— Ты давно служишь своему господину?
— Вы же не думаете, что я…
— Это исключено, — вмешалась графиня. — Сама мысль об этом кажется мне нелепой.
— Так часто бывает, прежде чем мы узнаем все подробности произошедшего, графиня. Итак, Раймунд, ты давно служишь своему господину?
— Более тридцати лет, с тех самых пор, как он стал графом. Двадцать шесть лет назад я женился на Бильгильдис. Она приехала в замок в свите графини, и с согласия господина мы поженились. После этого я стал личным слугой графа, а Бильгильдис — главной служанкой госпожи, а позже — и кормилицей ее детей.
Да, ну и дела. Граф возвращается домой из похода, празднует на пиру свою победу и требует к себе в купальню молодую девицу, а потом перерезает себе горло? Или же его убил Раймунд, верно служивший своему господину тридцать лет, убил жестоко, расчетливо и без видимой причины? Или это сделала венгерская девушка, спасаясь от изнасилования? Любой суд признал бы девушку виновной. Я не люблю делать скоропалительные выводы, но то, что рассказал мне Раймунд, казалось достаточно убедительным. Я даже еще раз осмотрел сундуки, чтобы удостовериться в том, что в них нельзя спрятаться, но они действительно были недостаточно глубокими и длинными. В них поместился бы разве что ребенок.
— А что это за боковая дверь? Не мог ли кто-то проникнуть через нее в покои графа, а оттуда уже в купальню? — спросил я, вернувшись к графине.
— За ней находится сокровищница, — ответила Клэр. — Там хранятся деньги от сбора налогов, и именно там мы берем золото, чтобы заплатить солдатам и свободным слугам. Да, и еще наши драгоценности.
За дверью располагалась тяжелая решетка с замком, который графиня отперла при помощи массивного ключа. Сокровищница была размером с кладовую, на полках тут стояли шкатулки и небольшие сундучки, лежали кошели с золотом. Мое внимание привлекла дорогого вида шкатулка с инициалами «K. R.»: Konradus Rex. Шкатулка с выпуклой крышкой была сделана из серебра, украшена изящным орнаментом, а внутри выложена горностаевым мехом.
— В этой сокровищнице можно укрыться, — заметил я.
— Да, но…
— Конечно, это мог бы сделать лишь тот, у кого был ключ.
Графиня промолчала.
— Тем вечером тут никто не мог спрятаться, — вмешался Раймунд. — Граф, придя с пира, отпер сокровищницу и заглянул внутрь.
— Зачем он это сделал? — удивился я. — Он что-то взял из сокровищницы? Или что-то оставил здесь?
— Этого я не видел. Но если бы кто-то спрятался в сокровищнице, граф бы его заметил.
И вновь я вынужден был согласиться с этим слугой — если, конечно, он говорил правду.
Хотя меня и настораживало то, что сказала Элисия по поводу кинжала, нельзя было отрицать следующий факт: никто, ни графиня, ни Эстульф, ни кто-либо еще не мог проникнуть в купальню к графу Агапету так, чтобы этого не заметили ни Раймунд, ни венгерка. И все же поведение графини на следующий день после убийства казалось мне странным. Зачем она спустила воду из бассейна? Она хотела забрать орудие преступления? Но зачем?
— У вас еще есть вопросы к Раймунду? — спросила она.
— Да. Пока граф Агапет был в походе, ты видел кинжал в этой комнате?
— Да, господин, на этом столе. Кинжал с серебряной рукоятью. Я думаю, что, пока я говорил со своей женой Бильгильдис, дикарка…
— Достаточно, ты можешь идти, — перебил его я.
Графиня отослала слугу.
— Что ж, теперь, когда мы прояснили этот вопрос… — сказала она, помолчав. — Я просто хотела… Вы, конечно… Мне очень жаль, что вы стали свидетелем нашей ссоры. Наверное, наша семья произвела на вас ужасное впечатление. К сожалению, наверное, это впечатление не так уж ошибочно, — Клэр нервно рассмеялась. — Убитый граф, его любовница-дикарка, его беременная вдова, поспешно выходящая замуж, его взбешенная происходящим дочь… Ну и семейка. В такое, наверное, и верится-то с трудом.
— Насколько мне известно, даже у Александра Великого были проблемы в семье, не говоря уже о Клитемнестре[4].
Мы оба рассмеялись. Это сняло напряжение от серьезности разговора.
— Да, викарий, в каком-то смысле вы правы. И все же мне не хотелось бы, чтобы моя семейная жизнь напоминала древнегреческую трагедию.
В полумраке сокровищницы я заглянул ей в глаза и увидел две черные жемчужины.
