прислушиваться к перепалке и бросать в сторону барышни в фиолетовом любопытные и осуждающие взоры. Метрдотель щелкнул пальцами и в ту же секунду как из-под земли выросли два крепких официанта.
– В последний раз спрашиваю: намерены ли вы платить?
В голосе ресторанного Зевса громыхнул гром. И в этот критический момент со стороны столика, где сидели Загорский с Ганцзалином раздался небрежный голос:
– Прошу вас не беспокоить даму. Я заплачу за нее.
И действительный статский советник бросил на стол три монеты – одну в сорок и две – по пять франков. Один из официантов забрал деньги и метрдотель с поклонами удалился.
Барышня в фиолетовом наконец соизволила взглянуть на неожиданного спасителя.
– Благодарю вас, мсье, – сказала она. – Я верну эти деньги.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь, – небрежно отвечал Загорский.
– Вы поступили благородно… – начала было она.
– Я просто не люблю лишнего шума, – прервал ее действительный статский советник.
Услышав это, барышня на секунду смешалась, потом закусила губу и, не прощаясь, с высоко поднятой головой прошла мимо. Спустя минуту ее поглотила праздно гуляющая вечерняя публика.
Ганцзалин с недоумением посмотрел ей вслед. Он почему-то подумал, что это и есть их куртизанка. Хозяин, однако, выглядел не менее озадаченным.
– Я и сам так подумал, – признался он помощнику. – По-видимому, мы ошиблись.
– Выходит, плакали наши пятьдесят франков! – возмутился Ганцзалин. – Она ушла и не стала знакомиться. Может, она думает, что мы сами за ней побежим?
– Похоже, мы стареем, – заметил Нестор Васильевич. – Не можем отличить приличную женщину от дамы полусвета.
– Надо больше тренироваться! – назидательно заключил помощник.
Загорский пожал плечами и предложил для начала отдать должное ужину, тем более, что заказ уже принесли. Однако насладиться традиционными французскими деликатесами им все-таки не позволили. Спустя десять минут, как из под земли, рядом с их столиком выросла барышня в фиолетовом платье.
– Вот мой долг, – сказала она, кладя деньги прямо на стол перед Нестором Васильевичем.
Он поднял на нее глаза и улыбнулся. Она, однако, и не подумала улыбнуться в ответ.
– Надеюсь, я ничего вам больше не должна, – проговорила она немного нервно.
Он несколько секунд загадочно глядел на нее, потом сказал:
– Я не могу принять от вас эти деньги.
– Но как же… Ведь вы заплатили за меня, – растерялась она.
Он несколько секунд молча смотрел на нее, потом неожиданно спросил, как ее зовут.
– Мони́к, – она глядела на него удивленно. – Моник Жамэ́.
Он засмеялся. Ну, разумеется, как еще могут звать таинственную незнакомку в Монако, если не Моник? Как она предпочитает трактовать свое имя – как «одинокую» или как «единственную»?
– Это зависит от того, кто спрашивает, – улыбнулась она.
Загорский кивнул. Не будет ли мадемуазель Моник так добра – не составит ли она компанию ему и его помощнику? Им вдвоем очень одиноко ужинать в этом райском месте, а Моник – единственная их знакомая тут и единственная, кто может это одиночество скрасить.
– Ах, – сказала она с досадой, – какой банальный каламбур. И вы такой же, как все мужчины. Вы тоже хотите за мной поволочиться.
Загорский усмехнулся. Нет-нет, у него гораздо более серьезные намерения.
– Какие же? – с любопытством спросила Моник, присаживаясь рядом с ним на стул, который услужливо подставил Ганцзалин.
– Я собираюсь угостить вас шампанским, расскажу о том, как я сегодня проигрался в казино, после чего мы расстанемся с вами навсегда.
Ганцзалин щелкнул пальцами, подзывая официанта, и тот немедленно принес им еще один бокал – для мадемуазель. Официант разлил шампанское по бокалам, Нестор Васильевич поднял свой:
– За знакомство!
Она молча подняла бокал и пригубила из него. Глаза ее сияли, в них отражался вечерний блеск фонарей.
– Вы, вероятно, думаете, что я пьяна и стану для вас легкой добычей, – сказала она, и язык у нее, действительно, слегка заплетался. – Так вот знайте, я никогда не знакомлюсь с мужчинами на улице. Вы слышите, никогда!
– Я так и подумал, – отвечал статский советник, – так и подумал, едва услышал вашу фамилию. Ведь вы – мадемуазель Жамэ, то есть мадемуазель Никогда.
– Вы профессор лингвистики? – усмехнулась она. – Или бродячий философ, искатель метафизических смыслов в случайных совпадениях звуков? У вас своеобразный выговор. Откуда вы?
– Из России, – сдержанно отвечал Загорский.
О, русские медведи! Их тут полно. Имеется в виду – русских полно, а не медведей. А как зовут экзотического русского гостя?
– Князь Загорский.
Князь? Глаза ее блеснули. Он ведь настоящий князь, а не такой, как эти румынские аристократы, которых не отличишь от цыган? Говорят, у них там даже княгини сидят на перекрестках и гадают прохожим по руке.
Нестор Васильевич слегка поморщился. Это все глупости и выдумки праздных кумушек. Конечно, жизнь складывается по-разному, но он может заверить, что в Румынии нет княгинь, которые гадают кому попало по линиям руки.
– Простите, – сказала она, – простите за такую вольность. Смешение вин дает очень странный эффект. Итак, вы русский, и вы князь. А ваш желтолицый друг, вероятно, татарин? Хотя с виду он похож на китайца.
– Он и есть китаец.
– Как это забавно, – проговорила Моник, облокотившись на стол и широко открытыми глазами глядя на Загорского. – Это очень и очень забавно.
Неожиданно она покачнулась.
– Похоже, барышне нехорошо, – озабоченно заметил Ганцзалин по-русски. – Может быть, отвести ее домой?
– Ничего страшного, – холодно отвечал действительный статский советник. – Морской воздух приведет ее в чувство.
Ганцзалин поглядел на хозяина с легким удивлением: он что же, хочет вести ее на набережную?
– Не на набережную, – отвечал Загорский, – а прямиком в море. Уверен, там она станет разговорчивее. А ты пока отправляйся в номер и будь наготове. Ты в любой миг можешь мне понадобится, так что ни в коем случае не засыпай. Ты слышишь меня?
– Само собой, – сказал помощник, подавляя зевоту. – Я вообще не хочу спать. Я свеж, как только что испеченный круассан.
Глава третья
Покойник никого не укусит
На Монако спустилась бархатная южная ночь, воздух был таким теплым, что совершенно сгустился и стал почти осязаем: казалось, будто гуляющие незаметно для себя вступили в нагретую за день воду. В темном заливе, на фоне ярко освещенных береговых террас, плавали лодки с парочками, казалось, что залив просто кишит ими, как минестроне фасолью. Лодки были разных размеров и видов: были тут лодки в форме колокола, в форме пирожного и даже в форме цветочных корзин. Парочкам в лодках хорошо был виден берег, но их с берега никто не мог различить, и это побуждало к разным невинным шалостям или даже настоящим безумствам.
В одной
