До сих пор они гуляли только по новой части города – обширной территории, точно остров, охваченной рукавами Регница. На другой стороне канала начинался старый город, где жили каноники и епископ. Квартал, высшей точкой которого служил собор, располагался на нескольких холмах. Обе части города соединялись в порту, расположенном неподалеку от ратуши. Мимо домов неспешно проплывали громадные плоты, баржи и небольшие лодки. У причала стояли на якоре и разгружались суда, идущие в Швайнфурт или Форххайм. Деревянный кран как раз опускал на плот несколько ящиков. Воздух пах водорослями, рыбой и стоялой речной водой. Вокруг кричали, смеялись и бранились, торговки протягивали прохожим свой скользкий товар.
Магдалена подошла к лотку, стоявшему в стороне от других, и купила раков для Катарины. Ее корзина была уже наполнена доверху. Барбара тоже несла тяжелый сверток, из которого торчали морковки и стебли лука.
– Вот и все, – с облегчением произнесла Магдалена. – Давай теперь поскорее отнесем сумки домой, пока тетя Катарина не потеряла терпение, и потом…
Ее прервал звук барабанной дроби и надрывный взвизг трубы, вероятно, изъеденной ржавчиной. Магдалена оглянулась и увидела в другой части порта группу мужчин с барабанами и духовыми инструментами. Они были в пестрых поношенных нарядах и париках, какие вошли в моду во Франции и при немецких дворах. Посередине стоял долговязый мужчина и деловито разворачивал пергамент.
– Это что, артисты? – удивленно спросила Барбара. – Я еще ни разу…
– Тсс! – шикнула Магдалена.
Долговязый начал речь. Он делал ударение на каждом слове, точно странствующий проповедник, и говорил со странным акцентом, какого Магдалене еще не доводилось слышать.
– Жители Бамберга, слушайте и дивитесь! – начал он с надменным выражением. – Почтенная труппа сэра Малькольма, с триумфом принятая в Лондоне, Париже и Константинополе, имеет честь представить на ваш суд трагедии и комедии, каких еще не видел мир! С завтрашнего дня – любовь и убийство, благородство и низость, блеск и упадок королевских династий! Вас ждут музыка, танцы и шутки. Одним словом, услада для глаза и слуха, доступная в большом зале Банкетного дома… – Он властным жестом указал на многоэтажное строение по другую сторону портовой площади. – Уже завтра вечером мы поставим там первую пьесу. За каких-то три крейцера с человека! Не пропустите, иначе долго будете жалеть!
– Банкетный дом! – прошептала Барбара. – Дядя Бартоломей с Катариной тоже там празднуют. Давай сегодня же сходим туда, а? Посмотрим, что они там соорудили!
Магдалена усмехнулась и взглянула на сестру; та не сводила глаз с артистов. Вокруг труппы между тем собралась изрядная толпа. Народ ликовал, глядя, как двое артистов принялись ходить колесом и жонглировать мячами. Один из них, симпатичный юноша, бросил взгляд на сестер и улыбнулся им. У него были спутанные, черные как смоль волосы и загорелая, даже смуглая, кожа. Тесная льняная рубашка не скрывала жилистого тела. Магдалена осклабилась, заметив, как Барбара смущенно перебирает локоны, и вновь обратила внимание на выкрутасы артистов.
Магдалена в который раз уже осознала, как мало успела повидать в свои тридцать лет. В провинциальный Шонгау тоже порой заезжали группы шутов с набором простых фокусов, танцев и грубых шуток. Многие из них были родом из-за Альп и разыгрывали забавные сценки, во время которых надевали маски. Но труппа, ставившая продолжительные пьесы, была в новинку и для Магдалены.
Барабан выбил длинную дробь, в последний раз протяжно взвыла труба, и артисты медленно двинулись в Банкетный дом.
– Пойдем посмотрим, где они устроили свой театр! – снова взмолилась Барбара. – Одним глазком.
– А покупки? – спросила Магдалена.
– Возьмем с собой. – Барбара уже протискивалась сквозь толпу к Банкетному дому. – Полчаса все равно ничего не решат.
Магдалена вздохнула и двинулась следом. Она попыталась было возразить, но тут сама почувствовала притягательную, словно магическую, силу театра.
Как только сестры переступили порог Банкетного дома, их обдало прохладой большого сооружения. Казалось, здесь уже вступила в свои права зима. Магдалена зябко поежилась и оглядела просторный склад, заставленный винными бочками, свертками материи и ящиками. Несколько рабочих разгружали телегу, подведенную из порта прямо в ворота. Далее, в глубине, склад открывался во внутренний двор, очевидно, примыкавший к большому трактиру. Оттуда доносились пьяные вопли, кто-то совершенно отвратительно играл на скрипке. На верхние этажи вела широкая витая лестница. Там, наверху, усердно орудовали молотками и пилами, кто-то несколько раз стукнул в барабан.