— Пока что это лишь драма, графиня, не более того. В трагедии много действующих лиц, и на каждом лежит бремя вины. Здесь же все зависит от того, как вы воспринимаете это, графиня.
Клэр помолчала немного.
— По крайней мере, теперь мне легче. Я не могла бы спать спокойно ночью, не извинись я перед вами. И я хотела попросить вас не разглашать произошедшее.
— Боюсь, возникло некоторое недоразумение, графиня. Вам не за что просить прощения, и, конечно же, вам не нужно просить меня о молчании, это само собой разумеется. Для меня не важна ваша ссора с дочерью. Меня интересуют факты, а не слухи. То, что вы беременны, может иметь значение для меня лишь в том случае, если это имеет отношение к мотиву убийства. К сожалению, я вынужден буду допросить вас. Надеюсь, вы это понимаете.
Полумрак облегчал наш разговор, ведь мы не видели друг друга. Вообще, говорить о чем-то щекотливом, о грехах и пороках, лучше во тьме, ибо при свете дня человек вряд ли сознается в таком. А вот если он не видит тебя, то может убедить себя в том, что все не так уж и плохо.
— Ребенок от Агапета, — решительно заявила Клэр.
Конечно, после такого я не мог спросить ее «вы уверены?». Однако же, судя по ее животу, графиня была вовсе не на шестом месяце беременности. И если ребенок родится хотя бы на три недели позже срока…
— Законность его наследования можно оспорить, — холодно заявил я.
— Но раз я говорю вам…
— Я не сказал, что это я буду оспаривать его законность. Факты таковы: вашего супруга убили, через два дня вы вышли замуж за другого мужчину, хотя и знали, что беременны. Этот мужчина ни с того ни с сего занял пост графа. Похоже на узурпацию власти. Ко всему вы еще и скрывали то, что беременны. Все это серьезные обвинения, но нет причин полагать, что оспаривание законности наследования в любом случае будет успешным.
— Что я могу предпринять?
— Родить ребенка в срок, — мне показалось, что эти слова прозвучали слишком уж цинично. — Кроме того, вы можете поклясться именем Господа нашего. Клятва на кресте может сыграть решающую роль в признании законности рождения вашего ребенка.
— Клятва на кресте?
— Ее необходимо принести при свете дня при большом скоплении народа. Вам нужно опустить руку на крест, призвать Господа в свидетели правдивости ваших слов и заявить, что отец ребенка — граф Агапет.
О суровости наказания за клятвопреступничество я умолчал. Мне показалось неуместным говорить сейчас об отрубленных пальцах и вырванном языке.
— Подумайте об этом, — мне хотелось поскорее сменить тему разговора. — Эту комнату мы оплетем цепью с замком. К сожалению, граф пока что не сможет поселиться здесь.
— Но… Я не понимаю почему.
— В этих покоях было совершено преступление. Здесь хранилось орудие убийства. Я намерен использовать эту комнату для ведения допросов.
— Допросов?
— Конечно, я не намерен проводить допросы с пристрастием. В отличие от других викариев я считаю показания, данные под пытками, весьма сомнительными.
— Я полагаю, что допросы в данном случае излишни…
— Я последний, кто осмелился бы оспорить ваше право на свое мнение по этому поводу, однако же и у меня есть свое.
— Но вы же слышали от Раймунда, что…
— Во-первых, он крепостной, а значит, я не могу опираться на его показания для вынесения приговора. А во-вторых, мне кажется, мы еще не все прояснили.
— Кинжал лежал вон там, на столе. Бильгильдис привела венгерскую девушку, и в подходящий момент та…
— Слуга уже говорил мне об этом. Прошу вас, графиня, не сейчас. У вас будет возможность высказать свой взгляд на произошедшее, когда я буду допрашивать вас.
— Меня?
— И вас, и вашего супруга, и вашу дочь, и вашего зятя, и слуг, и стражников. Всех.
— Но к чему все эти хлопоты? Речь идет всего лишь о венгерке. Она убила Агапета. И я прошу вас позволить мне определить соответствующее наказание для этой девушки.
— Я проверю ваше предположение. Конечно же, я допрошу и венгерку. Прошу простить меня, графиня. Сегодня я проделал долгий путь. Пусть кто-нибудь запрет эту дверь и оплетет ее цепями. Ключ должен оставаться у меня. Если вам понадобится доступ в сокровищницу — от нее ключ мне, конечно же, не нужен, — то вам достаточно лишь позвать меня в любое время дня и ночи, и я открою для вас комнату. — Я поклонился. — Я благодарю вас, графиня, за вашу честность и за потраченное вами время.
У меня был выбор. Я мог бы говорить с ней вежливее, не так язвительно. Но общее настроение в замке передалось и мне, хотя и не было в сердце моем злых намерений.
