщательного досмотра. Перетряхивались матрацы, из порезанных подушек столбом летели перья.
Софья Петровна так и сидела за столом, только губы побелели. Ротмистр Модль расположился напротив, покачиваясь на стуле и сложив руки на груди.
— Вы за это ответите… — тихо проговорила госпожа Ванзарова. — Мой муж…
— Знаем вашего мужа, голубушка, и до него доберемся.
— Вы за это ответите… Не имеете права…
— Сударыня, к вам пришли офицер и агенты Отделения по охранению общественной безопасности и порядка. И уж будьте покойны, все права у нас есть. Так что давайте о деле.
— Что вам угодно?
— Сущие пустяки. Во-первых, расскажите, кому вчера утром везли сундучок, а, во-вторых, куда дели его содержимое.
— Я не понимаю, о чем…
— Голубушка, вы же не преступница, не революционерка, не злодейка. И не обучена приемчикам запирательства. Да с нами они бесполезны. Уж по-доброму ответьте, мы и оставим вас в покое. Дочки у вас славные…
— Господин ротмистр, я не понимаю, что вы хотите! — истерически крикнула Софья Петровна. — Какой сундук? Я вчера утром дома была! Спросите Глафиру!
— Спросим, голубушка, обязательно спросим и ведьму старую… — Ротмистр мило улыбнулся на бешенное зырканье кухарки. — Сундук, значит, такой некрупный, но тяжелый, весь резной. Не ваш?
— Это не мой…
— Жаль… Извозчик Растягаев запомнил и все показал: куда ездили и что делали. Дворник дома Епифанов тоже видел вас и все подтверждает. Умно ли запираться?.. Куда дела груз?!
— Это какое-то безумие…
— Безумие, когда мать семейства и жена уважаемого чиновника начинает играть в революцию. Отвечать, где запрещенная литература! — рявкнул ротмистр.
Софья Петровна вздрогнула, собралась и, стараясь не запнуться, заявила:
— Господин Модль, я ни в какую революцию не играю и вообще…
Она хотела встать, но силы подвели.
Жандарм приятно улыбнулся:
— Какая выдержка у хрупкой женщины. Молодец Ванзаров, воспитал жену… Что ж, не хотите по-доброму, можем и по-другому…
Ротмистр вскочил так резко, что легкий стульчик отлетел прочь, шагнул и угрожающе навис над барышней:
— Последний раз спрашиваю, куда дела запрещенную литературу?
Госпожа Ванзарова хотела быть сильной и мужественной, но из глаз сами собой потекли слезы.
На счастье, из дома прытко выскочил «гороховый»:
— Господин ротмистр, взяли! — крикнул он, сияя служебным усердием.
Августа 7 дня, лета 1905, десять утра, +21 °C
Особняк князя Одоленского
— Кого взяли? — переспросил коллежский советник.
Старший городовой Яковлев, стараясь не смотреть на кровать, доложил:
— По приказу вашего благородия, явившегося преступника.
— Как узнали, что он преступник?
— Уж больно шуметь горазд. Мы его под ручки легонько, а он как заорет… ирод. Попался, голубчик.
Снизу и впрямь доносились приглушенные крики, ругань и заявления: «Да как посмели», «да знаете ли, что…» и «ну, погодите у меня».
Источник переполоха трепыхался в лапах здоровенных молодцов. Гнев его пылал, а сопротивление было так велико, что городовым стало больших усилий усмирить строптивца. Но и господину борьба далась нелегко, лицо его приобрело цвет свеклы, волосы взбились, а дышал он рывками.
— Что тут происходит? — строжайшим тоном спросил коллежский советник.
— Родион Георгиевич?! — прохрипел задержанный. — Да отпустите, же, наконец!
Городовые подчинились кивку начальника, сила инерции толкнула господина вперед, и он чуть было не проверил подбородком крепость дубовых полов. Однако, быстро оправился, привел волосы в порядок и с поклоном заявил:
— Благодарю, а то эти медведи чуть кости не вывернули. Позвольте, а почему вы тут? Где князь?
— Могу ли знать, что вас привело в этот час?
— Вот…
Родион Георгиевич развернул клочок бумаги, служивший срочной депешей. Размашистый почерк призывал:
Дорогой друг! Настоятельно прошу прибыть ко мне как можно скорее. Дело безотлагательное, касается В. В. П. Требуется ваша помощь. Приезжайте, как только сможете. Ваш кн. О.
В углу записки красовался герб: под княжеской короной щит, разделенный на три неравные части, в левой — архангел Михаил, в правой — черный орел с короной, держащий когтями крест, а в нижней малой части — птичка с хохолком гордо расправила крылышки в горящем гнездышке. На ленте девиза значилось: «Lux in tenebris».[3]