– Думаю, артисты где-то наверху, – предположила Барбара, уже взбегая по ступеням.
Магдалена с трудом поспевала за сестрой. Полная корзина в руках с каждым шагом становилась тяжелее.
На втором этаже они действительно обнаружили труппу. Почти весь этаж занимала огромная площадка для танцев, окруженная с трех сторон галереей. На противоположной стороне помещалась сцена, предназначенная для музыкантов, но сейчас на ней стояли несколько артистов. Они возводили сооружение, смысл которого для Магдалены остался загадкой. Тут она снова заметила загорелого юношу: в расстегнутой рубашке и обливаясь потом, он влез на балку и крепил какую-то жердь, разделявшую сцену на две половины. Магдалена с усмешкой отметила, что Барбара тоже увидела юношу и теперь беспокойно перебирала локоны.
– А, дамы, вижу, интересуются нашими декорациями, – раздался вдруг голос у них за спиной. – Good gracious![5] Вам бы впору играть очаровательных королев.
Магдалена оглянулась и увидела долговязого мужчину, произносившего торжественную речь в порту. Несмотря на свой внушительный рост, он был тощ, как каланча, и длинный черный плащ висел на нем, как на пугале. Он был бледен, небрит, а темные глаза его, казалось, пронизывают собеседника насквозь. Локоны дешевого парика вились, точно дохлые змеи, до самых плеч. Заметив нерешительность девушек, мужчина сдержанно поклонился.
– My dear[6], я совсем забыл представиться, – произнес он с тем странным, мягким акцентом, на который Магдалена уже успела обратить внимание. – Мое имя Малькольм. Сэр Малькольм, если быть точным. Я режиссер этой выдающейся труппы. – Он показал на людей у сцены и приосанился. – Развлечь вас – наш долг. Или, как сказал однажды Шекспир, «весь мир – театр, в нем женщины, мужчины – все актеры»[7].
– Шекспир? Развлечь? – Барбара разинула рот от изумления. – Боюсь… боюсь, я не понимаю…
Долговязый рассмеялся. Смех его походил на блеяние козы.
– Хотите сказать, что никогда не слышали про Уильяма Шекспира или Кристофера Марло? Что ж, в таком случае вам повезло. Потому что бродячая труппа сэра Малькольма – лучшая, самая выдающаяся и… – тут режиссер заговорщически подмигнул и понизил голос, – несомненно, самая привлекательная во всей Германии. – Он улыбнулся так широко, что Магдалена увидела его зубы, на удивление белые и острые. – В любом случае буду рад пригласить вас на одно из наших представлений. Может, даже завтра вечером, на «Доктора Фауста» Кристофера Марло. Вы, конечно, слышали о нашей легендарной постановке?
– Э, даже не знаю… – начала Магдалена, с трудом подбирая слова. – А что это за пьеса?
– «Доктор Фауст»? О, это старинная история об ученом, который заключил сделку с дьяволом. Колдовство, дым и ужас!.. Иногда зрители с криками бегут из театра, до того им страшно. – Малькольм по-волчьи оскалился. – Другими словами, им это нравится.
– А дьявол там тоже есть? – спросила Барбара с любопытством.
Малькольм кивнул.
– Я лично его играю. И при всей своей скромности должен сказать, что во всей Германии не сыскать дьявола страшнее. Маркус играет старого Фауста, а Матео – красавицу Елену… Эй, Маркус, Матео! Подойдите-ка сюда, тут две почитательницы вашего искусства!
Двое артистов из тех, что трудились на сцене, оглянулись. У Барбары сверкнули глаза, когда выяснилось, что один из них – тот самый загорелый юноша. Вторым оказался мужчина лет сорока. На вид бледный и унылый, он был по-своему привлекателен. От Магдалены не укрылась бесконечная тоска в его глазах. Оба спрыгнули со сцены и подошли.
– Матео родом с Сицилии, артист уже не в первом поколении, – объяснил Малькольм; Барбара между тем взволнованно теребила платье. – Он жонглирует, как никто другой, и играет у нас либо красивых героев, либо прелестных девиц. – Тут режиссер понизил голос и прошептал: – Теперь, конечно, женские роли все чаще достаются женщинам, но здесь, под крылом епископа, мы сочли за лучшее оставить все по-старому. Все-таки не хочется шутить с его преосвященством.
